Чукотка - Тихон Семушкин

- Ульвургын, развяжи мне пояс, - попросил он.

И когда Ульвургын развязал, на пол упала плитка шоколада. Старик торопливо нагнулся, поднял ее и сказал:

- Я спросил одну русскую ученицу: "Какую еду любят русские девушки?" Сказала она: "Конфеты". Вот это я купил тебе.

- Спасибо, Тнаыргын. Большое спасибо! - тихо, почти шепотом, проговорила учительница.

- Ну, теперь можно идти.

Он сделал шаг к двери, повернулся к учительнице и сказал:

- Только голова белая. Может, какой русский посчитает тебя за старуху. Жениха, может, не найдется?

- Найдется, Тнаыргын. Я могу жениться на ней, - шутливо сказал Ульвургын.

Старик строго посмотрел на Ульвургына и промолвил:

- Пустое говоришь, Ульвургын. Пустое. Язык твой подобен ветру. А я не считал его таким.

* * *

Школьный зал. Ярко горят электрические лампочки. Стены украшены портретами вождей, лозунгами. Большое красное полотнище протянулось от стены до стены. Слова на этом полотнище - чукотские и русские - раскрашены учениками: "Да здравствует братский союз народов СССР!" Буквы большие, ясные и четкие. Среди гостей в зале - ученики. Они читают гостям лозунги, разъясняют смысл и значение этих великих слов. Гости в кухлянках из темного и пестрого пыжика, а некоторые надели кухлянки совершенно белые, как у старика Тнаыргына. Вот уж поистине самая разношерстная публика!

Среди мехов выделяется военная форма пограничников. Они прибыли сюда, чтобы вместе отпраздновать годовщину Октябрьской революции.

На маленькую сцену, где стоит стол, покрытый красным, поднимается Тает-Хема.

- Товарищи! - кричит она.

Шум стихает, и Тает-Хема предлагает гостям снять кухлянки, сложить их в классе и садиться на скамьи, расставленные в зале.

Но предложение ее не встречает сочувствия. Один чукча, высокий, с обветренным лицом, встает и говорит ей:

- Смотри, сколько людей здесь. Такого множества гостей не собиралось даже у самого богатого оленевода. Если одежды сложим вместе, два дня потом будем разбирать, искать каждый свою.

- Правильно! - слышатся голоса.

- Когда нам станет жарко, кухлянки снимем, положим под себя, сидеть будем на них.

В президиуме собрания занимают места председатель местного совета Аттувге, кочевник, спустившийся с гор, две женщины-чукчанки, Андрей Андреевич, Николай Павлович и Таграй. Они двигают стульями, садятся за стол. Аттувге берет колокольчик и сразу же начинает звонить. Опоздавшие торопливо занимают места на скамьях. Ульвургын сидит вместе со стариком Тнаыргыном. Рядом с ними - доктор Модест Леонидович.

И хотя Ульвургын давно смирился с тем, что он не председатель, но теперь, поглядывая на Аттувге, он, видимо, захотел опять быть председателем. Где-то в глубине души у него было скрыто недовольство, которое выводило его из обычного равновесия. Он знает, что теперь он капитан. Но сейчас зима, капитан зимой, когда нельзя плавать, все равно что ружье без патронов.

- Сколько праздников я звонил в колокольчик, - не выдержав, говорит он с чувством сожаления. - А теперь вот звонит Аттувге.

- Ульвургын, в жизни всегда бывает так, - говорит ему доктор. - Одни уходят, другие приходят. Одни умирают, другие нарождаются.

- А я разве умер? Нет, я живой. Я совсем не умер. Я еще долго могу звонить.

Доктор молчит, видимо обдумывая: как же все-таки разъяснить ему? И он решает немного слукавить.

- Ульвургын! Когда я был помоложе, я тоже был председателем. Потом мне сказали: "Ты хорошо, говорят, знаешь докторское дело. Иди лечи народ. Председателем мы поставим молодого, подучим его". Я сказал: "Правильно!" и согласился. Ведь и Аттувге в Петропавловске-на-Камчатке учили на председателя. А вот посади его на "Октябрину", - глядишь, и не сумеет управлять шкуной.

- Нет, не сумеет, - сказал Ульвургын и, засмеявшись, хлопнул доктора по спине. - Мы с тобой, доктор, оптьма*.

[Оптьма - одинаковые.]

- Да да, Ульвургын, все равно одинаковые.

Старик Тнаыргын повернулся к Ульвургыну и тоже сказал:

- Ульвургын, у каждого народа есть свои обычаи. Обычай русских выбирать молодых - неплохой обычай.

Аттувге громко зазвонил в колокольчик. И когда водворилась тишина, он сказал:

- Товарищи! Слово для рассказа о революции предоставляется Андрей Андрею, товарищу Горину.

Андрей Андреевич в новой военной форме взошел на трибуну. Ученики зааплодировали. Вслед за ними зааплодировал весь зал.

Андрей Андреевич говорил по-чукотски. Он долго рассказывал, как зарождалась революция, как проходила гражданская война, кто руководил революцией и как теперь строится новая жизнь.

В зале было душно, но никто не ушел с места даже покурить. Люди сидели на своих одеждах и слушали про революцию. Они слушали это уже не в первый раз. Но разве к хорошему рассказчику они не приходили в ярангу послушать хотя бы и то, что не раз слышали?

Потом выступал доктор с воспоминаниями и тоже рассказывал про борьбу людей за лучшую жизнь.

Когда доктор закончил, Ульвургын встал со своей скамьи и крикнул:

- Андрей Андрей! Я тоже хочу сказать воспоминальное слово!

- Товарищ Аттувге, можно мне ответить? - спросил Андрей Андреевич и тут же обратился к Ульвургыну: - Товарищ Ульвургын! Не я слово даю на этом собрании. Слово дает председатель Аттувге. Видишь, я сам прошу у него.

Ульвургын без всякой надобности провел рукой под носом и после некоторого замешательства спросил:

- Ну что же, Агтувге, сказать, что ли, мне воспоминальное слово?

- Ты хочешь рассказать, Ульвургын?

- Да, - коротко ответил он.

- Слово предоставляется нашему самому первому капитану самой первой шкуны "Октябрина", товарищу Ульвургыну. Проходи сюда, Ульвургын.

Вразвалку, неуклюжей, казалось ленивой походкой Ульвургын направился к трибуне. Он залез на сцену, оглядел всех, опустил голову, будто что-то припоминая, и сказал:

- Каждую зиму в этот праздник мы приезжаем сюда слушать рассказы. Рассказывают, что такое было на Большой Земле. Вот доктор рассказывал, Андрей Андрей. Когда я был председателем - другие рассказывали. Каждый раз и мне хотелось рассказывать. Но молчал я. Теперь я залез вот сюда. Ну, говорить, что ли, мне?

- Говори, говори, Ульвургын! - закричали люди. - На то и праздник, чтобы говорить.

- Ну хорошо. Сейчас я буду говорить.

Помолчав немного, он начал:

- Давно это было. На нашей земле никто из нас не знал, что такое белый, что такое красный. В голове было только про охоту. Теперь стали понимать. В голове поселились другие мысли. Тяжелей голова стала. И вот тогда у нас тоже была война. Один человек шел воевать из Колымы. Он ехал на нарте по берегу. Проехал Амбарчик, Чаун, мыс Якан. Много земли завоевал он. Столько, сколько можно было проехать на собаках за десять дней. Ружье у него было многострельное на нарте. На поясе болтались маленькие ружья, ружья, назначенные на убийство не волка, не медведя, а человека. Он проезжал свободно, и никто ему не мог загородить дорогу. Сильным считали его. Прозывался он пальковник Бельницкий. Люди рассказывали: и одежда у него была особенная. На плечах были нарядные дощечки. Говорили люди наши: от дождя сберегал плечи. Потом он доехал до Энмакай и остановился в богатой яранге Алитета. Новость ему сказал Алитет: навстречу ему ехал воевать другой русский, в простой одежде, без дощечек. Крепкий человек. Имя ему было - Партизан. Он проехал навстречу пальковнику тоже много: Сердце-Камень, Колючино, Ванкарем. И тоже остановился. Между ними осталось пять дней езды на собаках. Вот так воевали на нашей земле. Пальковник воевал против революции, а Партизан - за революцию. Услыхал потом Партизан про многострельное оружие и повернул обратно в Уэлен. Вернулся, стал делать агитацию. Многие не поверили агитации. Но все-таки человек тридцать поверили. Люди всегда такие: одни не верят, а другие верят. И я поверил Партизану. Он стал нас учить, как воевать человека. Мы прыгали, падали, махали руками. Вот так же, как пионеры машут руками гимнастику. Бегали. А стрелять нас не учил. Говорил: "Стрелять вы и без меня умеете. Нечего патроны тратить". Тогда мало было патронов. И правильно, стрелять мы умели сами. Он нас прозвал: отряд. Скоро мы запрягли двадцать нарт, и Партизан сказал: "Теперь можно ехать воевать пальковника". Когда пальковник услышал о приближении такого множества ружейных людей, он быстро уехал обратно в Колыму. Мы проехали до самого Чауна, больше тысячи километров, а его следов не нашли. Так мы завоевали берег. Летом Партизан уехал в Петропавловск и сказал, прощаясь: "Скоро вам пришлю советскую власть". И правда. Не обманул. Вот какое мое воспоминальное слово.

Ульвургын спустился со сцены и медленно направился на свое место. Гром рукоплесканий сопровождал его до самой скамьи. Андрей Андреевич гулко хлопал в ладоши, потом встал, и все люди встали, продолжая хлопать и смотреть на Ульвургына. Старик Тнаыргын многозначительно толкнул его в бок, и Ульвургын захлопал сам.