Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

Тут только Оксана поняла, насколько все серьезно. Она молча подошла к мужу, нежно прижалась к нему, положила голову на грудь и тихонько несколько раз погладила по плечу. Она знала, что если решение принято, не стоит лезть ни с несвоевременными расспросами, ни с убеждениями. Она была женой командира. И не просто командира, но боевого кадрового офицера. Надо на некоторое время оставить его одного, не мешать. Не тот ее Игорь человек, которому нужны бабьи утешения или ободрение… Она только тяжело сглотнула слюну, как будто проглотила комок безысходности, и глубоко вздохнула.

Но когда Оксана позвала детей ужинать, тревожные складки на лбу и у волевого рта Игоря Николаевича разгладились. Он вдруг переключился, как радио, на другую волну, веселую и забавную. Шутил с детьми, цеплялся к ним, принуждал что-то рассказывать из школьной жизни, выдать какие-то несуществующие секреты… Но спать ушел рано, тоже по привычке, потому что в полку намеревался быть к утреннему подъему.

Ночь оказалась ужасным, невыносимым испытанием. Сначала Игорь Николаевич долго не мог уснуть, ворочался, затем застывал, закрыв глаза, но не спал, а все отчаянно боролся с наплывающими мыслями. Слышал, как тихо скользнула под одеяло жена, обдав волной успокаивающего тепла, исходящего от человеческого тела. Возникло внезапное желание обхватить ее рукой, уткнуться в нее и так утонуть в жару ее тела и своих представлений. Но Игорь Николаевич удержался, ему казалось, что так он расклеится, да и к тому же втянет ее, непричастную и невинную, в свои глупые переживания. Он подавил в себе первый, самый сильный импульс и остался недвижимым, будто спящим. Наконец, когда было уже далеко за полночь, он забылся в тяжелом, беспокойном сне. Ему снилась его воинская часть, бесчисленной вереницей проплывали лица сослуживцев. Какие-то судьбоносные построения, какие-то непонятные ободряющие речи. Как это часто бывает в непонятных снах, он отчетливо видел лица и некоторые предметы, но совсем не понимал общей картины, которая оставалась расплывчатой, без видимых контуров, как на рисунке. Потом произошло внезапное переключение, как будто он смотрел телевизор и щелкнул пультом на другую программу. И вот он уже стоит перед командующим, причем не видно никакого фона, неясно, где он конкретно. Зато отчетливо видно его лицо – большое, мясистое, с дряблой кожей, в каких-то струпьях и в то же время напряженное, со сведенными бровями и исступленно сверкающими глазами. Командующий ВДВ отдает ему лично боевой приказ, а он смотрит на него немигающими глазами и, кажется, не слышит слов. Только удивляется искаженному лицу. «Ба, да это вроде и не командующий, а какой-то мутант, похожий на него!» «Да нет же, это командующий…»

– Ты слушаешь меня, полковник?! – звереет командующий, и после этих слов в лицо Игорю Николаевичу летит поток отборной брани. Как его только не называют, этот поток сорных слов, как ветер, обдувает его лицо, не попадая внутрь сознания. – Ты готов, полковник, стать генералом, готов принять дивизию?! Ты способен воевать?!

– Так точно, товарищ командующий! – кричит ему Игорь Николаевич очень убедительно и преданно смотрит в глаза.

– Вот тут высадка! – командующий тычет большим пальцем со светлым, но ясно видимым пушком на нем в карту, и этот палец расплывается по каким-то невероятно знакомым очертаниям. Но почему-то карта не военная, а какой-то школьный атлас. Странно… – Войдешь в Севастополь и все сделаешь тихо и красиво, как в Гудауте, понял?! Захват должен быть похож на парад! И будешь комдивом! Справишься?!

– Да я, товарищ командующий, с 7-й дивизией не то что Севастополь, я по Крыму с песней пройду! – закричал вдруг Игорь Николаевич. И увидел, как мутант впервые расплылся в широкой, сатанинской улыбке. Вот он, монстр войны, настоящий командующий, знает, где шашкой махнуть наотмашь, а где улыбкой одарить.

– Вперед! – напутствовал его командующий волевым кивком.

– Вперед! – ошалело кричит Игорь Николаевич своим офицерам, и уже надрывно ревут моторы грузных Илов.

– Вперед, – орут те своим солдатам неистовыми голосами.

И вдруг картина снова резко меняется. Он идет где-то по выжженной степи, и за ним неотступно семенит его свита.

Повсюду какой-то сюрреалистический пейзаж, расплывчатые контуры которого он даже не пытается постичь. Его внимание занято иным. Он смотрит на себя как бы со стороны, упиваясь за себя же гордостью и ликованием. Видит свое лицо, самодовольное и очень похожее на лицо мутанта, как прежде у командующего. Но оно его не беспокоит. Он видит на своей груди сверкающую Звезду Героя России, излучающую поток лучистой энергии. И, глядя на ее неестественно яркий, божественный блеск, Игорь Николаевич думает: «А ведь добился все-таки, сумел заслужить!» И ему становится весело от собственного величия, от осознания, что он победил. И хочется вдруг выпить рюмку коньяка за награду. И девица в украинской вышиванке и красных сапожках, свежая и красивая до сумасшествия, словно угадывая желания победителя, подносит ему на поблескивающем латунью подносе рюмку. Но почему-то не любимый коньяк, а водку. «Почему водка?!» – орет он на подчиненных, приправляя, как водится, благим матом. И краем глаза видит, как смущается девушка. И тут из его свиты доносится приглушенный голос: «Да вы, товарищ генерал, коньяк-то в Грузии пили. А тут Украина, положено горилку». Голос звучит убедительно, да и слово «генерал» ласкает слух. Игорь Николаевич взял рюмку и – хлоп – отправил в рот ее содержимое. Но не ощутил вкуса. Совершенно, черт бы ее побрал, безвкусная. Ну и ладно! А его уже подводят к ряду человеческих тел. «Товарищ генерал, тут вам надо посмотреть», – опять настойчиво рекомендует приглушенный голос за спиной. И кто-то задирает рукав камуфляжа у одного из недвижимых тел. Там, на смуглой еще коже, выше запястья он видит татуировку «РКПУ-108». «И вот здесь», – и кто-то рвет камуфляж на другом трупе. И опять он видит «РКПУ-108». И еще одну руку, белую и одеревеневшую, ему показывают подчиненные. И снова доводящие до бешенства «РКПУ-108». И Игорь Николаевич вдруг стал задыхаться от волнения, ему стало не хватать воздуха. Хватая его, как рыба, он проснулся. Включил лампу на тумбочке и бросил взгляд на настольный будильник. Его стрелки, спокойно и уверенно чеканящие время, показывали половину четвертого. Игоря Николаевича мутило, как в жутком похмелье. Ему было очень холодно, а на лбу выступила испарина…

С предельной осторожностью, чтобы не разбудить Оксану, он выбрался из-под одеяла, перевел будильник, чтобы не зазвонил ненароком. Затем взял комнатные тапочки и домашнюю одежду в руку, выключил настольную лампу. Мрак обжег глаза, но только в первое мгновение, Игорь Николаевич привычно пропустил его. И вот он уже отчетливо различает все предметы, наметанный глаз ночного воина пока еще его не подводит. Уже с меньшей осторожностью, но не шлепая, не издавая звуков, он пробрался на кухню, плотно затворил дверь, затем только включил там свет, натянул на себя брюки и старый уютный джемпер, открыл балконную дверь и, став у нее, сладко затянулся сигаретой. Теперь к нему пришло неукротимое спокойствие. Сон был вещим, открывающим глаза, в этом он не сомневался. Он утопает в тривиальной скверне, и это просто его душа протестует, напоминает, что от героя до злодея только один шаг. Да и кто он, в самом деле? Клеврет кощеева царства?! Создатель аттракциона ужасов?! Сверхчеловек и специалист по репрессиям?! Что он получит взамен за проданную дьяволу душу? Звезду Героя России? Но будет ли он героем в своих собственных глазах? Не является ли немеркнущая слава героя искусно созданным фетишем, как предупреждал его Вишневский, смеявшийся над наградами? Вот и сам Андрей Ильич сложил голову на войне, и что произошло? Чего добился, убивая? Он думал, что карабкается по крутой лестнице, ведущей вверх, на небо, а на поверку оказалось, что он спускался в темный сырой колодец, не имеющий дна. Когда их готовили в училище, вроде бы все было понятно: есть свои, хорошие; и есть чужие, плохие. Теперь все смешалось, и все чаще стало являться ощущение, что все они пластиковые солдатики из детского набора. Сегодня их поворачивают в одну сторону, завтра в другую, а еще через некоторое время ставят лицом друг к другу. И он перестал понимать принцип собственного участия в игре. Он удивлялся теперь другому: сколько он ни поднимался по служебной лестнице, все равно оставался пешкой. И все-таки Грузия стала первым отрезвлением, и увиденный труп Князя оказался убедительным свидетельством, что все могут воевать против всех… Странно, что раньше ему это нравилось, заводило. А сейчас стало раздражать. Тем, может быть, что внутри у него все еще теплилась и трепетала надежда, что он не бойцовский пес, которому достаточно произнести команду, и он будет рвать всякого. Что он, несмотря ни на что, человек…

Игорь Николаевич затягивался, и дым ему казался медовым ароматом, самым вкусным и самым отрезвляющим… Да, он способен сам решать за себя. Способен отказаться от лавров в пользу здравого смысла. Способен понять, что мир состоит не только из гнусной войны, не только лампасы и звезда на груди могут стать целью… Не мог он понять в своем сне только одного: как случилось, что вчерашние друзья в один миг, по чьему-то щучьему велению превратились во врагов. Как такое стало возможно, что он может оказаться против отца, и его снайпер будет целить в лоб его родному старику?! Не мог понять, кто и когда вырыл пропасть между его двумя родинами, кто возвел невидимую стену между вчерашними братьями, которые вместе бежали в Сельцы, передавая гранатомет друг другу, а сегодня воюют друг против друга?! Вот эта загадка казалась неразрешимой, чудовищной и удручающей… Но одно Игорь Николаевич знал точно: он в этой чужой игре больше не участник!