В тени Нотр-Дама - Йорг Кастнер

Я услышал тихое блеянье козы, а потом — тяжелые шаги мужчины. Без сомнения, это был Пьер Гренгуар. Однако почему, клянусь святым Кристофором и царем Самоса, я мог его слышать, но не видеть?

Когда я немного прошел вперед, то раскрыл тайну. Узкая крутая лестница — то ли проход, то ли ступени — шла вверх от улицы и обвивалась змеей вокруг нескольких домов, ровно настолько, чтобы мог пройти один человек. Гренгуар и Джали должны были пойти этой дорогой. Возможно, она и меня приведет к Эсмеральде.

В старых, мрачных домах едва горел свет, и луна старалась освещать своими бледными лучами касающиеся друг друга крыши. Больше на ощупь, нежели видя дорогу, я пробирался вперед, осторожно, потому что все снова и снова я поскальзывался на отбросах и нечистотах, которые свалили в кучу жители перед своими бедными лачугами. Если доверять своему носу, то это был тот самый момент, чтобы прекратить поиски. Тяжелый запах сгнившей рыбы и испражнений всяческой природы висел в воздухе, что меня чуть не стошнило. Я зажал одной рукой рот и нос, а другой шарил по стенам домов, продвигаясь вперед на ощупь, пока убогие дома немного не расступились и, наконец, не стало светлее, и свежий воздух не развеял отвратительный запах.

Я стоял у Сены, перед натянутыми на берегу сетями и пришвартованными рыбачьими лодками к тяжелым деревянным сваям, которые мягко качались в прибрежной воде. Справа от меня вдали лежал Лувр, различимый только как неясные очертания. Слева в непосредственной близости возвышались острые башни Гран-Шатле в ночном небе. Луна рассматривала его расплывчатое отражение в реке и освещала неукрепленные берега.

Недалеко от захода на Мельничий мост Эсмеральда присела на корточки и начала разговаривать с Джали на непонятном языке. Если судить по тону, то Эсмеральда делала животному полагающееся в такой ситуации наставление, что, однако, не тревожило козу. Радостная оттого, что нашла хозяйку, она лизала угрожающе направленную к ней руку. Дочь цыганского герцога со вздохом закончила свою назидательную проповедь и продолжила свой путь к Мельничьему мосту, сопровождаемая по-прежнему Джали. Но ее преследовал и Гренгуар — как отделившаяся тень. Он спрятался за вытащенной на землю и законопаченной лодкой. И я превратился в тень тени, играя сейчас роль более чем просто охотника.

Мы перешли на другую сторону Сены по Мельничьему мосту. Сожженный ломбард, закоптелая дыра в плотном ряду домов, воззвала к моему сознанию, что мое смелое мероприятие могло быть связано с непредвиденными опасностями. Я отвернулся и снова взглянул вперед, но перспектива не обрадовала меня. Дворец правосудия, несущий вахту с выстроившимися в ряд башнями как огромными солдатами по ту сторону моста, напомнил мне с новой силой о неудавшемся штурме и море крови, которое он повлек за собой.

Путь Эсмеральды шел вдоль восточной стены дворца и потом на мост Сен-Мишель, который связывал находящийся восточнее Пти-Понта, остров Сите с кварталом Университета. По улице де ла Ушет, мимо домов с шумными девками и школярами, путь вел к Пти-Шатле[59]. Крепость на южном конце Пти-Понта показалась мне в ночи головой змеи, чьим телом был мост.

Из тени сторожевых башен вышел высокий мужчина в форме королевского офицера, украшенной лилией и крылатым оленем. Его шпага и сверкающие золотом даже в свете луны шпоры тихо зазвенели, когда он подошел к Эсмеральде. Верхняя губа под ухоженными усами искривилась в победоносную улыбку, и Феб де Шатопер приветствовал цыганку сладкими словами, какие так часто шепчут на улицах Латинского квартала[60].

Я оказался прав! Чувство триумфа было так сильно, что я чуть было не забыл присесть под защиту низкого сарая, когда Эсмеральда и Джали в сопровождении капитана пошли обратно по улице де ла Ушет. За ними следовал Гренгуар, который теперь уже прятался за бочкой с водой.

Знал ли он, что его не особенно преданная супруга хочет только раскрутить прекрасного Феба? Я не мог представить себе, что она доверилась своему заботливому глупцу. Мог ли он осадить свою ревность? А если нет — как мог он серьезно надеяться тягаться с закаленной в боях шпагой офицера?!

Феб, который явно лучше разбирался в путанице улиц возле моста Сен-Мишель, взял на себя обязанности проводника. Он остановился перед домом, у которого только была только пара окон с грязными, потрескавшимися стеклами на верхнем этаже. Два из них были слабо освещены. Первый этаж показался совсем нежилым и мрачным, если бы через щели в двери не пробивались наружу скудные лучи света. Капитан постучал, и Гренгуар скрылся за ближайшим углом. Я тоже нашел укрытие и наблюдал из-за края выступа стены, как с противным скрипом открылась дверь. Дверь была низкой, но все же достаточно большой для дряхлого существа, которое держало в сильно дрожащей руке лампу.

— Чего надо? — прокряхтел неразборчиво старушечий голос из беззубого, поросшего белыми клоками бороды рта. Несмотря на это волосатое лицо, речь все же шла о женщине, которая была закутана во всякую рвань, словно иначе кожа и кости могли развалиться в разные стороны.

— Комнату Святой Марты, — ответил Феб и сунул ей в руку монету.

Немедленно недоверчивое лицо преобразилось, льстивое подобострастие выступило на морщинистом обезьяньем лице.

— Заходите, монсеньор, и пропустите свою прекрасную невесту. У старой Фалурдель вам ни в чем не будет отказа, — запела она с такими гримасами, что слюна брызнула на бородавчатый подбородок.

Пока седая сводня закрывала дверь за мужчиной, женщиной и козой, я испытал возмущение по поводу, что она дала одной из комнат своего притона имя Святой Марты, хозяйки таверны господина! Потом мне пришло в голову, что патронессе служанок и экономок пасторов и самой явно не меньше был известен позорный промысел.

Передо мной что-то зашуршало, и тень пробежала в ночи, чтобы раствориться вместе с темнотой. Это был Гренгуар, который так поспешил, словно Сатана гнался за ним. Вероятно, он не мог больше высидеть перед домом, в котором, как он знал, находится его неверная жена со своим любовником. Если в этом случае, когда свадьба была маскарадом, можно вообще говорить о неверности. Влюбленный глупец оказался, к тому же, еще и таким чувствительным! Он исчез, и шум окрестных улиц поглотил его шаги.

Гренгуар увидел достаточно, но моя миссия еще не закончилась. Я должен узнать, что выведает Эсмеральда у капитана. Если я смогу это разузнать, то предстоит выяснить, честную ли игру ведут с нами египтяне. С беспокойством я осмотрел притон Фалурдели, пока в верхнем этаже в одном из потрескавшемся окне, выходившем на обратной стороне дома на реку, не загорелся свет. Комната Святой Марты!

Верхний этаж находился не очень высоко над землей. Все здание покосилось, словно в беге долгих лет приспосабливалось к сморщенной фигуре его седой владелицы. По куче мусора я взобрался на плоскую, немного косую крышу чердака, который находился над комнатой святой Марты. Я прижался к стене дома и осторожно высунул лицо, пока я рассмотрел неясные фигуры Феба и цыганки через грязное стекло окна с сетью паутинок-трещин. Джали наверняка осталась под присмотром сводни, и, вероятно, оба как раз ссорились из-за самой красивой козлиной бородки.

Четче, чем мог видеть обоих, я слышал их голоса, что при узости грязной комнаты порока было не удивительно. В помещении, скупо обставленном деревянным сундуком и простой кроватью, не могло ускользнуть ни одно слово. Феб засыпал Эсмеральду комплиментами, которые не миновали ни одного пятнышка ее красивого тела — от черных как ночь волос, как он выразился, до нежных ножек, на которых она умела так изящно двигаться.

Я едва верил своим глазам, когда стыдливый румянец залил лицо цыганки — уж она-то должна была часто слышать подобные слова и особенно — быть готовой к ним в таком месте. Либо она была такой же талантливой актрисой, как и танцовщицей, либо королевский капитан значил для нее больше, чем я ожидал — и, возможно, она сама. Я почувствовал закипающую во мне ревность и удивлялся тому. Во-первых, не был же я несчастным Гренгуаром а, во-вторых, не воспылал ли я страстью к Колетте?! Но кто может измерить заблуждения человеческого сердца!

Оба сидели возле лампы, которую Фалурдель поставила на деревянный сундук, и с каждой обольстительной фразой явно опытный в любовных делах солдат сокращал расстояние между собой и возлюбленной. Наконец, он обнял Эсмеральду за плечи своими мощными, но ухоженными руками, чьи запястья были украшены медными браслетами. Там они покоились очень недолго, и затем в строгом порядке начали танец по сладкому телу, которому вторил словесный поток, полный любви. Феб, похоже, сам поддался своему вздору и обращался к цыганке, поставив с ног на голову другую свою любовную связь — девушку по имени Готон. И сам не замечал того.