Бестиариум. Дизельные мифы (сборник) - Олег Кожин

Я всё еще надеюсь, что милосердие Будды бесконечно, а Ивонн – мертва.

3. Я узнаю, что пора в Сиам

На утренних улицах темно, как в ледяном аду. Сырые вчерашние газеты льнут к ногам, когда я почти подбегаю к светофору. От жирного дыма, валящего из дверей сиамской закусочной, сводит желудок. Светофор никак не переключится; поток машин харкает выхлопами. В подворотне – разбитый фургон. Тощие фигуры на бордюре – у одного на коленях бонго; ладони лениво отбивают сбитый ритм, подхватывают, поддерживают саксофон соседа. Пар поднимается над стаканчиками с кофе.

Я уже опаздываю, а эти на бордюре никуда не торопятся. Я завидую им. Я тоже хочу вдыхать воздух дальней дороги. Тоже хочу нацепить непроницаемые темные очки. Не стесняться безденежья и уметь махнуть на край света с несколькими монетами в кармане, не заботясь о том, что со мной будет. По-братски обнимать за плечи бледных барышень в беретах. Курить траву, не задумываясь, кто именно может заглянуть в мой распахнутый разум и чем это для меня закончится. Не бояться ночных кошмаров. Слушать джаз так, будто ничего важнее нет в этой жизни…

– Я весь разбит… – слышу я. – Эти?.. – слышу я. – Не болтай чепухи. Вот Сатчмо – бог. Диззи – бог…

– Осень, брат… Пора в Сиам.

Они смеются над чем-то, чего мне никогда не понять. Я отвожу глаза и тороплюсь пройти мимо этих бородатых парней в черных свитерах и сандалиях на босу ногу. Я не знаю, чьи глаза смотрят сейчас из люка, кому молится благопристойная старушка, что идет навстречу. Я не с ними. Я не такой.

Я тоже думаю, что Сатчмо – бог, но никогда не скажу об этом вслух. Нет, я не боюсь наказания; не думаю, что правительству есть дело до любителей джаза – я не параноик. Безобидные бродяги. Ничего запрещенного – но немного неприлично. Жизнь такая, какая она есть; глупо протестовать, если ты старше двадцати. Я боюсь удивленно приподнятых бровей и сочувственной усмешки, – а потом все отворачиваются и продолжают разговор, чтобы замять неловкость. Я радар. Я самый чуткий нос в городе. Я всегда знаю, как принято.

Здание редакции сглатывает меня, как устрицу.

Вы в детстве швыряли из окон гнилые помидоры? Это весело и страшно, пугающе весело и страшно до нервного смеха. Не важно, в кого, – лишь бы попасть. Не важно, зачем… Просто за то, что они – взрослые. Они непостижимы и заняты своим, они велики, они говорят тебе, что делать, что ты не смеешь судить об их делах. Их власть безгранична, они проникают в твои ночные кошмары – и там продолжают поучать тебя, и отвергать тебя, и связывать тебя по рукам и ногам. И ты подчиняешься. Ты опускаешь глаза и краснеешь, а то и снимаешь штаны, чтобы покорно подставить зад под отцовский ремень. Ты знаешь, что это не самое худшее, есть вещи и пострашнее. А потом ты идешь к черному ходу зеленной лавки, где стоят одуряюще вонючие мусорные баки…

Вот что изобрел доктор Чак – гнилые помидоры. Глупо, бессмысленно, неприлично. Но как же мы веселились в тот Лой Кратонг, как же мы веселились…

4. Доктор Чак получает награду

Некто доктор Чак получил государственную премию за изобретение бомб, способных взрываться на большой глубине. Теперь нас будут бояться еще больше. Взрывная волна резонирует с излучением мозга – поистине ужасающий эффект. Какой именно – предстоит узнать мне. А потом описать как можно патриотичнее и красочнее. Натурализм не помешает – наши читатели это любят. Немного справедливого недовольства – тоже…

Редактор глядит, как на приеме у дантиста.

– Почему бы не послать кого-нибудь из научного отдела? – спрашиваю я.

Шеф барабанит пальцами по столу. В глаза мне он не смотрит.

– Понимаешь, ты – человек наблюдательный. И к тому же – деликатный, лояльный…

Ну конечно. Я всегда помню, что правд больше, чем одна, и даже больше, чем две, и выбирать между ними – дело неблагодарное: обязательно будут обиженные. Так учил меня отец. Я был его глазами, его ушами. Я приносил ему новости – и в награду иногда он замечал меня, выныривая из бесконечного кошмара воспоминаний. Я не знаю, что именно случилось в той стычке на берегу тихоокеанского острова. Я даже не уверен, на чьей стороне он воевал – и так, оказывается, бывает. Не смей судить, говорил он. Ты не знаешь, что чувствуют люди. Главное – не задеть ничьи чувства, ни в коем случае не задеть ничьи чувства.

Читатели никогда не пишут мне писем.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Шеф отводит глаза.

– Ходят слухи, что наши старые друзья им недовольны.

Лицо шефа вдруг неудержимо скашивает набок; лампа под потолком раскачивается, мигает и загорается вновь гнусным желтым светом. Привет от старых друзей. Очень старых…

Не представляю, кто на самом деле управляет компанией, которой принадлежит наша газетенка. Не уверен, что хочу это знать.

Доктор Чак – зануда с козлиной бородкой. Недоволен репортерами, недоволен премией – отвлекает от работы. Скорее всего, так и было задумано, знаете ли, вы сегодня с утра уже второй, а дело стоит. Суть изобретения? Пожалуйста… Стенографирую всё подряд – в научном отделе потом разберутся. Ноющий голос усыпляет; чтобы отвлечься, рассеянно шарю глазами по заваленному всякой хренью столу – такое ощущение, что я попал в комикс. Сейчас Чак сверкнет очками и скажет, что собирается завоевать мир. Из-под замысловатого переплетения медных трубок торчит конверт от пластинки, испещренный карандашными заметками. Чуть вытягиваю его, чтобы прочесть надпись. Луи Армстронг. Ну конечно.

– Сатчмо – бог, – внезапно говорю я и беру конверт в руки. Доктор Чак умолкает, будто сбитый на лету. Моргает, глядя на меня сквозь толстые стекла. У доктора белесые ресницы и красные веки. Он смотрит на меня, как на робота, внезапно заговорившего человеческим голосом.

– Извините, – говорит наконец доктор Чак, – но меня ждет работа.

С готовностью встаю. Я уже прочел и запомнил адрес и дату, записанные карандашом.

Я радар. Я вижу, где спрятана настоящая новость. Доктор Чак, несчастный ты зануда, полколонки в разделе научных новостей, – скоро ты станешь героем разоблачений на первых полосах самых крупных газет.

А может, я просто поверил, что мне тоже пора в Сиам.

Лязгает железной пастью лифт. Посланникам великих сил незачем таиться, они знают, что мне не уйти. Я и не пытаюсь. Я только выдергиваю пробку из слива ванны, и вода с журчанием устремляется по трубам в реку и дальше, дальше… Я внимательно прочел интервью доктора Чака. Я побывал в его разгромленной лаборатории и, притворяясь нищим меломаном, утащил несколько конвертов со смертельными дисками внутри. Я знаю, как действует взрывная волна.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});