Дороги. Часть первая. - Йэнна Кристиана

Отец Маркус. Священник просто сидел в первом ряду, сложив руки на коленях, глядя задумчиво на алтарь. Арнис встал, подошел к отцу Маркусу. Молча сел рядом. Священник перевел на него задумчивый светло-карий взгляд.

Арнис вдруг подумал, что ведет себя невежливо.

– Здравствуйте, – пробормотал он. Отец Маркус молча протянул ему руку. Арнис слегка пожал прохладные длинные пальцы бывшего эстарга.

– Я отрабатывал ночной бой в атмосфере, – объяснил он, – ну и решил с утра зайти, помолиться.

– Я помешал? – спросил отец Маркус.

– Да нет, что вы.

Дверь сзади снова заскрипела. Арнис бросил взгляд назад, темно-синие бикры, какие-то транспортники... видно, правда, перед рейсом зашли.

– Если хочешь, пойдем, чайку выпьем, – по-домашнему сказал отец Маркус, – я тоже не спал сегодня, думал, выпью чаю да залягу до утренней службы.

Арнис посмотрел на него и неловко кивнул.

Они пили чай в полукруглом отсеке Зала Общины, ели глазурованные булочки. Арнис смотрел в окно, небо наполовину было окрашено розовым, окно выходило на восток.

– Откуда это у тебя? – отец Маркус кивнул на височный шрам, – На Ярне заработал?

– Ага... осколок чиркнул по касательной.

Они помолчали, потом отец Маркус спросил.

– Что там Ильгет? Я знаю, она мужа нашла.

Арнису не хотелось говорить. Надо, наверное. Только как объяснишь эту дикую смесь, то, что творится в голове сейчас...

– Вы знаете, отец Маркус, ее муж... он подумал, что мы, ну вы понимаете. В общем, ревнует он. Ильгет не хочет со мной общаться. Наверное, правильно.

Он хотел добавить про фанки, но решил, что это лишнее.

Отец Маркус слушал, опустив глаза, помешивая чай тонкой серебряной ложечкой.

– А я не знаю... понимаете... я должен признать, что мое общение с Ильгет раньше... ну, наша дружба – это грех. Наверное. Мы просто дружили. Ничего такого ведь не было. Я не понимаю, почему это грех.

– Так это не грех, мы ведь говорили, – сказал отец Маркус.

– Тогда почему сейчас нельзя? Почему сейчас это стало грехом? Потому что он здесь?

– Чтобы не смущать мужа Ильгет, – ответил священник.

Арнис помотал головой.

– Не понимаю. Или это грех, или нет. Если нет, то почему сейчас-то нельзя? Потому что он ревнует? Так это ведь его проблемы. Этак много до чего можно дойти, чтобы кого-то не смущать.

Отец Маркус подумал.

– В других случаях может быть иначе, Арнис. А в этом – так. Хорошо, возможно, это его слабость. Придется быть снисходительными к его слабости.

Арнис вдруг ощутил угрызения совести.

– Вы извините, вам еще на службу, а я тут...

– Это ничего, – сказал отец Маркус, – ты говори, говори... ты ведь тоже не спал. Не обращай внимания, это же моя работа. Тебе случалось не спать на работе? По нескольку суток?

– И потом, мне жалко Ильгет, – угрюмо сказал Арнис, – вы ее видели?

Священник кивнул.

– Она очень изменилась. Она... будто потерянная. Совсем. Стала другой. Господи, – вырвалось у Арниса, – он ведь в этой Системе служил... я знаю, что это за человек, на своей шкуре знаю. Как он с ней обращается?

– Мне не показалось, что она потерянная, – негромко сказал отец Маркус.

– Она ничего уже давно не пишет. Она ведь много писала. Я каждый день хожу на ее сайт, смотрю... ничего нет.

– Арнис, это ее выбор.

Он вздрогнул. Опустил глаза.

– Я ее люблю, – прошептал он, – я хочу ее видеть... и чтобы ей хорошо было. Почему она так идет у него на поводу все время? Почему? Он же ее совсем не любит, ему на нее плевать. Ну я понимаю, она права, конечно, права...

Они помолчали. Потом священник спросил.

– Арнис, тебе плохо?

– Да, – вырвалось у него, – очень.

А это как сказать – что на самом деле просто не хочется жить? Просто не хочется. И не объяснить, почему. Ведь все правильно. Ильгет поступает абсолютно правильно. Хочется ее видеть? – ну что ж, надо терпеть, она всего лишь друг тебе, семья для нее важнее. А то, что небо все время серое и тяжелое, что в общем-то, ничего уже и не хочется давно... и зачем вообще жить без Иль? Ты с этим просто ничего поделать не можешь.

– Я помолюсь за тебя, – сказал отец Маркус.

– Ничего, – пробормотал Арнис, – я в патруль скоро ухожу. А потом, может, акция...

Ильгет впервые по-настоящему встретила Пасху на Квирине. Первый раз – в больнице, это не считается. Второй – уже на Ярне. И вот сейчас это было по-настоящему. Жаль, что Пита был настроен чуть ли не враждебно по отношению к празднику. Жаль, что и с постом опять ничего не получилось. В прошлый раз – из-за войны. В этот – потому что для спокойствия Питы иной раз приходилось съедать кусок колбаски или мяса, а об отказе от секса и речи быть не могло.

Ильгет решила, что посетит только одну из Пасхальных служб. Выбрала вечернюю. Переживание было совершенно неземное. Многие из тех, кто был на службе – у кого не было маленьких детей – остались в Общине на всю ночь, праздновать, разговаривать, до утра, до утренней Литургии. Но Ильгет вернулась домой, так и не затушив длинную пасхальную свечу, держа ее в руке, ведя флаер одной правой.

Она затушила свечку перед входом в квартиру, и заодно затушила воспоминание о пережитом неземном счастье. Осталась лишь – не ее собственная – счастливая доброта, готовность делиться, отдавать, готовность терпеть.

Пита сидел перед монитором, перебирая виртуальный пульт. Ильгет вошла, присела рядом с ним. Потянулась, поцеловала в щеку. Пита чуть отстранился.

– Как жизнь? – спросила Ильгет.

– Нормально, – буркнул Пита. Ильгет посидела еще немного. Неплохо бы сейчас тоже пойти в сеть. В кабинет можно пойти, и там... Какой-то ритм уже набухал внутри, Ильгет знала – рождается стихотворение.

Но если она так сделает... уже ведь одиннадцать вечера. Может быть, Пита хочет чего-то другого. Наверняка хочет. Он ведь говорил, что каждый вечер хочет.

– Ну я пойду лягу? – спросила она. Пита пожал плечами.

Ильгет ушла в спальню. Прочитала молитву. Разделась, легла. Пита так и не шел. Уже тянуло в сон. Ильгет взяла демонстратор, нашла «Камень и розу». На днях начала этот роман читать. Едва она углубилась в чтение, рядом плюхнулся Пита.

– Спокойной ночи, – с едва уловимой горечью произнес он и отвернулся.

Ильгет отложила демонстратор. Может быть, Пита ждет, что она начнет сама требовать секса?

Ей не хотелось. Ну никак...

Ильгет неуверенно положила ладонь на плечо мужа. Погладила. Повернулась к нему и прижалась. Пита никак не реагировал.

Он обиделся на что-то?

– Пита, ты на что-нибудь обиделся?

– Нет, – глухо ответил муж.

– Правда? Ты как-то странно себя ведешь.

Пита повернулся на спину.

– Да нет, – сказал он, – все нормально. То, что я сижу один до полуночи, это совершенно нормально.

– Но Пита, – озадаченно произнесла Ильгет, – ведь мы же договорились, что я сегодня иду в церковь. Ты же не хотел, чтобы я завтра шла. Вот я и сходила сегодня.

– Да нет, все нормально, я же говорю, – повторил Пита, – все правильно. Просто мы чужие люди.

– Почему?! Потому что я сходила в церковь на праздник? Мы сразу чужие люди?

– Потому что сходить в церковь для тебя важнее, чем побыть со мной.

Ильгет помолчала. Потом сказала тихо.

– Пита, но я не могу не ходить туда.

– Ну и ходи, – отозвался с горечью Пита. Он отвернулся и сжался в комок. Ильгет попыталась погладить его, прижаться, но муж никак не реагировал.

Может быть, в другое время Ильгет заплакала бы. Но сейчас ей не хотелось плакать. Несмотря ни на что, душа все еще была полна пасхальной радости. Все было нормально. Все правильно. Спасибо, Господи, подумала Ильгет. Да, жаль Питу, но как ему помочь? Ильгет не виновата. Он пытается доказать ей, что она виновата, но ведь это совсем не так.

Постепенно она заснула, а Пита так и лежал без сна половину ночи. Наконец, не выдержав, около трех он разбудил жену и совершил свое обычное дело, только она была сонной и от этого еще более безучастной, чем всегда.

Ильгет нравилось заниматься с Мирой. Она мало общалась теперь с друзьями, и эти занятия казались возвращением старых – что уж греха таить – более счастливых времен. Мира, правда, занималась с ней куда более безжалостно, чем Арнис (вот когда выяснилось, насколько он, оказывается, берег и жалел Ильгет), и удары ее были в полную силу (синяки стали для Ильгет делом привычным), и кроссы она заставляла бегать, не обращая никакого внимания на тяжелое дыхание за спиной. Но и результаты стали проявляться быстрее.

На Квирин возвращалось лето. Настоящего лета Ильгет не видела уже давно (военное, на Ярне – не в счет), и очень радовалась каждому светлому деньку, солнышку, купанию в море (быстрому, чуть ли не украдкой, чтобы поскорее вернуться домой, к мужу). Особенно ей нравилось идти с Мирой после тренировки (все мышцы – как ватные, ноги с трудом отрываются от земли, в голове – парящая легкость), они шли пешком от Грендира до моря, купались (это, говорят, полезно для мышц), потом уже на флаерную стоянку. Собака Миры, Рэда, молча сопровождала их.