Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

должен верить. Альтернатива просто немыслима.

– Прости, – говорит он. – Зря я спросил. Но это дело, этот человек… Это сводит меня с ума… Ладно, забудь об этом. – Бросает взгляд на часы. Уже девять вечера, поздно. – А… а твой друг тут?

– Нет, он уехал погостить к какому-то приятелю на пару дней.

– Сейчас? – спрашивает Адам, не веря, что этот малый оставил свою подругу одну в подобной ситуации.

– Да. Мы… – Ромилли вздыхает. – Мы поссорились. Ему нужно немного пространства.

– А из-за чего поссорились?

Она смеется – коротко и резко.

– Из-за тебя, Адам. Это всегда касается тебя.

– Меня?

Ромилли улыбается и печально качает головой.

– Он не может понять, почему я не оставляю это дело в покое. Почему не могу оставить тебя в покое. – Она замолкает, покусывая губу. – Он говорит, что я по-прежнему люблю тебя.

Адам сглатывает. Откашливается.

– А ты?..

– Тебе вообще нужно спрашивать?

Ромилли смотрит на него. Его взгляд натыкается на ее глаза – темно-карие, почти отчаянные. Она ждет от него хоть какого-то отклика, ждет чего-то еще, и он хочет дать это ей. Очень, очень хочет. Но…

– Мне нужно идти, Милли.

Адам быстро встает; слышит, как она издает горлом какой-то звук. Еле слышный – нечто среднее между сожалением и разочарованием.

– Ладно, иди, – говорит она. – Уходи, как ты всегда это делаешь.

– Я не… Мне нужно вести дело, Ромилли. Я не могу…

– Не можешь что? Скажи, что ты чувствуешь?

Он быстро поворачивается.

– Я доверяю тебе. Опять доверяю тебе. После того, что ты сделала.

– Господи! – Ромилли выпячивает подбородок. Она уже сердита, лицо красное. – Да, я совершила ошибку. Да, это была моя вина, что мы расстались. Но до того, как…

– До того, как ты трахнулась с кем-то еще?

– Да, еще до этого! Видишь, по крайней мере, я могу признать, что я сделала. В то время как ты… Ты делал вид, будто все хорошо. Будто мы счастливы и любим друг друга, хотя ты с каждым месяцем все больше и больше отдалялся от меня.

Он обжигает ее взглядом.

– Это не…

– Да, это так, Адам. Мужчина, за которого я выходила замуж, был добрым, открытым, и… и… он много чего мне рассказывал. Делился своими чувствами. Когда был расстроен, или тревожился, или… или обижался. Но ты… – Она обвиняюще тычет в него пальцем. – Ты – это не он. Этот другой мужчина спесив и глуп, и трахается с кем попало, и…

Ромилли замолкает, вся ярость моментально улетучивается.

– И впустую тратит свою жизнь, – тихо продолжает она. – Ты воздвиг перед собой стену и думаешь, что все у тебя пучком; но ты живешь лишь наполовину, Адам. Прошу тебя… Я хочу вернуть своего мужа. Я хочу тебя.

Адам качает головой. Он не может на это пойти. Только не сейчас.

Бишоп поворачивается и быстро выходит из ее дома, захлопнув за собой дверь. Она ошибается. Она ошибается, думает он, забираясь в свою машину. Всё у него в порядке. Да, он не всегда делится своими чувствами, как это делают некоторые люди, но это не значит, что у него есть проблемы. Ради нее он ослабил бдительность – и посмотрите, что из этого вышло. В итоге он остался один. Так же, как и в случае с его родителями много лет назад.

Нет. Всё у него в норме. Он способен жить без нее. Он не любит ее. Все кончено, говорит себе Адам. Достает сигарету и дрожащими пальцами прикуривает. Но боль в груди все равно не проходит. Боль, исходящая откуда-то глубоко изнутри.

* * *

Ты виделся с ним. Сейчас самое время.

Мне надо действовать быстро.

Иду быстрым шагом – на улице холодно, народу совсем немного. Особенно здесь. Где свет уличных фонарей не достигает дорожки, где среди деревьев прячутся тени. Никто меня не замечает. Я в полном одиночестве, как и ты.

Подхожу к дому, обхожу его сбоку. Задняя калитка незаперта, задвижка старая и ржавая. Она безропотно открывается. Я протискиваюсь мимо мусорных баков и аккуратно выставленных для вторичной переработки стеклянных бутылок, не смешанных с остальным мусором. Они молоды – люди, которые здесь живут, насколько я могу судить по их выбору вина. Дешевого. Отвратного. Вкус которого застревает во рту.

Стою в сторонке в саду за домом. Вижу кого-то на кухне – женщину, которая громко подпевает звучащей где-то в доме музыке. Она что-то кричит в гостиную, оттуда откликаются. Здесь живут трое, но я знаю, что меня никто не увидит. Меня никогда никто не видит.

Женщина наливает в большие бокалы вина и несет их внутрь. Смеясь чему-то. Ни на что не обращая внимания. Она не красавица, но по-своему хороша. Я выхожу из тени, берусь за ручку задней двери. Она незаперта. Еще один знак. Чем больше народу, тем безопасней, наверняка думают они. Как же они ошибаются!

Нажимаю на ручку и вхожу в кухню. Кастрюли и тарелки отставлены в сторону, на плите – пятна соуса. Музыка здесь звучит громче, радостная и яркая. Это раздражает.

Останавливаюсь в коридоре, прислушиваюсь. К болтовне трех молодых женщин, которые явно хорошо проводят время. Смех, веселье… Как же я их ненавижу… От этого я еще больше люблю тебя. За твою скромность, за твою сдержанность.

Оставляю эту яркую счастливую сцену и осторожно поднимаюсь по лестнице. Половицы наверху скрипят, но меня никто не услышит. Я знаю, какая из спален ее – по свету, который зажегся там вчера, – и направляюсь туда.

Открываю дверь. Даю глазам привыкнуть к полумраку. Кровать не убрана, по полу разбросана дешевая безвкусная одежда. В воздухе витает запах духов. Да, сюда-то мне и надо. Осматриваю комнату – где бы получше спрятаться. Под кроватью нет места, а одежный шкаф набит битком. Встаю за дверью и жду. Совершенно неподвижно. Терпеливо.

Так, как и всегда в своей жизни.

В голове беспорядочно сменяют друг друга обрывки воспоминаний – с той самой поры. Запах древесно-стружечной плиты, новой мебели, когда я сижу под столом. «Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!» – громкий и веселый крик. Я задерживаю дыхание и едва не хихикаю от восторга, когда слышу тяжелые шаги. А потом вижу твои темные глаза, собравшиеся в уголках в морщинки и смеющиеся сами по себе. Это были счастливые времена, по которым я жутко скучаю.

Но стоит заснуть, как сны напоминают мне о том, что такое одиночество – каково это, когда все отвергли тебя, бросили на произвол судьбы. В этих кошмарных снах я неприкаянно брожу по