Крик дьявола - Уилбур Смит

Первый самец мягко фыркнул и свернул с тропы, ведущей к деревьям. Легко ступая для таких крупных животных, канны обогнули лесок и удалились вверх по склону в сухую колючую поросль.

— Он там, — прошептал Мохаммед. — Канны увидели его и свернули.

— Да, — согласился Флинн. — В таком месте он может проторчать и целый день. — Он сидел футах в десяти над землей на разветвлении дерева мбанга и вглядывался в плотную стену эвкалиптов, которую отделяли от него примерно триста ярдов открытого пространства. От волнения и выпитого джина бинокль в его руках дрожал, а сам он сильно вспотел, очередная капелька пота, появившись где-то на линии волос, скатилась по щеке, зудя, как насекомое, он смахнул ее.

— Мудрый человек не трогал бы его и тихо ушел, как это сделали канны, — высказал свое мнение Мохаммед. Он стоял внизу, притулившись к дереву, прижимая к груди ружье Флинна. Флинн ничего не ответил. Не отрывая глаз от бинокля, он медленно водил им вокруг.

— Он, должно быть, где-то среди деревьев, я отсюда его не вижу. — Высвободив ногу, Флинн спустился вниз к Мохаммеду, взял ружье и проверил, чтобы вновь убедиться, что оно заряжено.

— Не трогай его, Фини, — упорно твердил Мохаммед. — Это бессмысленно: мы все равно не сможем унести бивни.

— Оставайся здесь, — сказал Флинн.

— Германцы услышат, Фини. Они близко, очень близко.

— Не буду я стрелять, — ответил Флинн. — Мне надо его снова увидеть — и все. Я не буду стрелять.

Мохаммед протянул ему вынутую из вещмешка бутылку. Флинн выпил.

— Оставайся здесь, — повторил он хриплым от крепкого спиртного голосом.

— Осторожнее, Фини. Он стар, и у него дурной характер — будь осторожнее. — Мохаммед наблюдал за тем, как Флинн вышел на открытое пространство. Он шел не спеша, с уверенностью человека, вовремя вышедшего на давно запланированную встречу. Дойдя до эвкалиптов, он без остановки направился вглубь.

Землепашец спал стоя. Его маленькие, плотно закрытые глаза терялись в обвисшей морщинистыми мешками коже. Слезы темной дорожкой струились по морде, а вокруг прозрачной пеленой роились мошки. Изодранные, похожие на боевые знамена безветренным днем уши не шевелились. Бивни, словно костыли, подпирали старую бугристую голову, а между ними, серый, обмякший и тяжелый, свисал хобот.

Увидев слона, Флинн стал пробираться к нему среди стволов эвкалиптов. Картина казалась несколько нереальной, так как свет низкого солнца, пронизывая золотыми лучами ветви деревьев, отражался в переливающейся зеленой дымке эвкалиптовой листвы. Лесок оглашался пением цикад.

Флинн двинулся в обход, пока не оказался прямо напротив спящего слона, а потом пошел к нему. Шагов за двадцать до слона Флинн остановился. Он стоял расставив ноги, держа ружье наготове и слегка задрав голову, чтобы полностью видеть гигантскую тушу старого самца.

До самого последнего момента Флинн верил, что не выстрелит. Он ведь пришел лишь для того, чтобы еще разок взглянуть на него, однако это было сродни обещанию алкоголика сделать один-единственный глоток. Он почувствовал, как безумие овладевало им откуда-то снизу, от основания позвоночника. Тело, словно сосуд, наливалось чем-то горячим, подступавшим к самому горлу. Флинн попытался его остановить, но ружье стало подниматься словно само собой. Он ощутил, как в плечо уперся приклад. Затем он с удивлением услышал голос — голос, раздавшийся в лесу совершенно отчетливо и от которого тут же стихли цикады. Это был его собственный голос — крик, словно брошенный самому себе вызов.

— Ну, так давай же! — заорал он. И старый слон, пребывавший в состоянии грозной окаменелости, будто в одно мгновение ожил. Он двинулся на Флинна, словно черная глыба подорванной динамитом скалы. Флинн увидел это в прицел ружья, твердо нацеленного прямо между глаз — туда, где кожа у самого основания хобота образовывала мощную горизонтальную складку.

Выстрел прозвучал точно гром, тысячным эхом разлетевшийся среди эвкалиптовых стволов. Слон умер прямо на бегу. Его ноги подогнулись, и он, увлекаемый собственным весом, полетел по инерции вперед, будто сошедшая с гор лавина из мяса, костей и длинных бивней.

Флинн попытался отпрянуть в сторону — как матадор от разъяренного быка он словно в танце успел сделать три шага, а затем один из бивней настиг его. Удар пришелся по бедру и был такой силы, что Флинн, выпустив из рук ружье, кубарем пролетел футов двадцать по мягкому ковру из травы и опавшей листвы. Нижняя часть туловища извернулась под немыслимым углом; как фарфор, крушились его старые хрупкие кости — он получил перелом шейки бедра и таза.

Оказавшись лицом вниз, Флинн слабо удивлялся, что не было боли. Он ощущал, что острые края переломанных костей при малейшей попытке движения глубоко впиваются в плоть, но боли не чувствовалось.

Медленно, упираясь локтями, Флинн стал подтягиваться вперед, волоча за собой ноги, — он полз к туше старого слона.

Добравшись до него, он одной рукой погладил покалечивший его пожелтевший бивень.

— Ну вот, — прошептал он, щупая гладкую слоновую кость так, как человек мог бы прикасаться к своему новорожденному первенцу. — Теперь-то наконец ты мой.

И потом пришла боль. Закрыв глаза, он сжался возле груды мертвой остывающей плоти, еще некоторое время назад бывшей Землепашцем. Боль звенела у него в ушах, словно цикады, но сквозь нее он все же услышал голос Мохаммеда.

— Ты поступил не мудро, Фини.

Открыв глаза, он увидел встревоженную обезьянью физиономию Мохаммеда.

— Позови Розу, — прохрипел он. — Позови Длинную Косичку. Скажи, пусть придет.

Он закрыл глаза и вновь остался один на один с болью. Ее обличье постоянно менялось: поначалу это были ударные — тамтамы, которые стучали и пульсировали у него внутри. Затем она становилась морем с мощными волнами мучений. Потом вдруг превращалась в ночь — черную и холодную настолько, что он дрожал и стонал, и она отступала, уступая место солнцу — боли в виде огромного огненного шара, который жег и пускал ослепительные стрелы, вонзавшиеся в плотно закрытые веки. И вновь начинали звучать тамтамы.

Время потеряло смысл. Он оставался с болью уже целую минуту, а может, и миллион лет, но все же сквозь истязающий ритм ударных до него донесся какой-то шорох — шарканье ног по упавшей листве и какие-то голоса, выбивавшиеся из всеобъемлющей агонии.

— Роза, — прошептал Флинн, — ты пришла!

Повернув голову, он с усилием разомкнул веки.

Над ним стоял Герман Фляйшер. Он улыбался. С лицом алым, как цветок розы, и капельками пота, выступившими на белесых бровях, он дышал часто и тяжело, словно ему пришлось бежать, но его физиономия сияла улыбкой.

— Так-так! — прошипел он. — Ну наконец-то!

Эффект его появления получился несколько смазанным из-за боли, в пелене которой пребывал Флинн. Начищенные сапоги Фляйшера были в пыли, а толстый серый вельветовый китель промок под мышками от пота. Держа пистолет «люгер» в правой руке, Фляйшер левой сдвинул широкополую шляпу на затылок.

— Герр Флинн! — воскликнул он и хихикнул. Это была самодовольная усмешка сытого, упитанного малыша.

Флинн несколько удивился, как это Фляйшеру удалось так быстро его найти среди зарослей и оврагов. Выстрел, конечно, привлек его внимание, но что могло привести его прямо к эвкалиптам?

Затем он услышал в воздухе над собой характерный шелест и посмотрел вверх. Сквозь замысловатый орнамент ветвей он увидел грифов, круживших на фоне небесной синевы. Они то падали в полете, то вновь взмывали и парили, расправив черные крылья, настороженно вскидывая головы, наблюдая яркими глазами-бусинами за тушей мертвого слона.

— Ja! Птицы. Мы пошли туда, где птицы.

— Шакалы всегда ходят туда, где птицы, — прошептал Флинн, и Фляйшер рассмеялся. Запрокинув голову, он захохотал с неподдельным наслаждением.

— Отлично. О ja. Просто великолепно. — Он пнул Флинна. Лениво поставив на него свой сапог, он попробовал пошевелить его, и Флинн вскрикнул. Смех Фляйшера тут же стих, и он, быстро нагнувшись, стал его осматривать.

Он впервые заметил, как нелепо была изогнута у Флинна нижняя часть туловища. Фляйшер плюхнулся возле него на колени. Заботливо пощупав лоб Флинна, он не на шутку встревожился — кожа была холодной и липкой.

— Сержант! — В его голосе прозвучали нотки отчаяния. — Этот человек сильно пострадал. Он долго не протянет. Быстро! Неси веревку! Нужно обязательно повесить его до того, как он потеряет сознание.

77

Проснувшись на рассвете, Роза обнаружила, что она одна. Рядом небрежно валялись вещмешок Флинна и откинутое одеяло. Ружья не было.

Нельзя сказать, что она сразу же встревожилась. Она предположила, что он вновь, как всегда, отправился в буш, чтобы в одиночестве «попить свой завтрак». Однако когда часом позже Флинн все еще не появился, ею стала овладевать тревога. Она сидела с ружьем на коленях и испуганно реагировала на каждый птичий или звериный шорох в эбеновой чаще.