Шесть подозреваемых - Викас Сваруп

У Экети сильно болели ноги. Два с лишним часа подряд он бежал, сокращая путь через густые заросли сахарного тростника и сонные деревушки, навстречу манящему свету большого города, и вот оказался в самом сердце Варанаси, в перенаселенном Чоук. Однако мерцающие огни уже погасли, а улицы были пусты. В округе царила зловещая тишина; разве что где-то залает собака или случайно проедет машина. На обочинах у дверей закрытых лавок спали бездомные попрошайки. У входа в старинный храм дежурил отряд полиции.

Единственным островком жизни в этот час оставалась ярко освещенная аптека. Укрывшись за припаркованным на улице джипом, Экети стал наблюдать за управляющим, что дремал у деревянной стойки в окружении стеклянных полок, уставленных коробочками и пузырьками.

Тут появилась покупательница и растолкала беднягу. Через пару минут она вышла на улицу, прижимая к себе коричневый бумажный пакет, и туземец впервые мельком увидел ее лицо. Пожалуй, более странной дамы он еще не встречал. Ростом она была почти с Ашока. Обведенные черной краской глаза, спекшийся слой дешевых румян на щеках и ярко-алые губы совершенно не сочетались с мужественным квадратным подбородком и плоской нижней челюстью. Из рукавов плохо сшитой желтой блузки, надетой под красно-зеленое сари, торчали большие косматые руки. Экети даже почудилась тонкая линия волос, протянувшаяся от пупка и терявшаяся под блузкой.

Снедаемый любопытством, он двинулся следом. Сначала вокруг тянулись глухие переулки с мусорными кучами, темные закоулки, извилистые мощеные дорожки, но вот наконец незнакомка вышла на многолюдную, оживленную улицу. По обе стороны от дороги стояли старинные трехэтажные дома с затейливыми резными балконами. Из окон раздавалась музыка и звон браслетов с бубенчиками, надеваемых на лодыжки танцовщиц. В сумеречных дверных проемах стояли женщины с холодными лицами и пустыми глазами, некоторые в блузках с глубоким вырезом и нижних юбках, и дразнили прохожих зазывными улыбками. На углу была мелкая лавка, хозяин которой торговал нарезанными в виде треугольников листьями бетеля, а чуть поодаль можно было купить с лотка хлебный рулет или даже телефонную карту с предоплатой. В густом, как сироп, влажном воздухе мешались ароматы жасминовых духов и вкусной еды. Пока весь город спал, обитатели этой улицы вовсю веселились.

— Добро пожаловать в Дал-Манди,[166] — приветствовал Экети какой-то мужчина, одетый в майку и лунги. — Не желаете ли попробовать наш товар?

За его спиной захихикала девушка в розовом сари.

Однако туземец не обратил на них внимания и продолжал преследовать незнакомку, вдруг устремившуюся в дальний конец улицы, где дорога вновь разветвлялась в виде буквы Т. Женщина повернула направо, в темный переулок. Экети не отставал.

Внезапно она развернулась и крепко схватила преследователя за руку.,

— Зачем ты за мной увязался? Думаешь, я проститутка? Растерявшись, он попытался вырваться, но дама держала сю мертвой мужской хваткой.

— Пусти! — закричал туземец.

Незнакомка приблизила к нему лицо.

— Ты кто такой, маленький черный чертяка?

— Сначала скажи, кто ты!

— Объяснись-ка, что ты имеешь в виду?

— Я хотел спросить: женщина или мужчина?

Она усмехнулась:

— О, это всех интересует. Находятся даже люди, готовые заплатить, лишь бы узнать ответ.

— Я… я не понимаю.

— Меня зовут Долли. Я возглавляю общину хиджра.

— Какую-какую общину?

— Не слышал о евнухах? Ты что же, с луны свалился?

— Я правда ни разу в жизни не слышал о евнухах.

— Мы третий пол. Нечто среднее между мужчиной и женщиной.

У Экети округлились глаза.

— Ни мужчина, ни женщина? Как это может быть?

— В нашей стране, — Долли неопределенно повела рукой, — все может быть. Лучше поведай что-нибудь о себе. Кто ты, откуда?

— Я Джиба Корва из Джаркханда.

— А, Джаркханд. Была у меня подруга по имени Мона. Тоже из Джаркханда, правда, не такая темная, как ты. Уехала попытать счастья в Бомбее.

— Где ты живешь?

— Тут, неподалеку.

— А это что? — Экети указал на коричневый пакет у нее в рукпх.

— Лекарство. Еле нашла. Здесь работает только одна круглосуточная аптека. У подруги (ее зовут Рекха) дочка серьезно больна.

— А что с ней?

— Малярия. Жар уже десять дней не спадает.

— Да? Я умею лечить малярию.

— Ты? — Долли смерила островитянина с головы до ног оценивающим взглядом. — Шутить изволишь, коротышка? Скажи еще, что ты врач.

— Это правда, причем довольно хороший. У себя на острове я излечил мальчика, умиравшего от малярии.

— Постой, какой еще остров?

— Куджелль! — спохватился туземец и, чтобы прикрыть свой промах, поспешил достать из парусинового мешка пучок сушеных листьев. — Вот это растение помогает от малярии. Покажи, где живет твоя подруга, и я исцелю ее дочку.

— Серьезно? — Долли задумалась, а потом кивнула: — Ладно, попытка не пытка. Идем.

И Экети снова двинулся вслед за ней по кривым городским переулкам. Очень скоро, перебравшись через открытую и вонючую сточную канаву, он неожиданно для себя оказался в логове евнухов. Даже в столь поздний час многие из них были еще на ногах — странные люди, одетые в салвары-камизы и сари, с яркой раскраской на лицах и невообразимыми прическами. Здороваясь с Долли, местные обитатели посматривали на туземца с любопытством — правда, скорее дружелюбным, нежели враждебным.

Их маленькие крохотные дома отличались суровой простотой. В основном это были однокомнатные лачуги, построенные из кирпича и цемента. Долли остановилась у желтой двери одной из таких построек. Оттуда сейчас же выбежала хиджра в оранжево-голубом сари, с пучком жасмина, вплетенным в косу, припала к подруге и горько заплакала.

— Тина, моя бедняжечка Тина, она умирает!

Поговорив кое с кем из евнухов, Долли повернулась к Экети:

— Здесь только что был доктор. Девочку нам уже не спасти; он сказал: лихорадка проникла в мозг. Все зря.

Она уронила на землю пакет с лекарством и закрыла лицо руками. Туземец шагнул вперед и толкнул желтую дверь.

За ней была крохотная, тесная комната. В одном углу лежали сковородки с горшками, в другом одежда. Но Экети видел только маленькую девочку в платье, лежащую в куче одеял на матрасе, расстеленном на голом полу. Лет ей было не больше восьми-девяти. Худенькая и хрупкая, с бледным округлым лицом и миндалевидными глазами, она, казалось, утратила всякую жизненную силу. На шее краснели огромные волдыри. Время от времени девочка что-то неразборчиво бормотала во сне.

Экети расстегнул свой мешок и принялся за дело. Сушеные листья он отдал матери, велев растереть их в кашицу и нагреть на огне. Затем смешал красную глину со свиным жиром и нарисовал на лбу ребенка горизонтальные полосы. После чего под недоверчивым взглядом Долли помазал верхнюю губу девочки желтой глиной и начал втирать ей в живот горячую кашицу из листьев. А под конец обмотал вокруг шеи больной ожерелье.

— Это чауга-та из костей великого Томити, она исцелит страдания тела и прогонит злого духа.

— А ты, случаем, не колдун? — опасливо спросила Долли.

— Я лишь пытаюсь помочь.

— И что нам теперь делать?

— Подождем до утра. — Экети громко зевнул. — Ужас как Спать хочется. Где бы устроиться на ночь?

— А тебе что, негде?

— Нет.

— Я так и думала. — Долли вздохнула. — Ну хорошо, идем ко мне.

Дом у нее оказался самым большим в округе — целых две комнаты с крошечной кухней. По крашеным стенам были развешаны в рамках изображения разных богов и богинь, полы устилал полинялый ковер. Имелся даже складной обеденный столик и металлические стулья. Часы на стене показывали без четверти три. Экети повалился на пол и через пару минут уже крепко спал.

***

На следующее утро, едва протерев глаза, он увидел перед собой сияющее лицо Долли.

— Ты просто волшебник. У Тины больше нет жара. Она даже повеселела.

А вскоре пришла и мать исцеленной девочки. Она припала к ногам туземца, потом поднялась и стала трясти ему руку.

— Ты ангел, посланный нам с небес, — проговорила Рекха сквозь слезы. — Теперь мы с дочерью — твои вечные должники.

Тут появилась еще одна хиджра и, кокетливо похлопав ресницами, протянула туземцу руку.

— У меня волдыри на руке. Вылечишь?

— Что я вам, доктор, что ли? — проворчал Экети.

— Ты, наверно, голодный, — сказала Долли. — Пойду приготовлю завтрак.

В тот же день, когда она сидела в кухне и резала овощи, онге подошел к столу и, набравшись смелости, заявил:

— Сейчас умру от любопытства. Она изогнула брови.

— Ты о чем?

— Насчет нашего вчерашнего разговора… Никак не могу взять в толк. Разве можно быть ни мужчиной, ни женщиной?