Третий удар. «Зверобои» из будущего - Федор Вихрев

— Командир, я должен это отправить.

— Я все понимаю.

— Командир, я решил, что ты должен знать, что я написал. Так будет честно. Разреши отбыть? Заодно пленных доставлю.

— Валяй! Грузовик и пару солдат возьми. Лучше с автоматами.

Ника

Встретились, бля! Встретились! И чуть не простились… навсегда! Осколочное в грудь, чуть-чуть бы ниже и прощай, хороший товарищ, заядлый форумчанин и невезучий попаданец Соджет. Что ж мне теперь делать? Хотя не слишком большой выбор — или к партизанам и там уже дальше вызывать самолет для эвакуации, или бросать… о последнем и думать забудь! Не брошу я его, даже если вся партия во главе с правительством настаивать будет!

В партизанском отряде, куда мы добрались к вечеру следующего дня при помощи проводника, нас встречали чуть ли не с фанфарами. Командир партизанского отряда первый секретарь обкома партии Кричева товарищ Гусевич распахнул объятия, будто не диверсантов с ранеными танкистами встречал, а ближайших родственников. Сразу же и землянки предоставили — для нас и для Соджета. Игорь Петрович и вправду оказался мужиком приветливым, добрым и с такой лукавой улыбкой, что походил на заботливого дедушку, а не на боевого командира.

А после обмена речами и сытного ужина, при свете коптилки, нам, наконец, поведали причину радости — телеграмму из Центра.

Мякишев

— Что это? — спросила Ника, глядя поверх взятого в руки листка бумаги.

— Указ о награждении вашей группы за Ровно. Не очень-то щедро, на мой взгляд, но и не «рукопожатие перед строем».

— Посмотрим. Так, это вступление, так… ага, вот оно: «Майора Иванову — орденом Ленина; капитана Мякишева и лейтенанта Алексеева — орденом Боевого Красного Знамени». Водограй, Семин, Литвинов, Березин — «Звездочка». Широких, Малахов, Денисов — «Слава». Бычко — тоже орден Ленина, но посмертно.

— Последнее — это, наверное, для компенсации того, что Героя никому так и не дали…

Саня

Вот и закончилась битва за Смоленск. На окраине Рудни передаю оставшиеся танки бригады, которой пришлось временно командовать, на баланс танковых полков мотострелковой дивизии. Семь Исов, пять «тридцатьчетверок», пара «пятидесяток», один «пятьдесят второй», одна СУ-152 и два «Вяза». Это все, что осталось через три недели боев от полнокровной бригады, пятнадцати ИСов и двух батарей самоходок. Потери ужасали. Причем у меня они еще были одними из наименьших. То, что нам, то есть Центральному фронту, удалось перемолоть едва ли не все танковые и мотопехотные части группы армий «Центр» практически без остатка и изрядно потрепать пехоту вермахта на своем участке, не могло не радовать, но от нервного напряжения на положительные эмоции просто не оставалось сил. Последнее время младший лейтенант, командующий батальоном, и сержант на должности комроты уже не вызывают удивления. А с рядовым Сергеем Зайченко, командиром взвода тяжелых танков, я готов снова и снова идти в бой плечом к плечу, трак к траку. В боях в предместьях Смоленска экипаж СУ-152 под его командованием сжег одних только «Тигров» пять штук. А ведь парень впервые оказался под броней танка на Т-26 под Вязьмой, где я с трудом собрал экипажи на полтора десятка ИСов и несколько легких танков. А Михай Татир? Когда этот цыган привел несколько лошадей, его хотели расстрелять, — думали, украл, а он их и правда украл, только у немцев, — и привел к нам, да не пустых, а с навьюченным оружием и немецкими солдатскими жетонами. Лучше него никто не находил засады противотанковой артиллерии. А вот эти глаза и светло-русые волосы из-под пилотки? Учительница из Сафонова Юля Маркина. ДП-27 в ее руках как будто умеет стрелять и за угол, и сквозь бетонную стену. Если она на броне — вражескую пехоту можно не принимать в расчет. И Юля, и Михай коллекционируют наплечные нашивки хорватского охранного батальона, порезвившегося в Сафонове. Семью Михая и много других цыган хорваты сожгли в сарае, как «расово неполноценных», а практически на глазах Юли изнасиловали и убили девочек-старшеклассниц из детского дома, пока она прятала малышню. А вот эти две сестры-близняшки на «Вязе»? Я могу уверенно подтвердить им пять «лаптежников», а уж наземные цели считать я никак не мог. Хотя один бронетранспортер, просто разорванный ими в клочья, я помню точно. А вот этот дед? Даже не помню, как его зовут… Мне удалось сразу после освобождения Смоленска выбить для него «Отвагу», хотя пленение штаба пехотной дивизии стоит гораздо больше. И теперь «Отвага» висит на его груди вместе с двумя «Георгиями». Нет, не могу выделить из оставшихся в бригаде людей ни одного труса или хотя бы просто не достойного орденов и медалей. Мы сдаем свои танки, а сами отправляемся в тыл. Сводной резервной бригады больше не будет. Да ее и не было как официальной воинской части. Ни штаба, ни знамени… Но она была! Люди и их верные «коробочки». Да, сейчас нас всего около пятидесяти человек, остальные выбыли, кто-то временно, а многие и навсегда. Нет, не понять мирным людям, что такое звон в бронекорпусе от попадающего снаряда, когда он продолжается внутри твоей головы сутки, а то и больше; не понять, как лязг закрывающегося затвора становится самым приятным звуком в мире (значит, сейчас будет выстрел, значит, у нас будут шансы выжить); не понять, что значит слышать в наушниках крики сгорающих заживо людей, с кем еще утром сидел у костра; не понять, что чувствуешь, когда соседний танк вдруг останавливается и его экипаж не отвечает. Мы, оставшиеся, едем в Кубинку, где Мындро доукомплектовывает ОМСДОН. Целую дивизию особого назначения! И эти люди придутся там как раз впору.

Ника

Отгремели фанфары, напринимались поздравлений вместе с неплохой самогоночкой под радостные похлопывания по спинам. Все бы им, мужикам, цяци на грудь вешать, а по мне — всех медалей и орденов в мире не хватит на то, чтобы расплатиться за то, что эти мужики каждый день умирают, идя в атаку на убийственный ливень пулеметного огня.

Вот сижу и смотрю на расшифровку, как баран на новые ворота. Ладно — не баран, а коза, и не на новые ворота, а на бумажку размером с листок блокнота, выдранный по-хозяйски из планшета командира партизанского отряда. А на ней ровными такими буковками: «Капитану Мякишеву с группой остаться для усиления партизанского отряда имени Октябрьской революции товарища Гусевича». Весело, да?!

— И что ты про это думаешь? — Я протянула СБ бумажку и грустно уставилась на лучик солнца, пробивающийся сквозь крону клена.

— Будем выполнять.

Другого ответа я и не ждала. «Дан приказ…»

— И где мы сейчас?

— Вот здесь, — палец ткнул в точку чуть южнее Кричева.

— Пойдем-ка выйдем, товарищ СБ. Поговорить надо.

Жалко, что я не курю. А то было бы хорошим началом разговора — прикурить, затянуться не спеша и вместе с дымом выдохнуть…

— Семен Борисович, — начала я, — вы давно уже поняли, что я немного не та, за которую все меня принимают… Вот. Как бы это сказать попонятнее для вас… Я примерно к такому выводу. Не играйте на публику, даже если она представлена только в моем единичном экземпляре. Поэтому Штаб и лично товарищ Берия нас курируют.

— Ага… вот откуда приказ о вашей эвакуации даже при смертельном ранении.

— Представляю, что они еще тебе наприказывали… но это даже хорошо… Этот Соджет, то есть Медведь, — он такой же, как я. И доставить его надо так же, как и меня — срочно и приоритетно. Не из-за того, что он мой друг… или что я так хочу…

— Я понимаю. Но надо согласовать его эвакуацию с Центром.

— Хорошо, СБ. Спасибо. Когда связь?

— Завтра. В девять утра.

Саня

«Жди меня, и я вернусь.Только очень жди,Жди, когда наводят грустьЖелтые дожди,Жди, когда снега метут,Жди, когда жара,Жди, когда других не ждут,Позабыв вчера…»[23]

В соседнем купе кто-то играл на гитаре. Это стихотворение в виде песни я слышал и раньше, но в этот раз исполнение очень отличалось от трансляций по радио. Да и другие, ранее слышанные аранжировки, стремились к академическому исполнению, а здесь было что-то необычное. В своем далеком прошлом (или будущем) я слышал подобное только у «Черных беретов Каспия» во время концерта на день памяти ветеранов Чечни. Не знаю, как других, а меня эта аранжировка задевала куда больше, чем принятая здесь и сейчас. Ловлю себя на мысли, что стал часто вспоминать свою хронородину. К чему бы это? Тем временем гитарист затянул «Нас извлекут из-под обломков…». Закуриваю, стоя у окошка. Нам выделили целый «купейный» вагон, поэтому никому особо не мешаю. Потом послышалась «Рванула из-под гусениц земля…». Странно, в этом мире ее до сих пор пел, кажется, только я, и то только пару раз и без музыки. Ну и переписывал кому-то слова прошлым летом под Брестом и зимой в Выборге. Вот что значит песня за душу берет… разлетелась, наверное, по всей Красной Армии. Но в отличие от попаданцев из прочитанных ранее книг себе я авторство не приписывал, говорил, что не знаю. Поезд нес нас в сторону Москвы. Наш пассажирский плацкарт оказался единственным среди грузовых вагонов. В одном отделении со мной оказался капитан ГБ. После третьего стакана и пачки «Беломора» он рассказал о том, что вел следствие по военным преступлениям. Мы начали было рассказывать ему о хорватах, но он в ответ, горько усмехнувшись, поведал нам об эстонской роте СС. Их зверства даже на фоне хорватов оказались страшнее. Чего только стоили несколько голов детей полутора-двухлетнего возраста на кольях возле их казармы, сваренная заживо просто из развлечения женщина, которую плавно опускали в чан с кипящей водой. На фоне этого несколько просто расстрелянных за то, что недостаточно низко кланялись, подростков не казались удивительным. А пленный русский летчик, забитый кнутами насмерть, вообще не вызвал дополнительных эмоций. Может, это потому, что дальше просто некуда злиться? А ведь капитан ГБ рассказал явно не все, что ему довелось увидеть. Мы хотя бы воевали с врагом, который сохранял какой-то человеческий облик, а эти нелюди не шли с немцами ни в какое сравнение.