Ледяная принцесса - Камилла Лэкберг

— Да, совершенно верно. Годы пролетают быстро.

Акселя раздражал этот ничего не значащий разговор, но он заставлял себя сдерживаться. Он хотел, чтобы она как можно скорее добралась до причины, которая ее сюда привела, закончила побыстрее и оставила его в покое. Ему было совершенно непонятно, что ей могло от него понадобиться. Столько учеников сменилось за эти годы. До сих пор он был избавлен от посещений кого-либо из них, но теперь перед ним сидела Эрика Фальк, а он ерзал, как на гвоздях, в плетеном кресле напротив и горячо желал, чтобы она исчезла. Его глаза все время останавливались на подушке под ней, и он буквально видел, как все бактерии, которые она притащила с собой, украдкой сползают с нее на софу, а потом расползаются по полу. Выстирать подушку будет совершенно недостаточно — ему придется вымыть и дезинфицировать весь дом, когда она уйдет.

— Тебе наверняка интересно, почему я здесь.

Он кивнул в ответ.

— Ты, должно быть, слышал, что Александра Вийкнер была убита.

Он об этом слышал, и это подняло на поверхность вещь, которую большую часть своей жизни он прятал. Сейчас он желал еще больше, чтобы Эрика Фальк поднялась и вышла за дверь, но она осталась сидеть. И у него возникло детское желание закрыть уши руками и громко загудеть, чтобы заглушить и не слышать слова, которые она собиралась сказать.

— У меня есть свои причины интересоваться Александрой и ее смертью, и я бы хотела задать тебе несколько вопросов, если можно.

Аксель закрыл глаза. Он знал, что рано или поздно этот день придет.

— Да, пожалуйста, спрашивай.

Он не стал задавать вопросов, почему она пришла расспрашивать об Алекс. Если она хотела знать это для себя, то имела полное право. Ему было неинтересно. Она может задавать свои вопросы сколько угодно, но нигде не сказано, что он должен отвечать на них. Одновременно, к своему удивлению, он чувствовал острое желание все рассказать этой светловолосой женщине, сидящей перед ним. Избавиться от всего, что он держал в себе двадцать три года. Это отравило его жизнь. Словно дьявольское ядовитое семя, глубоко засевшее внутри его совести, оно потом начало медленно разрастаться и отравлять его тело и сознание. В минуты просветления он понимал, что это и лежало в основе его мании чистоты и его еще большего страха перед всем, что угрожает его способности контролировать ситуацию. Эрика Фальк могла спрашивать все, что хотела, но он должен взять себя в руки и побороть желание рассказывать. Если он хотя бы дотронется до этого, то поднимется такая пыль, что может разрушить всю защиту, которую он тщательно выстроил вокруг себя. Этого не должно случиться.

— Ты помнишь Александру по школе?

Он горько улыбнулся про себя. Большинство детей, которых он учил в школе, оставили слабые, расплывчатые воспоминания, но Александру он видел сейчас так же ясно, как и двадцать пять лет назад. Хотя не мог об этом сказать.

— Да, я помню Александру. Конечно, как Александру Карлгрен, а не Вийкнер.

— Да, я понимаю. Какой она тебе запомнилась по школе?

— Тихая, немного замкнутая, настоящая маленькая старушка.

Он видел, что Эрика разочарована его немногословием, но сознательно говорил настолько мало, насколько возможно. Он боялся, что если слов будет много, то они начнут переливаться через край и потекут сами собой.

— Она хорошо училась в школе?

— Ни да ни нет. Она не относилась к самым честолюбивым ученикам, как я помню, но была умной, хотя и не стремилась это демонстрировать, и держалась в середнячках.

Эрика секунду помедлила, и Аксель подумал, что сейчас последуют вопросы, на которые она действительно хотела получить ответ. Предыдущие были для нее всего лишь разминкой.

— Они ведь уехали в середине семестра. Ты не припоминаешь, что была за причина у родителей Алекс?

Он притворился, что размышляет, сложил кончики пальцев, положил на них подбородок, изображая задумчивость. Он заметил, как Эрика Фальк немного подвинулась вперед на диване и выдала тем самым, с каким нетерпением ждет ответа. Он должен будет разочаровать ее. Единственное, что он не мог, — так это сказать правду.

— Ну, насколько я знаю, ее отец получил работу в другом месте. Говоря откровенно, я не очень-то хорошо помню, в общем, что-то в этом роде.

Эрика не смогла скрыть своего разочарования. По-прежнему он испытывал искушение расправить плечи и сбросить с себя все, что он скрывал столько лет, очистить совесть, выплеснуть неприглядную правду. Но он сделал глубокий вдох и загнал обратно то, что поднялось в нем и просилось на волю. Она настойчиво продолжала:

— Но, как я понимаю, все это произошло несколько неожиданно и даже странно. Ты не слышал чего-нибудь об этом? Может быть, Алекс упоминала, почему они должны уехать?

— Нет, мне это совсем не кажется странным. Конечно, как ты правильно заметила, они уехали довольно поспешно, но, вероятно, это из-за того, что ее отцу надо было срочно соглашаться и начинать работать в другом месте.

Он развел руками, показывая жестом, что и он, и Эрика могут сколь угодно долго строить предположения на этот счет. Морщинка между ее бровями стала заметнее. Она ждала другого, но ей пришлось удовольствоваться этим ответом.

— Да, но была еще одна вещь. Вроде бы тогда говорили о чем-то в связи с Алекс. Я также смутно припоминаю, как взрослые говорили что-то про школу. Ты не знаешь, что это могло быть? У меня только, как я сказала, очень слабые воспоминания, но было что-то такое, что взрослые скрывали от нас, детей.

Акселю показалось, что его на долю секунды хватил паралич. Он надеялся, что его страх незаметен со стороны так же ясно, как он его чувствовал. Он, конечно, знал о слухах. Так бывает всегда, ничего нельзя сохранить в тайне. Но он все же считал, что слухи удалось остановить. Он сам сделал все возможное, чтобы они не распространились. Все это по-прежнему у него внутри. Эрика ожидала ответа.

— Нет, не могу даже и предположить, что это могло быть. Люди всегда слишком много говорят, они так устроены. Совершенно не обязательно, что за этим действительно что-то скрывается. На твоем месте я не стал бы придавать этому значение.

Досада ясно отразилась на ее лице. Как он понял, она не получила того, за чем пришла, но у него не было выбора. Он сам себе напоминал паровой котел: стоит хоть чуть-чуть приоткрыть крышку, как все вырвется наружу. И одновременно что-то подталкивало его говорить, словно кто-то другой управлял его телом, и он чувствовал, как рот открывается помимо его воли и язык начинает говорить слова — слова, которые не должны быть сказаны. К его облегчению, Эрика поднялась, и это желание прошло. Она надела куртку и ботинки и протянула ему руку. Он посмотрел на руку и пару раз глотнул, прежде чем дотронуться до нее. Ему пришлось бороться с тошнотой, потому что контакт с кожей другого человека был ему неописуемо омерзителен. Она наконец вышла за дверь, но повернулась как раз в тот момент, когда он собрался закрыть ее.

— Да, кстати, а Нильс Лоренс имел какое-нибудь отношение к Алекс или к школе в то время? Ты не знаешь?

Аксель помедлил, но потом решился: так или иначе, она об этом все равно узнает — если не от него, так от кого-нибудь другого.

— А ты разве не помнишь — он вел дополнительные занятия один семестр.

И затем он закрыл дверь, запер на оба замка, защелкнул цепочку, прислонился к двери спиной и закрыл глаза. Потом взял моющие средства и уничтожил все следы нежеланного гостя. Он мыл и тер до тех пор, пока его мир опять не стал безопасным.

* * *

Вечер начался не очень хорошо. Лукас пришел домой в плохом настроении, и она все время пыталась предугадывать его желания, чтобы не вызвать у него еще большего раздражения. Она знала, что когда он приходит домой не в духе, то всегда ищет повод сорвать на ней свою злость.

Она уделила особое внимание ужину, приготовила его любимые блюда, накрыла на стол, положила приборы. Дети были у себя. Эмме она поставила на видео «Короля-Льва» в ее комнате, Адриана покормила из соски и уложила спать. Анна поставила в CD-проигрыватель любимый диск Лукаса с Четом Бейкером. Потом она оделась понаряднее и уделила особое внимание прическе и макияжу. Но она быстро поняла, что никакие ухищрения в этот вечер не будут играть никакой роли. У Лукаса определенно не сложился день на работе, и накопившаяся в нем ярость стремилась вырваться наружу. Анна видела отблеск в его глазах, и это было то же самое, что держать в руках гранату с выдернутой чекой и знать, что через несколько секунд она взорвется.

Первый удар был совершенно неожиданный — крюк справа в голову, от которого у нее зазвенело в ушах. Она схватилась за лицо и посмотрела на Лукаса, как будто все еще надеялась, что внутри его что-то дрогнет и он не изукрасит ее вновь синяками. Вместо этого у него появилось желание сделать ей еще больнее. Ей понадобилось очень и очень много времени, чтобы понять и принять как данность то, что ему просто нравилось избивать ее. Много лет она верила его объяснениям, что побои доставляют ему такую же боль, как и ей, но сейчас больше на это не надеялась. Она уже разглядела в нем зверя, и то, что она видела сейчас, было ей хорошо знакомо.