Реквием - Робин Янг

Уилл пустил коня вперед.

— Что?

— Ты по-прежнему сомневаешься в них? — Он кивнул в сторону четырех всадников, ехавших сзади. На всадниках были те же самые темные плащи, что и на Уилле и Робере, под которыми скрывались кольчуги. Не дождавшись ответа Уилла, Робер тяжело вздохнул. — Чем еще я могу тебя убедить?

— Я поверю сам, когда мы сделаем дело.

— Это надежные люди. Я знаю их много лет.

— Я больше беспокоюсь, будут ли они после всего держать рты на замке. — Уилл оглянулся на рыцарей. Им было лет по двадцать, и это заставило его вспомнить о молодости. Как странно спустя столько лет оказаться в компании тамплиеров. И без белых мантий в них сразу можно было признать рыцарей — по тому, как они одновременно опускались на обочине дороги на колени, чтобы в очередной раз произнести «Отче наш», как разламывали хлеб, делясь друг с другом во время ужина, или передавали бурдюк с водой. Как один стоял на часах, пока другие спали. Он забыл, каково это — быть частью целого, и обнаружил — ему этого не хватает.

— Они поклялись молчать, — заверил его Робер.

— Ты сказал рыцарям, будто мы выполняем поручение магистра Франции. А если они проговорятся, когда вернутся в Париж?

— Если ты так встревожен, то почему бы нам не рассказать им правду? О том, кто этот человек и почему его ребенка французский король сделал своим пленником. По крайней мере рыцари будут полностью осознавать серьезность ситуации и необходимость успешно завершить начатое.

— Чем меньше они будут знать, тем лучше, — ответил Уилл. — Я не хочу рисковать. Не дай Бог, узнает Гуго!

— Но ему в конце концов все равно придется рассказать.

— Не знаю.

Робер оглянулся проверить, далеко ли рыцари.

— Мне до сих пор непонятно, почему ты все это скрываешь от Гуго. Боишься, он узнает о твоем возвращении в Париж и начнет преследовать? Или наоборот, действуя за его спиной, хочешь его наказать за то, что он занял твое место?

— Я сказал тебе, почему хочу оставить Гуго в неведении.

— А если у нас здесь ничего не получится? — пробормотал Робер. — Тогда все равно придется идти к нему. Ведь если мы не вызволим ребенка, Гот выполнит все требования короля и протянет ему Темпл на серебряной тарелке. — Не дождавшись ответа, Робер пожал плечами. — Я предлагал тебе взять с собой еще Саймона, но ты отказался.

— И правильно.

— Саймон неглуп. Ему можно доверять, он был рядом с нами столько лет. Помогал тебе и Эврару вернуть «Книгу Грааля».

— Все так, но пока лучше его не впутывать.

— У нас в «Анима Темпли» в числе двенадцати членов всегда состоял один сержант. Почему бы не принять его?

— Хватит об этом.

— Послушай, но ты…

— Нет, ты послушай меня. — Уилл резко повернулся в седле и посмотрел на Робера. — Ты не хуже меня знаешь, какой опасности подвергается каждый, кто входит в братство. За дела, которые мы считали правыми, нас не только могли отлучить от Церкви, но и казнить. Я знаю, Саймон охотно войдет в братство, но не ради дела, а ради меня. Он отправился в Шотландию искать меня и чудом не погиб. И я не хочу брать на душу такой грех. Скоро его должны назначить главным конюхом, и пусть это случится. Пусть он живет своей жизнью в Темпле, вдали от опасных передряг. Там его дом. И сейчас мы здесь с тобой ради того, чтобы такие, как Саймон, имели дом и будущее.

Дальше они ехали молча, под вздохи ветра и шелест сухой травы.

— Если у нас получится, ты поедешь в Лион? — спросил наконец Робер.

— Да. Сообщу Готу радостную весть, и тогда он сможет вести себя с Филиппом смелее. И придется поторопиться. Туда езды больше двух недель.

— А если поехать мне? Ты сказал, что отправляешься на встречу с Уоллесом. А в Лион на инаугурацию папы прибудут все. Что, если кто-то увидит тебя?

— Постараюсь, чтобы не увидели. — Уилл посмотрел на друга и неожиданно спросил: — Когда ты недавно разговаривал с Роуз… она не говорила тебе о своих чувствах к королю?

— А что, у нее к нему какие-то чувства? — удивился Робер.

— Вот здесь мы оставим коней и дальше пойдем пешком. — Уилл опять неожиданно сменил тему и показал на большой дуб посредине поля, за которым виднелись два холма. — Гот описал очень точно.

Робер подал знак рыцарям спешиться.

— Почему они держат ребенка именно здесь?

— А почему нет? Отличная тюрьма. Дом на отшибе, о нем никто, кроме Бертрана, не знает.

Рыцари подошли, и Робер спрыгнул.

— Действуем как договорились? В живых тюремщиков ребенка не оставлять?

— Придется. Иначе они нас потом опознают.

— Я думал, после Святой земли нам не придется убивать.

Уилл вгляделся в дорогу, ведущую к дому.

— Боюсь, нам еще придется пролить немало крови.

Лион, «Священная Римская империя» 14 ноября 1305 года от Р.Х.

Паланкин покачнулся. Бертран де Гот ухватился за подлокотник трона, чуть не выронив папский крест. Носильщики с трудом проталкивались сквозь нахлынувшую толпу. Шум стоял невероятный. Бертран был рад, что с трех сторон его загораживает воздвигнутый над троном навес из плотной парчи. Толпа вела себя дружелюбно, некоторые даже бросали цветы, хотя, судя по ударам о навес, среди даров попадалось что-то тяжелое: В желудке горел огонь, но он продолжал безмятежно улыбаться, время от времени взмахивая пастве рукой. Люди выстроились вдоль берега Сены, жаждая хоть мельком увидеть нового Божьего наместника, облаченного в торжественное одеяние, усыпанное драгоценностями. Впервые папской тиарой увенчают сына этой страны, француза. Собравшиеся, почти все жители Гасконии и Бордо, выкрикивали его имя, к которому он еще не привык.

Климент V.

Над Лионом плыли темные облака, резко контрастируя с лоскутами голубого неба в прорехах между ними. Солнце выглядывало из облаков, превращая реку в поток жидкого серебра, и тут же пряталось, делая воды чернильными. Его рука, сжимающая скипетр, под шелковыми перчатками вспотела. Дул холодный ноябрьский ветер, а Бертрана мучила жара. В отдалении на фоне холма стали видны белые башни собора. Там его ждали король Франции и кардиналы Священной коллегии. Вспомнив о короле, Бертран подумал о сыне. Он вообще думал о нем постоянно.

Прошло девять месяцев с тех пор, как он последний раз видел Рауля. С тех пор как король Филипп говорил с ним в красном шатре у стен Бордо. Он почти перестал спать, разрываемый яростью, отчаянием и надеждой. Сегодня, в день коронации, преобладающим чувством была надежда. Либо Кемпбелл выполнит обещанное, либо он, Бертран, исполнит волю короля и его надменного министра. Тут и сомнений никаких быть не могло. Рауль для него дороже освобождения Иерусалима. Да что там, не будет тамплиеров, найдутся другие рыцари, которые соберутся в Крестовый поход, а вот другого сына у него уже не будет. Второй раз чудо не свершится.

Впереди толпа сделалась гуще. Дорога сузилась, справа сильно выдавалась стена монастыря. Сюда набились сотни людей, сдерживаемые королевскими гвардейцами. Многие взобрались на стену. Сзади народ по-прежнему с ликованием выкрикивал его имя, а вот здесь возгласы звучали много громче и злее. Бертран открыл глаза. Вначале он подумал, что гнев толпы направлен на гвардейцев, которые загораживали дорогу, оттесняя людей. Затем стали слышны слова.

— Долой мошенника на папском троне! Долой прислужника короля!

Кричали по-французски, но Бертран явственно различал итальянский акцент. Он знал — после его избрания на папский трон в Италии начались волнения. Многие были уверены — кардиналов заставили его выбрать. Ни для кого не являлась тайной роль Франции в смерти Бонифация, которого потом по требованию короля Филиппа объявили еретиком, а тело эксгумировали и сожгли. Множились также слухи относительно безвременной смерти папы Бенедикта. Бертран не мог осуждать людей, сейчас вопивших и гневно потрясающих кулаками, ибо он знал — они правы. Но все равно внутри в нем все содрогалось.

Носильщики уже не могли протиснуть паланкин в узкий проход, который гвардейцам удалось расчистить в давке. В паланкин полетели камни, на сей раз большие. Один угодил в голову носильщика, и тот упал. Паланкин сильно накренился. Его выровняли и понесли быстрее, но толпа ринулась вперед. Бертран мельком увидел, как королевский гвардеец несколько раз сильно ударил рукоятью меча по лицу одного мужчину. Брызнула кровь, и тот повалился под ноги неистовствующей толпе. Еще один упал, схватившись за лицо, потом еще один. Гвардейцы нещадно избивали людей в передних рядах, заставляя их отступить. Ломали руки, крушили челюсти.

В толпе началась паника. Топча друг друга, люди пытались пробиться назад. Стоявшие за ними оказались прижаты к стене, раздались стоны. Сидевшие на стене начали вытаскивать наверх своих родственников и знакомых. И стена не выдержала. В разных местах стали вываливаться и крошиться камни. Толпа все напирала, и стена наконец рухнула с невероятным грохотом, похоронив под собой людей. Воздух огласили вопли и стоны. Бертран зажмурился, всеми силами пытаясь отгородиться от ужаса. В желудке крутило, а перед глазами все время возникало лицо сына.