Память – это ты - Альберт Бертран Бас

Ты же не будешь спорить, что это отличная тактика.

– Ты болен.

Паскуаль зубами содрал кусочек колбасной шкурки и стал жевать прямо у меня перед носом.

– Если не хочешь бежать… ладно, тебе же хуже. Но эта ночь будет последней. Достаточно мне развязать тебя и сказать, что ты пытался смыться.

– А как я узнаю, что ты этого не сделаешь в любом случае?

– Я человек слова. Решайся. Сейчас или никогда.

Мы смерили друг друга взглядом. Он ждал, что я буду умолять, а я ждал, когда он уйдет.

– Ладно. Ты уже решил. Ты подписал себе смертный приговор, приятель. – Он на прощанье стукнул меня колбасой по затылку и вернулся к костру.

Паскуаль разминулся с Хлоей, которая шла с плошкой в руках, накинув одеяло на плечи. Она опустилась на колени рядом со мной. Сняла одеяло и укрыла меня:

– Холодно.

– А я и не заметил, – проворчал я, выдыхая облачко пара.

– Прости… – По голосу я понял, что ей стыдно и больно видеть меня в таком положении.

Она поднесла плошку к моим губам, и я, отпив, сразу почувствовал себя лучше.

– Все опять как раньше, а? – рассмеялся я.

– Не понимаю…

– Что не понимаешь?

– Почему ты не злишься на меня?

– А чего мне злиться?

– Гомер, ради бога. Посмотри на себя. Часто тебе случается быть связанным? Это я виновата…

– Хлоя, – вздохнул я, – я думал о тебе все эти годы, а теперь ты здесь, рядом. Как я могу злиться? Наоборот, я счастлив.

– Ты невероятный… – Она улыбнулась и отвела прядь за ухо. – И, насколько я могу судить, все еще живешь в своем мире.

– А ты все такая же красивая. Дашь мне еще бульона?

– Конечно.

– Видно, что не ты варила, – сказал я, причмокивая.

– Почему?

– Очень вкусно.

Хлоя беззаботно рассмеялась. На мгновение мы оба почувствовали себя в нашей пещере. Потом она вспомнила, где мы и с кем, и снова опустила забрало.

– Потяни за шнурок у меня на шее.

– Зачем?

– Затем что у меня руки связаны, и мне самому это не очень удобно.

Хлоя посмотрела на меня с любопытством, но в итоге повиновалась. Глаза ее округлились, когда она увидела медальон.

– Не может быть. Ты сохранил его!

– Разумеется. Я же сказал, что верну.

Хлоя провела пальцами по монете, вспоминая то время, когда главной ее заботой было копить сокровища.

– Ну же, бери. Он твой.

– Нет. Уже нет… – И добавила немного веселее: – Не верится, что ты до сих пор его носишь.

А разве она поступила бы иначе? Для меня сберечь подарок было делом первостепенной важности, а Хлоя, похоже, не придавала этому значения. Самое дорогое, что у меня было, казалось ей просто безделицей.

– Ты нашел отца?

– Да… – Я опустил голову.

– Соболезную.

– Его расстреляли, Хлоя. Республиканцы.

– Вот почему на тебе эта форма… – В ее словах не было упрека – скорее, понимание.

– Трудно объяснить… Но, по крайней мере, я сейчас знаю, с какой стороны летят пули.

– Моего отца тоже убили.

Я почувствовал себя идиотом, оттого что не спросил раньше.

– Ко… когда?

– Больше года назад… Тоже расстреляли… На крыльце нашего дома… У меня на глазах…

– Хлоя…

– Генерал Миранда убил его в упор.

– Я знаю, кто это. У меня от него мороз по коже.

– Потому я и была в Эндае в солдатской форме. Искала Миранду… Он причинил нам столько зла, Гомер. И ни в чем не повинным людям, которые хотели просто покинуть страну. Он безжалостен, жесток, он маньяк… В Эндае нам представилась возможность, которую нельзя было упускать. Мы сделали взрывчатку, хотели подорвать поезд. Я должна была подобраться к Миранде, а они, – Хлоя указала на мужчин у огня, – организовать взрыв.

– Но если бы ты убила Миранду, тебя бы схватили и расстреляли.

– Не вини их. Это была моя идея и мое решение. Таков был мой план. Я сама на это пошла. – Она покачала головой: – Но ничего не вышло. Кончилось настоящей катастрофой, и все из-за меня… Больше такой возможности не будет. – Темные круги у нее под глазами говорили об усталости и постоянной внутренней борьбе.

– Бежим со мной, – взмолился я.

– Не могу, – ласково ответила она.

– Еще как можешь.

– Нет. Это мои товарищи. Сейчас они моя семья. И мы на войне. Я не могу их бросить. – Хлоя так на них посмотрела, что во мне шевельнулась зависть. Может быть, ревность.

– Они придурки. И я не знаю, вдруг ты не заметила, но война закончилась больше года назад.

– Возможно, она закончилась для тебя. Но мы не успокоимся, пока не победим.

– Пока не победите? Боже, что у тебя в голове? Мы все проиграли, Хлоя. Не лучше ли вам выйти из леса и взглянуть на суровую реальность? Война обставила всех нас. Пора уже строить, а не разрушать.

– А у тебя что в голове! Чтобы строить, нужен прочный фундамент. Ты правда думаешь, что он уже есть? Это то основание, на котором ты хочешь возрождать страну?

– Для страны, о которой я мечтаю, важны люди, а не материалы, прочные или нет.

– Вот! – воскликнула Хлоя. – Я не такая, как ты. Не могу притворяться, улыбаться и жить ложью. И заметь – я рада, что ты жив-здоров. Честно. Но ты принадлежишь одному миру, а я другому, совсем другому!

– Это не новость. Всегда так было, но никогда не превращалось в проблему.

– Нет. Было не так. Но ты ушел. Ты помнишь обещание, которое дал мне?

– Хлоя…

– Нет. Не хочу ничего слышать. Мне плевать. – Она протянула руку мне за спину и вложила в ладонь нож. На ощупь показалось, что это мой. – Уходи сегодня ночью. Когда в караул заступит Верста. Вон тот, в шапке-ушанке. Он всегда засыпает. Только, пожалуйста, не делай ему ничего плохого. Ни ему и никому…

– Что это за придурок приходил перед тобой?

– Это… Паскуаль. Он не придурок, Гомер. Ты его не знаешь.

– Ты с ним?

– Ты серьезно меня спрашиваешь?

– Я уже спросил.

– Ты не имеешь никакого права…

– Хлоя.

– Замолчи. Не желаю тебя слушать.

– Ты знаешь, что я не уйду без тебя.

– Еще как уйдешь. Потому что я так хочу. Здесь ты будешь только мешать. Три года назад я спасла тебе жизнь, теперь ты спас жизнь мне. Мы в расчете. На этом все кончится. Не хочу тебя больше видеть.

Как ни старалась она выглядеть холодной и суровой, не смогла справиться с легкой дрожью в голосе, сопровождавшей эту тираду. Так же как не могла сдержать выступивших слез. Но в конце концов Хлоя встала и направилась к костру. Когда я уже думал, что все кончено, она остановилась