Океания. Остров бездельников - Уилл Рэндалл

После весьма экзотической пляски с закатыванием глаз и шлепанья себя по различным частям тела мне удается прихлопнуть муху на ноге. Я насаживаю ее останки на крючок и снова забрасываю его в воду. На сей раз рыба проявляет гораздо больше интереса и, подплыв ближе, начинает обкусывать мою наживку. Откуда ни возьмись появляется огромный серебряный карась, который, распугав всю мелочь, тут же заглатывает и муху, и крючок. Я возбужденно тяну леску на себя, готовясь к предстоящей схватке. Крючок отрывается от лески, и мой завтрак, кашляя и тряся головой, уплывает прочь.

Я сдаюсь и возвращаюсь под тень деревьев. Только тут до меня доходит, что, даже если мне удастся что-нибудь поймать, у меня все равно не будет возможности приготовить свой улов. Меня угощали в деревне сырой семгой, отмоченной в соке лайма и кокосовом молочке, но сырой серебряный карась не обладал такой же привлекательностью.

Поэтому я понимаю, что мне необходимо разжечь костер. Сделать это непросто, но мне надо доказать, что человек способен одержать верх над обстоятельствами.

Что ж, чем горделивее порывы, тем сокрушительнее поражение.

Однажды в буше на Рандуву я видел, как это делается. В затруднительном положении оказался Старый Зебедиа — брат Старого Иезекииля и дед Смол Смол Тома, — у него погасла сигарета, с которой он никогда не расставался. Начинался дождь, и одна из крупных капель плюхнулась прямо на тлеющий кончик его сигареты, после чего тот сразу почернел с легким шипением. Старый Зебедиа выругался, или мне так показалось, и начал спрашивать, у кого есть спички. Но спичек ни у кого из нас не было. Зебедиа, пожав плечами, исчез в буше и через некоторое время появился с двумя кусочками дерева. Скрестив ноги, он принялся делать то, что, на мой взгляд, уже давно отошло в прошлое. Уперев конец одной палочки в землю под небольшим углом, он прижал к ней другую и начал медленно и целенаправленно тереть их друг о друга. Сначала казалось, что ничего не происходит, но потом на палочке появилась ложбинка, а в углублении скопилась мелкая, как пыль, стружка. Зебедиа продолжал упорно тереть, затем склонился над кусочками дерева и принялся дуть, не прерывая своих движений. Я смотрел не отрываясь, словно он совершал священнодействие или вот-вот должно было произойти какое-то чудо, и сразу увидел первый поднимающийся дымок. Зебедиа подул еще раз, и в середине опилок замерцал крохотный огонек.

Все обступили Зебедиа, сообща переживая этот волшебный момент. Поднося свои дары новорожденному язычку пламени — листья и веточки, — они смотрели, как он разрастается, пока с электрическим треском вверх не взвились языки пламени и дым не рванул сквозь заросли к самому небу. Тогда Зебедиа вновь прикурил свою сигарету, и мы двинулись дальше.

И вот я нахожу две палочки, практически идентичные тем, что использовал Зебедиа, и тру их друг о друга почти в течение часа. Однако ничего не происходит. Даже ложбинка не появляется. Я в отчаянии зашвыриваю палочки в море и безропотно ложусь, и тут же моя самодельная юбка разваливается.

Настроение у меня внезапно портится. Каким бы прекрасным ни был этот остров, находиться на нем одному все-таки скучно. Робинзон Крузо, когда его наконец спасли, обнаружил, что пробыл на своем острове «восемь и двадцать лет, два месяца и девятнадцать дней». Остается лишь допустить, что он человек непритязательный. Конечно, можно погрузиться в самолюбование, но лично мне заниматься этим было нестерпимо скучно, хотя я и провел на острове всего один день. К тому же вынужденное одиночное заключение дурно влияет на мое душевное равновесие. Краем ракушки я делаю зарубку на стволе дерева и задумываюсь над тем, как выглядели деревья на острове Крузо к моменту его отъезда.

Я ложусь, закрываю глаза и слушаю непрерывный шум волн, разбивающихся о рифы. День изо дня мне предстоит слушать этот гул, похожий на звуки городского транспорта, только еще более монотонный, поскольку его не разнообразит гудение машин, звон бьющихся фар и обличающие крики водителей. Я бы очень удивился, если бы услышал здесь что-либо подобное.

И тут до меня доносится тарахтение мотора. Нет-нет, это слуховая галлюцинация — первый признак приближающегося безумия. И все же невольно я снова прислушиваюсь. Нет, звук совершенно реален. Никаких сомнений, это рокот навесного мотора.

Я вскакиваю и бегу по песку. Кивая носом, как загнанная скаковая лошадь, каноэ подскакивает на мелких волнах, прокатывающихся по проливу. Я начинаю подпрыгивать, размахивая руками, подобно юной болельщице, и тут человек в каноэ поднимает руку в ответ, давая мне понять, что меня заметили, и лодка меняет курс.

Спасение!

От радости я боксирую и двигаю бедрами. И только тогда вспоминаю, что гол как сокол. Даже не успеваю обдумать, почему именно сокол, и прячусь за ближайший куст. В порыве изобретательности, подгоняемый критическим положением, хватаю свою футболку, запихиваю ее между ног и обвязываю вокруг пояса короткие рукава. Снова помчавшись к берегу навстречу своему спасителю, понимаю, что выгляжу так, словно на меня натянули старомодный подгузник.

Но чего только не отдашь за свободу!

Глава 21

Доктор Уилл

Я расстраиваюсь. — Чуть не становлюсь жертвой паразита. — Но становлюсь врагом. — И мне угрожают коровы.

Все прекрасно — думаю я, — когда впереди появляется Мендали. Я был цел и невредим точно так же, как и мое каноэ, которое флегматичный спаситель Бенджамин нашел застрявшим в мангровых зарослях в нескольких сотнях ярдов от своей деревни. Поскольку лодки с навесными моторами были столь же важным видом транспорта для сообщения между островами, как пригородные автобусы в Англии, я испытываю огромное облегчение, когда он рассказывает мне о своей находке. Он вручает мне шорты огромного размера, и я по забывчивости чуть было не натягиваю их прямо на футболку. Бенджамин помогает мне завести мотор и, убедившись в моем благополучном удалении, возвращается к своей рыбалке.

Когда я появляюсь в Мендали, к глубочайшему разочарованию, это не вызывает должного ажиотажа. И хотя я пытаюсь намекнуть, что мое путешествие прошло не так гладко, как хотелось бы, похоже, история счастливого спасения никого не интересует. И лишь Инносент, стремящийся подергать шнур на моем спасательном жилете, и Старый Обадиа, желавший получить недоставленные овощи, проявили какой-то интерес к моей судьбе и моему кораблекрушению. Все остальные занимались куда как более серьезной проблемой.

Вопреки первоначальному энтузиазму, который вызывала у мальчишек перспектива ночевать вместе со своими подопечными, по прошествии нескольких недель, когда птицы подросли и стали более энергичными, они поняли, что курятник отнюдь не похож на пуховую перину, о которой они мечтали. Мальчишки осознали, что, когда по тебе ходят десятки когтистых лап, это плохо способствует ночному отдыху. Добавьте к этому удушающий запах аммиака и непрерывное квохтанье и вы поймете, почему мои помощники быстренько свернули свои матрацы и отправились по домам.