Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918 - Мария Романова

Так я несколько раз приезжала на фронт и с каждым разом расстраивалась все больше.

Принцесса Люсьен Мюрат, с которой я познакомилась в Париже, несмотря на все трудности, каким-то образом приехала в Россию, чтобы самой увидеть те условия, в которых мы воюем. По моему приглашению она приехала в Псков. Было странно слышать ее оживленную французскую речь в этой провинциальной обстановке. Ей было все интересно, и на нее большое впечатление произвело мое новое, более серьезное отношение к жизни. (Странно говорить, но эта живая парижанка, которая никогда хорошо меня не знала, была единственным человеком, который заметил эту перемену во мне; моя семья не заметила.)

На следующий день после приезда Люси я отвезла ее в Двинск в открытом автомобиле. Было очень холодно, и вести машину было трудно из-за снега, но мы благополучно добрались до места назначения. Ночь мы провели в купе железнодорожного вагона. Местные чиновники пришли туда засвидетельствовать нам свое почтение. Мы были на самой передовой линии огня, и моей гостье очень хотелось пережить какое-нибудь захватывающее приключение, но ни в тот вечер, ни на следующий день, когда мы пошли в окопы, не раздалось ни выстрела. И не прилетел ни один вражеский самолет. Принцесса казалась разочарованной таким неэффектным приемом.

Она уже была в течение какого-то времени в Петрограде и рассказала мне все слухи, которые там бродили. Помимо других впечатлений, движимая любопытством, она искала встречи с Распутиным и была поражена силой его взгляда, внушающей благоговейный страх.

Я помню, меня очень удивил факт, что кто-то стал бы искать встречи с Распутиным. Я очень много слышала о нем, но ни отец, ни брат, ни я никогда не видели его. Мы просто презирали его, и я не могла понять в то время, как образованная женщина может позволить, чтобы ее представляли ему, или искать его общества. До самой своей смерти он был всегда окружен группой возбужденных, истеричных женщин, над которыми имел, как говорили, необъяснимую власть.

Я придавала мало значения всем этим толкам; временами они казались мне фантастическими. Его влияние на императрицу, мне казалось, было их личным делом; оно объяснялось ее постоянной тревогой о здоровье царевича и ее верой в то, что только Распутин может помочь ему.

Но слова принцессы Мюрат, видимо, облекли в определенную форму все известные мне слухи и сплетни, не имеющие серьезного значения. Передо мной была принцесса, иностранка, и хотя, может быть, излишне непоседливая, но здравомыслящая, беспристрастно наблюдающая за событиями в России со стороны. И она, очевидно, совершенно всерьез считала, что влияние Распутина на императрицу – а через нее и на дело в государстве – было реальным, решающим фактором на все события в стране. Я была потрясена.

Глава 21

Отступление

К концу весны 1916 года я так устала и ослабла от постоянных приступов плеврита, что доктор Тишин настоял на моем отдыхе. О длительной поездке, скажем в Крым или на Кавказ, не могло быть и речи. Было устроено так, чтобы я поехала с отцом Михаилом в монастырь, находившийся приблизительно в двадцати милях от Пскова, который он эвакуировал прошлым летом из-за угрозы немецкого наступления. Сам отец Михаил, правда, медленно, но выздоравливал после периодически повторяющихся приступов рожи. Он нуждался в перемене обстановки так же, как и я, и жаждал вернуться к своему уединению.

За стенами монастыря на его территории я выбрала себе небольшой домик.

Отец Михаил поселился в собственном маленьком домике с личной часовней, построенной тетей Эллой специально для него и его друга отца Габриэля, ныне умершего. Раз в неделю из Пскова приходила машина, чтобы отвезти меня в город.

Я вспоминаю несколько недель, проведенных в том маленьком доме, с чувством огромного удовлетворения. В домике было два этажа, и на каждом лишь по одной комнате. Я жила на первом этаже, служанка наверху, а единственным постоянным спутником была собака, которую подарил мне Дмитрий и которая была со мной на протяжении всей войны.

Монастырь XIII века стоял посреди старого соснового бора и был окружен широкой низкой стеной, по углам которой стояли круглые башни с зелеными островерхими крышами. Затерянный в лесу, стоящий вдалеке от всякого жилья, он был бедный и скромный. Монахов было очень немного. Молчаливые, угрюмые, совершенно необразованные, они ходили в изношенных рясах, а длинные нечесаные волосы болтались по спине. Их день проходил между бесконечными богослужениями и работой в поле.

Целыми днями я бродила со своей собакой по девственному лесу среди огромных сосен. Я часами могла сидеть на каком-нибудь пне и вдыхать аромат хвои или, лежа в траве у ручья, лениво следить за проплывающими по небу облаками. Иногда я брала с собой книгу, но редко открывала ее.

В глубине леса был спокойный глубокий пруд, питавшийся от родников. Обычно я ходила туда купаться. В лесу было так тихо, что не было слышно никаких звуков, кроме плеска воды в пруду. На берегу, охраняя мою одежду, сидела собака и блестящими глазами наблюдала за каждым моим движением.

Дни летели, и я не чувствовала бремени своего бездействия. Мне казалось, что я впервые в жизни приблизилась к своей родной земле и впервые смогла почувствовать в себе бескрайние просторы России, ее мощь, ее силу.

По вечерам после скромного ужина отец Михаил и я долго сидели на маленькой веранде его дома и беседовали. Мы говорили о России, о жизни, о будущем и строили планы о том, какую пользу я могла бы принести своей стране. Иногда я ходила в церковь, где монахи неутомимо молились и к сводчатому потолку поднималось нестройное пение.

По праздникам монах, назначенный настоятелем, проводил богослужение, а мы с отцом Михаилом читали и пели. Церковь была очень маленькая, но уютная. Легкий ветерок приносил через раскрытое окно сонное чириканье птиц. Солнечный свет яркими дрожащими пятнами ложился на пол, и случайная оса билась об оконное стекло в поисках выхода.

По субботам, и особенно накануне праздников, богослужение, проводимое монахами в церкви, длилось всю ночь, и, вернувшись домой от отца Михаила, я могла слышать их приглушенные голоса и видеть в окне яркие, мерцающие точки свечей. Моя комната была наполнена ночной прохладой и запахом сосен и влажной травы. Я ложилась спать, не зажигая свечи, и, прежде чем заснуть, видела в окне далекие звезды над темными деревьями.

Крестьяне вскоре узнали обо мне и приходили посмотреть на меня. Когда утром я выходила из дома, часто видела нескольких женщин и детей, терпеливо ожидающих меня. Я садилась на ступени своего домика и часами разговаривала с ними. Они рассказывали обо всех своих семейных делах, и я из первых рук многое узнала о жизни простых людей. Они никогда не жаловались, но боже мой! – какое безрадостное существование они вели! Иногда я ходила в деревню и заходила в избы. По крайней мере, в этой части России крестьяне жили бедно и грязно, но, так как никогда не видели ничего другого, это жалкое прозябание не беспокоило их. Даже если бы они вдруг разбогатели, то продолжали бы, вероятно, еще долго жить точно так же.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});