Затерянные в Эльдорадо (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс"

Додсон отковырнул ложечкой кусок пирожного и указал ложкой на моё. Да-да, я помню.

– Так вот, – продолжила я, и всё вдруг представилось, как на ладони. – Предположим, наши колумбийские друзья каким-то образом вывели его из игры. На время. Могли, кстати, и совсем, но сейчас им не нужно привлекать к себе внимания. Поэтому, скорее всего, он думает, что я просто психанула и уехала с вами.

– Вы психанули и уехали со мной, – кивнул Додсон.

– Поэтому у него нет необходимости скакать сюда прямо сейчас и нас спасать.

– Это понятно. Нас бандиты почему не забрали?

– У них времени в обрез. День-два – от силы. На то, чтобы заложить динамит, взорвать и собрать, что окажется на поверхности. Мы им только мешаться будем. Им бы нас было легче перестрелять. Но мне повезло, я вырубилась от пустяковой раны. А вы, наверное, как обычно не отсвечивали. А убивать просто так, когда в этом нет необходимости… Что, кстати, вы сделали, когда в меня выстрелили?

– Я начал молиться, – признался Эндрю. Ожидаемо.

– Вот. Я же говорю. Они спокойно обобрали меня, напинали вам, убедились в вашей полной никчемности и помчались за сокровищами.

– А что там, как вы думаете? – Эндрю ни капли не задело такое описание.

– Думаю, какое-нибудь захоронение. Отметка стоит на излучине реки. Вряд ли бы папа стал шифровать информацию о месте древнего поселения. Да и не типично оно для поселения муисков. Нет, точно, чье-то захоронение.

– А чье оно? – спросил Додсон, мимолетным жестом касаясь креста.

– Вы думаете о брате Августине? – догадалась я.

Он кивнул и добил свое пирожное. Видимо, готовясь рассказывать. Я не ошиблась.

– Брат Августин не всегда был «братом», – поведал Додсон.

Я удержала в себе комментарий про «неужели раньше он был „сестрой“?». Это США, а там с вопросами свободы гендерного самоопределения не шутят. Поэтому просто кивнула и съела предпоследний кусочек своего пирожного.

– Это было начало шестнадцатого века… – Эндрю рассказывал, и в моей голове его слова перекликались с собственными знаниями, все-таки мой отец был историком.

Начало шестнадцатого века. Не знающая меры католическая церковь, живущая в роскоши, вызывает недовольство простого народа. Новорожденная Реформация учится поднимать голову. Юный гуманизм выбрался из своей колыбели, Флоренции, чтобы покорить ведущие европейские государства. Во Франции тогда правил король Франциск I. Непостоянный в своих решениях, он то заигрывал с реформаторами, то сжигал их на кострах, но был неизменно жаден до чужих земель. Больше всего его привлекали принадлежавшее Испании герцогство Миланское и кастильская Наварра. Волей Провидения именно на этой арене и было суждено случиться событию, которое изменило мир и меняет его до сей поры136.

При Кастильском дворе тогда служил офицер из древнего баскского рода Иньиго де Лойола. Красавец Иньиго был блестящим дворянином, в равной степени успешным как во взятии крепостей, так и женских будуаров. Он был храбр и предан королю, и когда французские войска осадили Помпалону, столицу Наварры, бился до конца. В этом сражении Иньиго получил тяжелые ранения ног. Французы с уважением отнеслись к предводителю защитников. Его лечили лучшие врачи. Потом, раненого, Лойолу на носилках принесли в родовой замок. Почти год Иньиго находился на волоске от смерти, перенес несколько тяжелых операций. Страдая в одиночестве, он пытался разнообразить свою жизнь чтением. Из книг в замке были только Жития святых. Так в тридцать лет бабник и дебошир, кастильский придворный Иньиго де Лойола открыл для себя духовный мир.

Проникнувшись героизмом святых и подвигом Иисуса, Лойола отказался от мирской жизни и богатства. Он пережил духовное прозрение, принял имя Игнасио137, принес обет целомудрия, совершил паломничество в Иерусалим, жил на подаяние, работал в больницах. Игнасио ощущал потребность нести свое новое отношение к Богу людям. В тридцать три года он осознал необходимость в знаниях и сел за парту со школярами, чтобы изучить латынь. Потом был университет в Алькале. Потом – Париж, где в тридцать семь лет Лойола снова сел за школьную парту, чтобы с нуля изучить латынь. Потом – курсы философии, арифметики, геометрии, астрономии и теологии. Степень магистра и доктора. Харизматичный оратор, он привлекал огромное внимание своими лекциями и публичными диспутами. Именно там, в Париже, центре европейского Ренессанса, в атмосфере творчества Леонардо да Винчи, Бенвенуто Челлини, Рафаэля138, Франсуа Рабле139 и ежедневных костров инквизиции140, появился союз соратников Игнасио141, которому предстояло стать основой нового католического Ордена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Среди привлеченных новым духовным лидером был французский придворный Лазар де Фуа. Восемнадцатилетний аристократ, белокурый и голубоглазый, несмотря на развратную жизнь при дворе Франциска I, был похож на ангела. Он напоминал Игнасио его беспутную юность. Искренность, обаяние и любознательность молодого человека покорили Лойолу. Вместе с другими последователями, Лазар отправился за ним в Венецию, а оттуда в Рим, где папа Павел III своей буллой утвердил создание Общества Иисуса, более известного в миру как Орден иезуитов. Орден служил непосредственно Папе Римскому, видел свою миссию в борьбе с еретизмом и распространение католической веры.

В 1541 году Франциск Ксаверий, друг Лойолы, отправился с миссией в Индию142. Лазара, принявшего в монашестве имя брата Августина, влекли неизведанные земли. Ему легко давались языки, и он видел свою миссию в обращении к истинной вере аборигенов новооткрытой Америки. Августин обратился за благословением к генералу Ордена. Игнасий, словно предчувствуя дурное, не хотел его отпускать, но, скрепя сердце, благословил. Он подарил любимому ученику свой крест с гербом ордена и буквами IHS, монограммой имени Иисуса Христа. Первое время брат Августин писал подробные отчеты о природе Южной Америки, диких нравах и обычаях местных жителей, но потом неожиданно пропал. Никто не знал о его судьбе. Вместе с ним была утрачена и святыня новоявленного ордена – личный крест его основателя, Игнаcио де Лойолы143.

Эндрю закончил свой рассказ и держал крест на открытой ладони.

– Теперь вы понимаете, Келли, почему нам было так важно его найти? – обратился он ко мне.

– Да, – кивнула я.

Рассказ американца подействовал на меня странным образом. Я словно проживала чужие жизни.

– Ведь вам он не нужен? – спросил Додсон, не в силах отвести взгляд от предмета.

– Не нужен, – согласилась я.

– Это замечательно! Я знал, что вы добровольно согласитесь его нам отдать, – расцвел американец.

– Вы иезуит? – наконец для меня сошелся образ собеседника.

– Да, Келли. И, предваряя следующий вопрос, да, я неслучайно оказался рядом. Когда в научной среде прошел слух о необычной находке Натана Роя, мы стали пристально за ним наблюдать. Но, к сожалению, безрезультатно.

– Это вы устроили крушение?

– Нет, крушение стало для меня неприятной неожиданностью. Иначе я бы хоть как-то подготовился. Вся эта ситуация поставила мою миссию под угрозу, – признался с мягкой улыбкой Додсон.

– Миссия состояла в том, чтобы очаровать меня? – уточнила я. – Но ведь вы давали обеты, в том числе целомудрия.

– Для того, чтобы добиться чего-то от женщины, совсем не обязательно ее соблазнять, – усмехнулся американец, мне показалось, самодовольно. – Поверьте мне. Я ведь тоже не всю свою жизнь был «братом». Привлекательная внешность сыграла мне дурную службу. Я увлекся легкими деньгами, ввязался в бандитскую группировку, и лишь случай удержал меня от смертного греха.

Он перекрестился.

– С тех пор вы умеете заводить машину без ключей? – уточнила я.

Он кивнул.

– Но что мы обо мне, да обо мне, – в моем спутнике внезапно проснулась скромность. – Давайте вернемся к вам. Что ваш отец рассказывал вам о брате Августине?

– Ничего, – снова повторила я. – Он никогда о нем не рассказывал, я никогда раньше не видела этого креста и этого человека. Кроме как во сне.