Монастырь - Игорь Вагант

Под монотонное ботрмотание наставника Гвендилена, водя пальцем по строчкам, до боли в глазах вчитывалась в старинные манускрипты. Читала она пока медленно, но Орнворт почему-то решил, что его ученица должна знать содержание этих толстенных фолиантов назубок.

«И ежели кто схватит за палец свободную женщину без ее согласия и будет в этом уличен, должен уплатить золотой керн и поступить в услужение к ее семье на месяц и один день, а если схватит ее за локоть, должен быть лишен той самой руки, коей совершил оскорбление, а ежели лишит женщину чести без ее на то согласия, должен быть утоплен с камнями в болоте, а движимое его имущество отходит к ее семье…»

– О, матерь Боанн, у вас тут на Севере, похоже, вообще за девушками ухаживать опасно, – выдохнула Гвендилена, вызвав на себя очередной поток сварливых нравоучений.

Тем не менее, судя по рассказам Миа, столь суровые порядки распространялись в большей степени на господский замок и крупные селения, которыми управляли графские сотрапезники, а в прочих местах законы блюли не столь буквально, оставляя решение на откуп местным старейшинам и Советам женщин.

– Ежели всем руки рубить, так скоро ни одного жениха целого не останется, – пожимая плечами, рассуждала Миа, старательно изображая из себя умудренную годами знахарку. Гвендилену это обстоятельство изрядно забавляло. – А как иначе-то? Суженого себе непросто найти. Ведь надобно ж, чтобы не только душа в душу, но и телесно друг другу подходили. В здешних краях, хотя до свадьбы вместе и не живут, не принято это, праздники совместные все равно устраивают. У знатных вроде вас, конечно, все по-другому, и направо-налево благородные не гуляют.

– Так откуда ж бастарды тогда берутся?

– Бастард бастарду рознь, – пожала плечами Миа. – От нашего графа, например, кто угодно может ребеночка родить, но ежели его светлость прилюдно это дитя признает и назовет своим, значит, родился первородный. Главное – священная кровь. У знатных девиц, конечно, все сложнее. Если понесет, то это уж не скрыть никак. Так что если родит от неблагородного – это бастард. Конечно, не ровня первородным, но все равно – эорлин. Первородные девицы только от мужей рожать должны. Чистоту крови беречь нужно, и тут уж на кого отец укажет, с тем и под венец. Но случаи разные бывают, – с лукавым видом заключила она, – так что мои травы да умения нередко пригождаются.

В замке о Гвендилене вскоре закрепилось представление, соответствующее предположениям Миа: ее почитали за дальнюю родственницу Нитгарда Тэфрина, лишившуюся родителей и долгое время проведшую в плену у горцев. Что касается Арна и прочих солдат из отряда Модрона, что оставались в замке, то, насколько знала Гвендилена, их свидетельства этим слухам не противоречили: вспомнив рассказы матушки Айне, она легко догадалась, что наемникам сделали строгое внушение насчет того, что можно говорить, а что нельзя.

Она старалась не думать о том скользком положении, в котором оказалась, хотя мысли упрямо лезли в голову, особенно по ночам, когда Гвендилена оставалась наедине сама с собой. Ни граф Тэлфрин, ни старый Орнворт ни разу не заговаривали о ее происхождении, а сама она тоже старательно делала вид, что ничего особенного и не предполагает. Мысль о том, что светлейший властитель всего Севера может оказаться ее отцом, казалась Гвендилене какой-то чужеродной и слишком невероятной. Зато она беспокоилась о том, что случится, когда вернется сотник Модрон, и все наконец станет на свои места, а гостья замка Килгерран окажется той, кем и была всю жизнь – безродной крестьянкой из далекого Брислена. Стоило только надеяться, что ее не сочтут наглой самозванкой и не велят прилюдно выпороть плетьми на потеху всей дворне.

В последнее Гвендилене тоже не верилось. Граф Нигард не позволит сделать с ней ничего такого – это убеждение крепло в ней день ото дня, хотя объяснить его разумно она бы не смогла. Тэлфрина она видела очень редко, он ни разу не выразил никакого восхищения или неудовольствия очередным ее нарядом, не хвалил и не ругал за успехи или неуспехи в учебе, но Гвендилена чувствовала исходившее от него особое к себе отношение.

Ее первоначальная робость постепенно прошла, хотя для всех остальных – и это она заметила – Нитгард Тэлфрин был почти богом.

– Так именно так оно и есть, – говорил ей мейстер Орнворт, слегка удивляясь, что она не знает таких очевидных вещей. – Создатель мира Эогабал имел множество детей, в том числе и от земных женщин. Но только некоторых из них он не оставил в своих небесных чертогах, а отправил на землю – царствовать над народами и нести высшую справедливость. Отправил самых разумных и подготовленных к несению столь тяжкого бремени. Их было семеро, и от них вели свой род первые властители Корнваллиса: Эдгар, Артайр, Рикберт, Вуффа, Гутрум, Крон и Волтер. Ныне живы потомки только пятерых, и граф Нордмонта – один из них. И кровь каждого содержит высшее знание. Первородные учены и грамотны от рождения…

– Как так? – изумилась Гвен.

Орнворт рассмеялся.

– Нет, конечно, не в том смысле, что они с рождения умеют читать и писать. Но… – Старик внушительно поднял вверх указательный палец, – каждый из них изначально знает все то, что мог бы узнать, научившись грамоте. И даже намного больше, ибо божественная сущность присутствует в каждом из них.

Гвендилена закусила губу и, вопреки своему обыкновению, ничего не ответила, глубоко задумавшись. Матушка Айне ошибается. Орнворт ошибается. Все ошибаются. Она не может быть дочерью Нитгарда Тэлфрина, ибо никакого намека на то самое «высшее знание» Гвендилена в себе не ощущала. Но если она является дочерью той самой Дезире Белфур, значит, Дезире родила ее совсем не от графа.

Все эти раздумья и рассуждения были пусты, ни на чем не основаны, и потому до крайности раздражали. Нечего голову забивать, в сотый уже раз решала Гвен, но избавиться от мыслей совсем не получалось: они тут же лезли в голову, стоило ей увидеть сиятельного властелина Нордмонта. Чем же он отличается от остальных людей? И есть ли хоть что-то общее между ним и ней?

Граф Нитгард был высок, больше чем на голову выше Гвендилены, крепок и статен, с гладко выбритым черепом; лишь на затылке росла длинная, почти до колен, коса. У него был квадратный подбородк и полоска аккуратно подстриженных седых усов над тонкими, жестко сжатыми губами; серые глаза смотрели грозно и решительно.

Но даже не воинственный облик господина заставлял простолюдинов проявлять почтение, а какая-то аура, врожденная способность властвовать, или – поправилась Гвендилена – скорее не способность, а право. Право, полученное вместе с кровью, которое либо есть, либо нет, и научиться ему нельзя. Когда граф Тэлфрин появлялся на людях, те непроизвольно склонялись в поклонах, некоторые даже вставали на колени, и все замолкали, словно в храме. Наверное, думала Гвендилена, это и есть внешнее проявление той самой «первородности», о которой толковал мейстер Орнворт. Ведь, входя в священный круг, люди склоняются перед богами не по какой-то конкретной причине, а просто нутром ощущая их величие и превосходство.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});