Тревожное эхо пустыни - Ольга Геннадьевна Володарская

вот. – Она постучала пальцем себе по виску.

– И вот. – Ада показала ей язык. – Но искать Борисовский ничего не будет. Просто шороху наведет. И как думаешь, скольких клиентов ты после этого потеряешь? А что подумают твои птенчики? И те, и те найдут себе новую Сороку. Будут нести ей в клювике денежки и сплетенки.

Машка открыла дверку ящика под подоконником, достала сигарету, спички, пепельницу. Закурила.

– Что ты хочешь узнать?

– Это ты подбросила мне в багажник черный пакет?

– Зачем?

– Не знаю. У тебя какие-то странные схемы в голове. Я их не понимаю.

– Тогда другой вопрос: как?

– Машина часто остается без присмотра. А у тебя брат сидел за угон машин. Он старый замок моей колымаги легко вскроет.

– Логично. Но я этого не делала. Пакет был у Дашки до последнего момента.

– Кто ей его дал?

Сорока ткнула себя в грудь.

– Ничего не понимаю.

– Да где тебе, курица ты бестолковая? – издевательски расхохоталась Машка. – Что ты, что Дарья. А эти три придурка, мушкетеры, блин, еще хуже. Как я вами вертела, с каким наслаждением! Как я торжествовала, когда рушила одни отношения за другими, дружеские, любовные, дружески-любовные, как у Дашки с Артуром. Я науськивала ее, нашептывала ему. И как результат – погром! Разве не эпично?

– За что ты нас всех так ненавидела?

– За ваше презрение ко мне.

– Мы никогда…

– Ой, брось. Вы все из себя. Такие умненькие, благополучные, популярные. А у меня девять классов образования, отец алкаш, брат зэк. Еще я каланча, но меня ни в манекенщицы, ни в баскетболистки не взяли, такую бездарность. Вы никогда меня с собой не звали, я сама напрашивалась. Бегала за вами…

– Особенно за Николя. И отомстила ему за невнимание к себе. Но Дашка к тебе хорошо относилась, искренне.

– Ошибаешься. Она дружила со мной только против тебя.

– Тебя не переспоришь, ну да ладно. А что с черным пакетом?

– Когда она вернулась в Сочи, то первой, кому позвонила, это мне. Не потому, что соскучилась, нет. Ей нужна была информация об Артуре и о тебе.

– Она приезжала ко мне, но не застала.

– Да. Хотела упасть в ноги, попросить прощения и возобновить дружбу. Я не могла этого допустить. Нарыла земли на клумбе, пожгла щепки, сломала свечу, проткнула ее фото иглой и сунула Дашке. Сказала, нашла у тебя. И это не первая порча, которую ты наводишь на нее. Дурочка, естественно, поверила. Помнишь, наверное, как она повернута была на всяких магических ритуалах?

– Какая же у тебя больная фантазия, – покачала головой Ада.

– Лучше такая, чем никакой. Ты попробуй свою развить. И логическое мышление заодно. И начни вот с чего: кто пользуется машиной, кроме тебя?

– Только тетка.

– Так, может, у нее спросить, как попал черный мешок в багажник?

Ада собрала землю, обломки, огарки и фото в пакет. Хотела уйти, но осталась, чтобы узнать еще кое-что:

– От кого Даша родила сына? Ты ведь знаешь?

– От случайного парня.

– То есть про мурадянскую породу ты выдумала?

– Нет, эта фраза действительно вылетела из Дашкиного рта. Я переспросила, а она сказала, тебе послышалось. Что-то скрывала от меня. И никак у меня не получалось из нее это вытащить.

– Больше ничем не хочешь со мной поделиться? Или весь яд уже выплеснула?

– Есть один факт. – Сорока вдавила бычок в пепельницу. Смяла его в комок. – Но боюсь, ты решишь, что это я выплюнула остаток яда.

– Говори, я послушаю.

Она сощурилась.

– Нет. Не буду. Поберегу… – И громко крикнула: – Девочки, проводите Аделаиду Берггольц к выходу. И больше ее в наш салон не пускайте. Она психическая.

Глава 7

Они сидели на заднем дворе под навесом. Когда-то там была обеденная терраса, теперь столярная мастерская. Инструмент по-прежнему валялся где попало, не была убрана стружка, лак, которым покрыли фигурку зайчика, выдыхался без крышки на банке. Димон хотел прибрать все, но Абдула велел оставить.

Он пересел из инвалидного кресла в обычное. Оно стояло у стола, с которого хозяин смахнул в ящик ножовки, рубанки, стамески, накрыл газетой.

– Посуду какую принести? – спросил Правдин.

– Тут есть, – ответил Абдула. Затем достал с полки граненый стакан, тарелку, вилку, нож. Все мытое, завернутое в полотенце. – Хома иногда со мной посиживал тут. Я работал, он винишко попивал. Любил сладкое, типа портвейна. Закусывал его сыром «Дружба». Не купил его случайно?

– Не додумался.

– Ничего. Давай, что есть.

Правдин выложил покупки. Абдула сразу взялся за бутылку. Откупорив ее, налил сразу полстакана. Хотел махнуть, но остановился и спросил:

– Будешь со мной?

– Я себе сидра взял. – И показал другой пакет, из пивной лавки.

– Сходи за бокалом. В летней кухне есть любимая Илюхина «непроливайка».

– Из горла попью. Так вкуснее. – Димон открутил крышку и, отсалютовав Абдуле, сделал первый глоток. Афганец тоже выпил, предварительно закинув в рот три таблетки анальгина.

– Гадость какая, – прохрипел он и схватил огурец, чтобы закусить.

– А у меня вкусненько. – Сидр оказался неплохим. С нормандским не сравнится, конечно, но и стоит в четыре раза дешевле.

– Из взломанного ящика пропал армейский альбом Хомы, – без перехода начал Абдула. – Мы его дня три назад листали, вспоминали прошлое. Потом Илюха альбом спрятал. Сейчас его на месте нет. – Абдула вспорол ножом банку тушенки и острием его намазал жир на ржаной хлеб. Сверху положил несколько луковых перьев.

– Зачем прятать альбом?

– А медали? Для Хомы именно эти вещи представляли