Полиция - Ю Несбё

— А чем это так воняет? — спросила Катрина.

— Дай фонарик, — попросил Харри, взял его и забрался на лестницу.

Он отодрал кусок гипса от потолка, засунул в отверстие фонарик, а следом за ним — голову. Он достал зеленый электрический лобзик. Полотно было не новым. Харри протянул его Катрине, держа двумя пальцами:

— Осторожно, на нем могут быть отпечатки.

Он направил луч фонарика вглубь пространства, на мертвое тело, лежащее сбоку, зажатое между старым и новым потолком. Черт возьми, он заслуживал того, чтобы стоять здесь и вдыхать запах мертвого гниющего мяса, нет, он заслуживал того, чтобы самому быть гниющим мясом. Потому что он, Харри Холе, больной человек, очень больной. И если его не пристрелить на месте, то ему потребуется помощь. Ведь он чуть было не совершил это, разве нет? Или он остановил себя? Или же мысль о том, что он, возможно, остановился бы, он выдумал, чтобы как минимум усомниться?

— Видишь что-нибудь? — спросила Катрина.

— Да, — ответил Харри.

— Нам нужны криминалисты?

— Пока не знаю.

— Почему?

— Зависит от того, захочет ли убойный отдел заняться этим случаем.

Глава 30

— Об этом чертовски трудно говорить, — произнес Харри и потушил окурок о подоконник.

Он не стал закрывать выходящее на улицу Спурьвейсгата окно, а вернулся к своему стулу. Когда Харри позвонил Столе Эуне в шесть утра и сказал, что он уже на ногах и в пути, тот предложил ему прийти в восемь часов, перед первым пациентом.

— Ты и раньше приходил сюда поговорить о непростых вещах, — сказал Столе.

Насколько Харри помнил, Столе был психологом, к которому сотрудники отдела по расследованию убийств и Крипоса бегали, когда бывало туго. И делали они это не только потому, что в полиции был номер телефона Эуне, но и потому, что он был одним из немногих психологов, знавшим, что представляют собой их будни. И они знали, что могут быть уверены в его молчании.

— Да, но тогда речь шла о пьянстве, — сказал Харри. — Это… это нечто совершенно другое.

— Разве?

— Ты так не думаешь?

— Я думаю, что раз ты первым делом позвонил мне, значит ты думаешь, что у тебя проблема схожего характера.

Харри вздохнул, согнулся и положил лоб на сплетенные руки.

— Может, и так. У меня всегда было чувство, что я начинал пить в самое неподходящее время. Что я всегда ломался в те моменты, когда надо было сохранять свежую голову. Как будто внутри меня жил демон, желавший отправить все к чертям. Желавший отправить меня к чертям.

— Такая у демонов работа. — Столе подавил зевок.

— В таком случае этот демон поработал на славу. Я чуть не изнасиловал девушку.

Зевота у Столе прошла.

— Что ты такое говоришь? Когда?

— Вчера вечером. Девчонка — бывшая студентка Полицейской академии, она появилась, когда я обыскивал квартиру, где жил Валентин.

— О? — Столе снял очки. — Нашел что-нибудь?

— Лобзик со сломанным полотном, который, судя по всему, пролежал там несколько лет. Конечно, его могли забыть рабочие, зашивавшие потолок, но сейчас зазубрины на полотне сверяют с находками из Бергслиа.

— Еще что-нибудь?

— Нет. Да. Дохлого барсука.

— Барсука?

— Да. Наверное, он свил себе нору на потолке.

— Хе-хе. Почти как в песне. У нас был барсук, но, к счастью, он жил в саду. У него страшный укус. А этот что, сдох во время зимней спячки?

Харри приподнял уголок рта:

— Если тебе интересно, я могу привлечь судебных медиков.

— Прости, я… — Столе покачал головой и снова надел очки. — Пришла девушка, и ты почувствовал искушение изнасиловать ее, так было дело?

Харри поднял руки над головой:

— Я только что сделал предложение женщине, которую люблю больше всего на этом свете. Я желаю только одного: прожить с ней счастливую жизнь. И когда я об этом думаю, из меня выскакивает этот дьявол и… и… — Он снова опустил руки.

— Почему ты остановился?

— Потому что я сижу здесь и придумываю какого-то дьявола. Я знаю, как ты его назовешь. Отказ от ответственности.

— А разве не так?

— Черт, да конечно же так. Тот же парень, только в другой одежде. Я думал, его звали «Джим Бим». Я думал, его звали «рано умершая мать» или «большая нагрузка на работе». Или «тестостерон», или «гены алкоголика». И может, я и прав, но если снять всю одежду с этого парня, то он окажется Харри Холе.

— И ты утверждаешь, что Харри Холе чуть было не изнасиловал эту девушку вчера вечером.

— Я долго мечтал об этом.

— О том, чтобы изнасиловать? В принципе?

— Нет. Дело в девчонке. Она попросила меня сделать это.

— Изнасиловать? Ну, тогда, строго говоря, речь идет не об изнасиловании.

— В первый раз она попросила меня просто ее трахнуть. Она меня провоцировала, но я не мог, она была студенткой академии. А после этого я стал насиловать ее в своих фантазиях. Я… — Харри провел рукой по лицу. — Я не думал, что во мне есть такое. Насильник. Что со мной происходит, Столе?

— Значит, у тебя было как желание, так и возможность изнасиловать, но ты предпочел этого не делать?

— Кое-кто пришел и помешал. Изнасилование не изнасилование, но она пригласила меня поучаствовать в ролевой игре. А я был готов сыграть предложенную роль, Столе. И еще как готов.

— Хорошо, но я по-прежнему не вижу изнасилования.

— Может быть, не в юридическом смысле, но…

— Но что?

— Но если бы мы начали и она бы попросила меня остановиться, я, черт возьми, не знаю, остановился бы или нет.

— Не знаешь?

Харри пожал плечами:

— Диагноз готов, доктор?

Столе посмотрел на часы:

— Ты должен мне все рассказать поподробнее, но сейчас ко мне придет первый пациент.

— У меня нет времени на терапию, Столе, нам надо убийцу ловить.

— В таком случае, — сказал Эуне, покачиваясь своим полным телом на кресле, — тебе придется довольствоваться экспресс-диагнозом. Ты пришел ко мне, потому что испытываешь чувство, определить которое ты не в состоянии. А сделать это ты не можешь потому, что твое чувство маскируется под нечто, чем не является. То, чем в действительности является это чувство, ты испытывать не хочешь. Это классическое отрицание, точно такое же, как у мужчин, отрицающих свою гомосексуальность.

— Но я ведь не отрицаю, что являюсь потенциальным насильником! Я прямо об этом говорю.

— Никакой ты не насильник, Харри, насильником не становятся вот так, ни с того ни с сего. Думаю, речь идет об одной вещи из двух. А может, об обеих сразу. У тебя может быть некая форма агрессии против этой девушки, и речь идет о контроле. Или, говоря непрофессиональным языком, о сексе как наказании. Есть такое?

— Мм. Возможно. А что второе?

— Ракель.

— Прости?

— Тебя не тянет ни к совершению насилия, ни к этой девушке. Тебе хочется быть неверным. Неверным Ракели.

— Столе, ты…

— Спокойно. Ты пришел ко мне, потому что тебе надо, чтобы кто-то сказал тебе то, что ты и сам уже понял. Сказал тебе вслух и без обиняков. Сам себе ты этого сказать не можешь, ты не хочешь испытывать такие чувства.

— Испытывать что?

— Смертельный страх при мысли о том, чтобы связать себя с нею. Мысль о женитьбе привела тебя на грань паники.

— Да? Почему это?

— Поскольку я осмеливаюсь утверждать, что после всех этих лет немного тебя знаю, я думаю, что в твоем случае речь идет о страхе взять на себя ответственность за других людей. У тебя был плохой опыт в этой области…

Харри сглотнул, ощутив, как что-то начинает нарастать в груди, как раковая опухоль, только в бешеном темпе.

— …ты начинаешь пить, когда окружающий мир зависит от тебя, потому что ты не выносишь этой ответственности. Ты хочешь, чтобы все покатилось к чертям. Знаешь, когда ты почти закончил возводить карточный домик, напряжение настолько велико, что ты его не выдерживаешь и, вместо того чтобы продолжить строительство и посмотреть, сможешь ли ты дойти до конца, ты рушишь этот домик. И переживаешь поражение. Мне кажется, сейчас ты делаешь то же самое. У тебя есть желание предать Ракель как можно быстрее, поскольку ты убежден, что это рано или поздно все равно произойдет. Ты не в состоянии долго мучиться, и ты изо всех сил стараешься разрушить проклятый карточный домик, ведь ты чувствуешь, что именно таким домиком является твое отношение к Ракели.

Харри хотел что-то сказать. Но комок уже подошел к горлу и перекрыл путь словам, поэтому он удовлетворился всего одним:

— Деструктивно.

— Твое базовое отношение на самом деле конструктивно, Харри. Ты просто боишься. Боишься, что будет очень больно. Как тебе, так и ей.

— Я трус — это ты хочешь сказать?

Столе посмотрел на Харри долгим взглядом, сделал вдох, словно собирался его поправить, но передумал: