Без иллюзий - Андрей Мартьянов

Как и в Прагербурге, в Киевской цитадели опасаться было некого — германские власти разрешили снова открыть монастырь во главе с архиепископом, но только в «нижней» части, где располагались пещеры, использовавшиеся монахами еще девятьсот лет назад. «Верхнюю» террасу заняли полевая жандармерия и айнзатцкоманда СС, кое-где торчат стволы зенитных орудий FlaK-88 — охраняемая военная зона. Спасибо Вагницу, он предусмотрительно обеспечил меня спецпропуском за подписью военного коменданта и штадткомиссара.

— В город? — осведомился гауптштурмфюрер, когда я вернулся к машине. — У нас еще примерно сорок минут. Смотреть в центре не на что — большевики при отступлении взорвали почти все здания на Эйхгорнштрассе, основной магистрали Киева. Выгорело несколько кварталов, восстанавливать их до окончания войны нет смысла, да и заниматься этим некому.

— Может быть, Софийский собор? — неуверенно сказал я, подсознательно ожидая, что и этого памятника XI века теперь не существует.

— Замечательно! — Вагниц просиял. — Он прямо на Владимирской, нам не придется никуда спешить, штаб-квартира полиции безопасности в двух шагах!

Опасения оказались напрасны — София стояла там, где и положено. Затем прогулялись по окрестным улицам, Рыльскому и Стрелецкой. Гауптштурмфюрер шел рядом со мной, неприветливый господин Левински чуть позади, зыркая на прохожих своими бесцветными маленькими глазками.

Киев выглядел неухоженным и провинциальным в самом дурном смысле этого слова — фасады давно не подновлялись, за скверами никто не следил, много мусора и палой осенней листвы. Никакого сравнения с благоденствующей Прагой. Украинская вспомогательная полиция в черных шинелях, набранная из местных жителей, неопрятна и заискивающа: я одет в гражданское, плащ и шляпа, отчего подобострастных козыряний удостаивался только Герберт Вагниц, как офицер в форме СС.

Витрины редких магазинов оформлены изумительно безвкусно, я задержался перед одной, чтобы оценить набор выцветших дамских шляпок, вышедших из моды, кажется, еще в 1938 году. Экзотика, ни дать ни взять.

Чумазые мальчишки — чистильщики обуви. В Германии я таких не видел с середины тридцатых годов. Закутанная в платок старуха, торгующая — поштучно! — луковицами и головками чеснока за оккупационные марки. Постоянно слышна немецкая речь, в Киеве полным-полно подданных Рейха, работающих в самых разных сферах: Осткомиссариат, снабжение армии, торговля.

Очень много военных, начиная от выздоравливающих раненых и заканчивая классическими «тыловыми крысами» — вот, например, шествует располневший кригссекретарь, явно чиновник комендатуры, за ним великовозрастная украинская девица с корзинкой, наполненной покупками: прислуга.

— Пора возвращаться, господин Шпеер, — тихо подсказал Вагниц. Обернулся. — Левински, как быстрее? Налево?

Левински кивнул. Я впервые услышал его голос:

— Так точно. Рейтарштрассе. Прямиком к управлению, я потом заберу машину от Софии и принесу саквояж господина министра…

Мы вышли прямиком к монументальному серому с рустованным основанием зданию в четыре этажа. Четырехколонный портик по центру — с первого взгляда определялось, что оно исходно задумывалось как административное, в стиле позднего ренессанса. В любом городе Германии можно встретить его близнецов, выстроенных при кайзере Вильгельме: массивные наличники над окнами, строгие дорические колонны, вальмовая мансардная крыша с заломами, треугольный фронтон. Никаких излишеств, такие здания обречены символизировать государственную мощь, а оттого всегда выглядят тоскливыми и мрачными[17].

— Киевское гестапо и территориальные подразделения РСХА, — Вагниц указал на огромные деревянные двери главного входа. Двое часовых в форме СС, над ними имперский флаг, хакенкройцфане. Причем флагшток остался старый, советский, с серпом и молотом на навершии: почему-то никто не додумался его поменять. — Наверху прекрасные комнаты для гостей, вы можете там спокойно переночевать.

— Я подумаю, — пришлось уклониться от прямого ответа. — Сколько на часах?

— Без десяти пять. Обергруппенфюрер Гейдрих как раз должен освободиться. Прошу за мной, ваше превосходительство.

* * *

Изнутри резиденция полиции безопасности выглядела ничуть не гостеприимнее, голая рациональность. Вестибюль перекрыт сомкнутым сводом с распалубками, опирающимися на колонны квадратного сечения. Помпезная парадная лестница, длинные холодные коридоры с высокими потолками и паркетным полом, выстеленным потертой темно-малиновой дорожкой, видимо, унаследованной от прежних хозяев.

Вагниц объяснил, что до войны здесь квартировал НКВД, отчего германским властям не пришлось решать бытовые вопросы — есть всё необходимое, от внутренней тюрьмы до котельной, гаража и кухни, снабжавшей заключенных и персонал. Очень удобно.

Поднялись на третий этаж, свернули налево. Если не считать поста охраны внизу, по пути встретились только два человека: пожилой чиновник в пенсне и с папочкой под мышкой да очень спешивший куда-то армейский офицер в майорском чине. Незаметно, чтобы работа здесь бурлила. Наверное, к лучшему, по принципу идеального государства, изложенному Платоном, «сословие стражей» должно бездействовать, не теряя, однако, бдительности.

— Сюда, — шепнул Вагниц. Открыл дверь, за которой располагалась комната секретаря. Сидевший за столом унтерштурмфюрер вскочил и отсалютовал.

— Хайль Гитлер!

— Хайль, — коротко отозвался я, подивившись на черную униформу альгемайне-СС с единственным погоном «шультершнюр». В Германии такой китель нынче почти не увидишь. Провинция…

— Заходите же, — Рейнхард Гейдрих поднялся мне навстречу. — Прошу простить, условия походные. Счел обязанным заказать горячий обед, доставят через сорок минут. Вагниц, можете нас оставить. Меня нет ни для кого, включая рейхсфюрера, если он внезапно решит позвонить.

Гейдрих занял колоссальный кабинет, вне всяких сомнений до войны принадлежавший очень высокопоставленному комиссару, возможно, даже министру тайной полиции, или как у русских называется такая должность? Необъятный рабочий стол под сукном. Отделка стен под красный гранит, лепной потолок, старинная люстра. По стенам светильники необычной факельной формы, установленные на пилонах.

Возле окон, выводящих на Владимирскую, несколько псевдоантичных кресел с золотистой обивкой и овальный изразцовый столик. За ним мы и расположились.

— Почему именно Киев? — сразу спросил я.

— Вы в столице слишком заняты, а кроме того, застать вас в Берлине практически невозможно, — развел руками Гейдрих. — Равно как и меня, впрочем.

Я отметил, что обергруппенфюрер похудел, тени под глазами. Взгляд тоже изменился, из безмятежно-уверенного стал пронизывающим и беспокойным. Похоже, Гейдрих совершенно не высыпается и работает на износ.

— Здесь удобнее, — продолжил он. — Гарантия от лишних ушей и взглядов, а нам найдется о чем поговорить наедине, господин Шпеер. Как живется в ставке?

— Скучно, — мне удалось не раздумывая подобрать наиболее верное и емкое определение размеренному бытию в Виннице. — Совещания, заседания, оперативные карты, опять совещания… Фюрер обеспокоен обстановкой под Сталинградом, город не пал, тяжелые бои.

— Знаю, знаю, — Гейдрих поморщился. — Значит, как обычно, пустая говорильня?

— Я бы не стал утверждать так однозначно. Фронт — огромная и сложная машина, управлять которой очень непросто.

— Ну хоть вы, Шпеер, воздержитесь от банальностей! — раздраженно воскликнул обергруппенфюрер. — Возвращаясь к вопросу «почему Киев?». Во-первых, вы оказались рядом, в «Вервольфе». Во-вторых, я приехал сюда… гм… убирать грязь за рейхскомиссаром. В-третьих, я хотел бы обсудить с вами вопрос, не терпящий отлагательств и напрямую связанный с «во-вторых».

— Грязь? — недоуменно переспросил я, зацепившись за это слово. — То есть?

— Понимаете ли, — меланхолично сказал Гейдрих, — Эрих Кох с чистым сердцем полагает, будто Украина является его личным поместьем, где рейхскомиссар может вытворять все, что душе угодно, без оглядок на общегосударственные интересы. Хотите, к примеру, узнать, какова экономическая обстановка в городе? Все-таки данный вопрос непосредственно лежит в плоскости ваших профессиональных интересов, доктор.

— Полагаю, обстановка не лучшая, — я вспомнил недавнюю прогулку. — Можно подробнее?

— Сколько угодно. Надеюсь, поверите мне на слово, без предъявления документальных доказательств?

— Разумеется.

— Правда такова: экономической жизни в Киеве нет. Предполагается, что Украина после победы навсегда останется в сфере нашего влияния, верно? План по колонизации, переселенцы… А куда переселяться? В лес, в поле? Промышленность парализована, видимость хоть какой-то деятельности сохраняется лишь в сфере обслуживания — парикмахерские, пекарни, швейные мастерские. Консервная фабрика, дрожжевой завод и элеваторы работают на нужды армии. Это что угодно, но только не экономика в общепринятом понимании! Из трехсот тридцати тысяч работоспособных, зарегистрированных в прошлом году на бирже, реально трудились только сорок тысяч, сейчас еще меньше. Затем: представители «Круппа» посещали киевский кабельный завод, предполагая развернуть производство. И что же? Отказались, попутно вывезя остатки оборудования в Германию!