Метро 2033: Третья сила - Дмитрий Ермаков

Бадархан, казалось, превратился в статую. Обычно он прислушивался к разговорам на философские темы и даже иногда вставлял пару реплик, цитируя восточных мудрецов. Но сегодня бурят сидел неподвижно, закрыв глаза.

«Оплакивает Фила, – сообразил Борис. – Но по-своему. По-азиатски».

Еще с полчаса они сидели, погруженные каждый в свои мысли. Потом сталкер отложил АКМ и произнес задумчиво:

– Фролов, конечно, удивил меня. Ну никак не предполагал, что он пошлет вслед такую толпу.

– Влюбился, – отвечала Лена, устало тряхнув грязными, спутанными волосами. – Серьезно говорю. Сама думала: просто секса мужику захотелось. Нет. Тут сложнее. Чем-то я его зацепила.

– Тогда не сходится, – сухо прокомментировал сталкер, внимательно выслушав Лену. – Не могли его головорезы палить в узком туннеле на поражение. Тебя же легко могли убить в той кутерьме.

– Думаете, это не его люди? А кто тогда? – девушка тревожно огляделась, вскочила на ноги. Будда, до этого дремавший, или делавший вид, что дремлет, открыл глаза и тоже стал прислушиваться к словам Бориса.

– Хрен их знает, – пожал плечами сталкер. – Но пока мы в безопасности. А там видно будет.

И все замолчали.

В воздухе стоял чуть дурманящий терпкий аромат экзотических цветов, которые выращивали дендрофилы. Местные жители поглядывали на незваных гостей с любопытством, но без враждебности. Через их станцию часто кто-то куда-то ходил, так что петроградцы привыкли к транзитникам.

Пора было определяться, куда идти дальше. Сделать это оказалось сложнее, чем ожидал Борис Андреевич.

Три дороги лежали перед беглецами.

Одна вела на нищую, голодную Черную речку и другие станции, населенные странными, а то и опасными людьми. Попасть в лапы к слепцам с Проспекта Просвещения Борис не хотел. Станцию Озерки и живших там мусульман он уважал, но для того, чтобы обрести долговременное пристанище, община А́зерки не годилась.

На центральных станциях делать им тоже было нечего. Там у Фролова наверняка имелись свои глаза и уши. Да и Гаврилов по закону обязан был арестовать Бориса.

– А может, попробуем прорваться к купцу Макарову? К спасителю со Спасской! – предложила Лена, выслушав объяснения, почему в центре подземного мира делать им нечего. – Он человек порядочный, честный…

– О да, – кивнул Борис. – Коля Макаров мог бы нам помочь. Увы, его больше нет. Зарезали во сне вашего спасителя. Кому-то стал мешать и его «заказали».

Лена почувствовала, как в душе ее что-то оборвалось.

– И давно? – тихо проговорила она, шмыгнув носом то ли от горя, то ли из-за насморка.

– Да уж с полгода.

– Но ведь Краснотрёп говорил… – голос Лены задрожал, на глаза навернулись слезы. – Но ведь он был у нас меньше месяца назад! И он утверждал…

– Антон коммерсант. Ему было выгодно сказать вам, что Макаров жив, он и сказал.

– Какой кошмар! – зарычала Лена, она обхватила голову руками и согнулась пополам. Злые слезы навернулись на глаза. Страшные проклятья посылала она в адрес Антона Казимировича. Если бы не отчаянное положение, в котором оказались они сами, Лена бы попросила Бориса бросить все и идти на Спасскую, разбираться с Краснобаем. Но она промолчала – светиться в Торговом городе было бы сейчас верным самоубийством для Молотова.

– Это метро, детка, – отмахнулся Борис от ее стенаний. Он сделал это как будто небрежно, но с затаенной болью.

«А ведь этот Антон, наверное, никогда теперь и не вспомнит про то, что сделал, – подумала Лена, украдкой, чтоб не видел Борис, откашливая мокроту. – Будет себе спокойно жить, кушать, спать с женщинами… Есть ли в этом чертовом мире справедливость?!»

Внезапно в голове Лены, как это часто бывало в самые черные, отчаянные дни ее жизни, точно сами собой зазвучали рифмованные строчки. Вдруг само собой сложилось продолжение старого стихотворения про Финский залив, которое Лена так и не дописала во время болезни.

Почему-то в минуты радости стихи Рысевой давались плохо, а если и выходили, то какие-то банальные. «Каждая радостная минута радостна одинаково, каждая ужасная ужасна по-своему»[36], – сказал ей однажды отец, перефразируя классика.

Нерусская тоска…

По старой-старой боли.

По тяжести измен,

По выломанным окнам,

По ветру перемен,

По золотистым локонам…

Внутри меня – морозно

И муторно, и матерно,

Не вирусом гриппозным —

Радиоактивной памятью

Заражена[37].

«И муторно, и матерно, – повторила Рысева. – Отец всю жизнь отучал меня говорить такие слова. Но, черт возьми, самые страшные ругательства слабоваты в моем случае…»

И едва Лена подумала так, как ее сразил очередной приступ надсадного, сухого кашля.

У беглецов оставался последний путь: по межлинейнику на Спортивную. А оттуда – на Старую деревню. Родина Будды подходила идеально, с какой стороны ни посмотри. Обособленная станция, ни с кем не имевшая дел, выживавшая своими силами. Население боеспособное и дисциплинированное. Имелась лишь одна сложность: их узкоглазый спутник вряд ли стал бы на Старой деревне желанным гостем. Молот понимал: если за столько лет Бадархан Шаградов ни разу не вернулся на родину, значит, ему там не рады.

«А, ерунда. Разберемся как-нибудь, – отмахнулся Борис от всех сомнений. – Отдохнем еще минут десять, и двинем».

В этот момент к ним приблизился местный житель, весьма колоритный тип неопределенного возраста, закутанный в выцветшую накидку. К неудовольствию Бориса, дендрофил уставился на Лену. Молотов демонстративно расстегнул кобуру. Напрягся и Будда. Однако волновались они зря. Петроградец тяжело вздохнул, покачал головой и зашагал дальше по своим делам.

– Видели, да? – слабо улыбнувшись, произнесла Лена. – Сейчас я мужиков могу разве что отпугивать.

– И хорошо. Одного ты уже приворожила, – поднялся на ноги Борис Андреевич. – Ну, пошли.

Они как раз спускались на пути, но тут рядом снова появился тот же дендрофил. Он держал в руках уродливые на вид самодельные башмачки маленького размера.

– Это тебе, рыжая красавица! – протянул местный житель свой дар, радостно улыбаясь во все свои двадцать гнилых зубов. – Ноги твои жалко. Бери. Подарок. А это – от кашля. Мы этим лечимся, – добавил дендрофил, протягивая мешочек с листьями какого-то растения.

Лена подарки приняла. Разжевала два пожухлых, сморщенных листочка, поморщилась, ощутив во рту горечь. Кашель к радости Лены почти сразу прекратился. Обувку девушка осмотрела скептически.

– Это он чё, из своих волос смастерил? – хмыкнул Борис.

Но стоило Лене засунуть ноги в башмаки и затянуть завязки, как на лице ее заиграла улыбка.

– А что, удобно. Правда-правда! Намного лучше, чем сапоги. Теперь мне и идти легче будет, – произнесла Лена, с восторгом разглядывая обновки; через пять минут, когда они вошли в технический туннель, девушка шепнула Борису: – Есть в метро добрые люди.

– Конечно, есть, – согласился Борис. – «На лицо ужасные – добрые внутри».

– Знаю эту песню, – улыбнулась Рысева и замурлыкала себе под нос: —Крокодил не ловится, не растет кокос. Плачут, Богу молятся, не жалея слез[38].

Далеко впереди послышался рокот, напоминавший журчание воды. Он нарастал с каждой минутой. Постепенно Лена начала различать смех, плач, потом отдельные возгласы. Впереди путников ждала густонаселенная станция.

– Спортивная по курсу, – бросил через плечо Борис, шагавший впереди. – Там сделаем привал на пятнадцать минут.

Для того, чтобы попасть на станцию, пришлось отдать «Бизон» – больше ничем расплатиться беглецы не могли. У Молотова оставалось двенадцать патронов к АКМ, тратить их он не мог. А редкие боеприпасы от «стечкина» едва ли устроили бы дозорных. Так что с оружием пришлось расстаться Бадархану.

Постовые проверили пистолет-пулемет, убедились в его исправности, и отсыпали Молоту девять патронов калибра 7,62.

– Сдача, – объяснили они сталкеру. – Добро пожаловать.

Лишних вопросов тут задавать не стали, даже документы не проверили. На Спортивной давно привыкли к контрабандистам, работорговцам, наркокурьерам и прочей пестрой публике, появлявшейся из межлинейника. Люди, у которых документы были в порядке, этим путем просто не пользовались.

– Туннель, по которому мы пришли, – часть кольцевой линии, – объяснил Молотов девушке, как только они миновали КПП.

– Какой линии?! – не поверила Лена своим ушам.

– Ну, ее только начали строить. Хотели все ветки метро связать, как в Москве. Да мало успели. Вот сейчас, например, мы входим на единственную станцию кольцевой линии[39].

И трое путников взобрались на перрон Спортивной.

Лена уже привыкла видеть над головой высокие своды, здесь же потолок оказался так низко, что девушке стало слегка не по себе.