Великое плавание - Зинаида Шишова

Господин с такой силой сцепил руки, что они окостенели, и доктор Чанка только через несколько часов с большим трудом разжал его пальцы.

Никто на корабле не смыкал глаз уже до самого рассвета. Еще не взошло солнце, когда мы на четырех лодках съехали на берег. Залив, который год назад кишел каноэ, сейчас был уныл и безлюден. На холме чернели обгорелые развалины Навидада. При гробовом молчании мы высадились на берег.

Я думал о благородном Диего де Аррана, которому так и не удалось сохранить в форте дисциплину и который сложил здесь свою гордую голову; я думал о Бернале Бернальдесе и Хайме Ронесе, бежавших сюда от костров инквизиции; с глубокой грустью я перечислял в уме имена всех наших товарищей, бесславно погибших вдали от родины.

«Дом Орниччо расположен вдали от форта, — говорил я себе, — он отлично укрыт в зарослях бамбука. И кровожадный Каонабо мог даже не знать о его существовании».

Адмирал как будто прочел мои мысли.

— Франческо, — сказал он в волнении, — Орниччо несомненно жив! Следует немедленно отрядить людей на его поиски. Но предварительно необходимо исследовать развалины форта.

Тщетно бродили мы, шагая через обгорелые балки по битой посуде и обломкам мебели, ни одно живое существо не встретилось нам в запустении форта.

Покидая в первое наше плавание Навидад, господин распорядился, чтобы в случае какой-нибудь беды все золото и ценности были спрятаны в колодцы, и по тому, что мы ничего не нашли там, можно было судить о внезапности нападения.

Не дожидаясь других, я, взяв легкую лодочку, отправился в залив Покоя. Я греб изо всех сил, и все-таки мне казалось, что лодка недостаточно быстро рассекает воду. Встав во весь рост, я приложил руку ко рту и крикнул:

— Орниччо! Орниччо!

Но только эхо прокатилось по берегам, спугнув целую стаю разноцветных попугаев.

У причала я с такой силой взмахнул веслами, что лодка, завизжав, проехалась по прибрежной гальке. Наскоро привязав ее, я взбежал на холм.

Хижина Орниччо стояла нетронутой, но какое-то особое, щемящее молчание царило вокруг.

Белый голубок важно прогуливался мимо порога, крепко ставя коралловые ножки. Я коснулся двери, и она без шума распахнулась передо мной.

— Франческо! — крикнул сдавленный голос откуда-то с пола.

И я, вообразив, что это друг мои, быть может больной или раненый, лежит в углу, опрометью бросился к нему.

Полумрак, царивший в хижине, заставил меня долго шарить по полу, пока наконец я не нащупал мягкий козий мех, заменявший Орниччо ложе.

На нем никого не было.

Глаза мои, привыкнув к темноте, стали постепенно различать предметы. Вот грубый деревянный стол, покрытый толстым слоем пыли. Вот на полке лежит черствый хлеб и сыр, скорее напоминающий камень. Не доверяя глазам, я руками обшарил каждый уголок. Запустение, царившее в хижине, говорило о том, что она была необитаема уже продолжительное время. Какая-то птица, может быть тот же голубь, впорхнула в отверстие под крышей, задев меня крыльями по лицу.

Но кто же назвал меня по имени? Неужели я от горя начинаю сходить с ума и мне чудятся различные голоса?

Я вышел из хижины.

В зарослях паслась белая козочка, настолько ручная, что она не испугалась моего появления. Под пригорком был вырыт колодец, а над ним качалась бадья. За домом в бочке с соляным раствором мокла очищенная от шерсти шкура какого-то животного. Я узнал хозяйственную распорядительность моего друга.

Но самого его нигде не было видно.

Свыше четырех часов я пробродил по берегам залива Покоя, зовя своего друга. Отправляясь сюда, я в поспешности забыл шляпу, и солнце так сильно прижгло мне голову, что я почувствовал тошноту, а в глазах у меня появлялись красные и зеленые пятна.

Измученный, я добрался до берега и сел отдохнуть, подперев голову руками.

— Орниччо, — говорил я со слезами, — где ты, мой милый друг?!

— Где ты, мой милый друг? — повторил кто-то над моей головой.

Я с удивлением огляделся, но ничего не увидел. Что со мной? Голова моя болела и кружилась, ноги подгибались, во рту был вкус меди. С трудом отвязал я лодку и прыгнул в нее. В последний раз я оглянулся на домик Орниччо.

— Франческо Руппи, Франческо Руппи! — крикнул чей-то резкий голос так отчетливо, что это не могло быть игрой воображения.

Я снова выскочил из лодки на берег. Какая-то темная фигура бросилась к моим ногам. Боже, что это со мной, да это ведь просто моя тень!

В ушах у меня шумело. Дыхание со свистом вырывалось из груди.

Ежеминутно я облизывал свои пересохшие губы, но они моментально покрывались как бы какой-то коркой.

Шатаясь, я сделал несколько шагов. Я опирался на весло, но оно скользило в моих потных руках.

— Орниччо жив! Орниччо жив! — вдруг раздалось над самой моей головой.

Я ощутил в левой стороне груди сильную боль и, схватившись за сердце, выпустил весло и рухнул в прибрежные кусты, чувствуя, как колючки больно рвут кожу на моем лице.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Дорога дворян

ГЛАВА I

Возвращение к жизни

С трудом я поднимаю веки.

Комната так ослепительно бела, что на глазах у меня выступают слезы. Я хочу пошевелиться, но голова моя кажется налитой свинцом, такая она тяжелая. А вот моя рука, лежащая поверх одеяла. Какая она тонкая, белая и нежная! Сколько времени понадобилось для того, чтобы с моих ладоней и пальцев сошли грубые мозоли?

Треугольная тень быстро пробегает по потолку — это кто-то прошел мимо окна. Я пытаюсь крикнуть, и сам не узнаю своего голоса.

Приоткрывается дверь, и в щелку заглядывает испуганное лицо Хуана Росы.

— Роса, что это со мной? — спрашиваю я, и мне самому смешно, каким тоненьким голоском я говорю.

Я начинаю смеяться и смеюсь до тех пор, пока меня не одолевает приступ кашля. Хуан Роса продолжает испуганно смотреть на меня.

— Подойди сюда, Хуаното, — говорю я. — Чего ты боишься?

Вдруг страшная догадка приходит мне в голову, и я осматриваю свои руки, ноги и грудь. Нет, на коже нет никакой сыпи и пятен.

— Иисус, Мария, Иосиф, Иоаким и Анна! — восклицает Роса, не переводя дыхания. — Франческо, ты узнал меня? Ты не будешь больше бросаться на людей и грызть веревки, которыми тебя связывали?

Мне хочется поднять руку и показать ему, какая она белая и нежная, точно у знатной синьориты, но я не в силах пошевелиться.

— Зачем меня связывать? — говорю я, и на меня опять нападает беспричинный смех. — Посмотри, я и без веревок лежу, как связанный.

— Значит, хвала господу, ты уже выздоравливаешь! — говорит Роса с облегчением и отваживается подойти ко мне на несколько шагов. — А вот еще пять дней назад ты стонал в бреду и кидался на других больных. Доктор Чанка велел тебя связать как безумного и запереть в кладовую. Но посмотри, что это за кладовая! Пока в ней хранят припасы, но вообще это будет дом адмирала. Я сам для тебя побелил эту комнату, так как раньше из расселин камня выползали сколопендры и сороконожки.