Плавучий город - Эрик Ластбадер

Сейко сказала правду, Николас не знал, что ей ответить, и промолчал.

— Теперь я знаю, что обманывала сама себя. Все, что было между нами, исходило от меня, все это было лишь иллюзией! Я тебя выдумала, выдумала, что ты меня любишь...

— Ты так думаешь?

— Я это знаю! — По ее щеке скатилась слеза. Она стерла ее ладонью, стараясь взять себя в руки. — Да и какая тебе разница? Я тебя совсем не интересую. — Она покачала головой. — Эта чертова психическая связь между тобой и Тати сделала тебя незащищенным, Я видела, что ты мучаешься подозрениями, но потом он крепко привязал тебя к себе.

— Ты ошибаешься. Тати был мне другом...

Она криво усмехнулась.

— Не я пошла к Тати, а он пришел ко мне. Его послал кто-то, кому нужна была твоя смерть. — Она увидела, что выражение лица Николаса изменилось. — Не веришь мне? Тати был честолюбив, но оказался в уязвимом положении. В качестве компромисса он был назначен главой клана Ямаути в Кумамото. Из-за того, что Томоо Кодзо был членом внутреннего совета кайсё, двое других оябунов, Акира Тёса и Тецуо Акинага, были вынуждены назначить третьего члена. Тати был единственным, за кого они оба были готовы проголосовать. Теперь тебе должно быть понятно, что у Тати не было реальной власти. Его наставник принадлежал к клану Ямаути, имевшему власть в Кумамото, но не в Токио. Я уже говорила тебе, что Тати был слишком честолюбив. Когда ему предложили союз с другим, более старшим оябуном, он согласился без лишних вопросов. Знал, что рискует самостоятельностью своего клана, но, будучи высокомерным гордецом, надеялся исправить ситуацию еще до того, как она выйдет из-под его контроля. Но сначала ему нужно было уничтожить тебя.

Николас долго смотрел на женщину. Сейчас, на его глазах, с нее слетало все наносное, вся шелуха, скрывавшая ее суть. Но чем откровеннее она была, тем меньше он ее понимал. Ему казалось, что время странным образом вернулось назад и он снова видит свою умершую жену, Жюстину. Они любили, но никогда не понимали друг друга. К Сейко он не испытывал большого чувства. Но между ними было что-то неуловимо общее, некая духовная близость, которой обычно не бывает у любовников. И он решил больше не совершать ошибок, которые сделал в своих отношениях с Жюстиной, то есть не спешить с выводами, не принимать необдуманных решений. Иначе, он это знал, все опять могло плохо кончиться.

— Предположим, это правда, — медленно произнес он. — Но почему ты говоришь мне об этом только сейчас, а не тогда, в Сайгоне?

— Потому что только теперь я вынуждена изменить своему долгу. Я уже говорила тебе, что очень многим обязана Тати. Он спас меня от меня самой. Я уже готова была потерять себя, стать такой, какой меня хотели видеть другие.

— Твой отец?

— Или моя мать, или мои приятели... — взглянув на него, Сейко тут же, как бы обжегшись, отвела взгляд. — К чему лицемерить? Их у меня было много. Последним был Тати. Я чувствовала, что в нем есть что-то хорошее, но это хорошее так глубоко запрятано, что почти не видно. Я тогда умела распознавать это.

— Так ты была привязана к Тати?

— Телом и душой, — Она изо всех сил старалась не заплакать. — Но не сердцем. Ценой огромных усилий я сберегла сердце для тебя. — Она взглянула на него. Ее напряженная психическая аура делала ее беззащитной перед возможным нападением. «В нем было что-то хорошее, я чувствовала это», — так она сказала о Тати. Вот, оказывается, что привело ее к Николасу.

Он шагнул к ней, собираясь отнять у нее лук.

— Сейко...

— Не подходи ко мне! — закричала она, делая шаг назад. — Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не простишь мне того, что я спасла тебя от Тати. Ты думаешь, что я ослепла от ревности? Думаешь, что с помощью своего бесценного дара смог бы изменить его? Ошибаешься. Кроме всего прочего, он был еще и великим прагматиком и непременно нашел бы подходящий момент, чтобы убить тебя. — Она угрожающе взмахнула луком. — Я ненавижу тебя за твою праведность, за то, что ты не понимаешь, как много оттенков серого между черным и белым!

Николас одним прыжком выбил лук из ее руки. Он упал на землю и с сочным звуком выпустил стрелу. Она пронзила Сейко с такой силой, что буквально пригвоздила ее к огромной криптомерии. Ее глаза широко раскрылись от боли, и она обеими руками ухватилась за конец стрелы, торчавшей из ее живота.

Николас понял: если он выдернет из нее стрелу, через несколько мгновений она истечет кровью.

— Сейко!

Она безмолвно покачала головой. В ее глазах стояли слезы. Грудь тяжело вздымалась, рот наполнился кровью. Он не мог смотреть на ее страдания. Ухватившись за конец стрелы, он выдернул ее из дерева и из тела Сейко. Со вздохом облегчения она упала на землю. Николас схватил ее и прижал к себе, и она не оттолкнула его. Он приложил свою руку к ее ране и понял, что она умирает. Сейко тоже знала это.

— Держись, я отвезу тебя в больницу.

— Не надо, не лги мне. Ни сейчас, ни потом.

— Не буду. — Он убрал прядь волос с ее влажной щеки.

На мгновение ее глаза закрылись. Склонившись над ней, Николас нежно поцеловал ее в губы. Ее веки задрожали, и глаза снова открылись. Она долго смотрела на него невидящим взглядом. О чем она думала в эти мгновения?

— Николас, — прошептала Сейко. — Ты должен повидаться с моим отцом. Он расскажет тебе все, что ты должен знать.

Она изо всех сил боролась со смертью. Ее голова лежала у него на плече, как будто они были просто любовниками, наслаждавшимися близостью под звездным небом. Взор женщины помутнел, она стала задыхаться. Наконец ее глаза закрылись, и она едва слышно прошептала:

— Прощу тебя об одном — помни меня.

В мертвой зоне

Долго же нужно сидеть с открытым ртом, чтобы в него залетела жареная утка.

Китайская пословица

Токио

Лето 1947 года

— Мне кажется, я нашел нужного человека, — сказал Микио Оками.

— Да? — полковник Дэнис Линнер оторвался от работы над ворохом бумаг с такой же неохотой, с какой Оками уходил от любовницы. В последние дни полковник мало спал и редко бывал дома.

— Да, — кивнул Оками. — Он безупречен.

— Никто не может быть безупречным. И меньше всего потенциальный убийца.

Полковник откинулся в кресле и набил трубку. Оками нервно шагал по небольшой душной комнате. Лето только начиналось, но уже было невыносимо жарко. Он с содроганием представил себе, во что превратится Токио в августе, если жара удержится.

— Давай-ка прогуляемся, — сказал Дэнис, раскуривая трубку.

Токио лежал в развалинах. Целые городские кварталы необходимо было отстроить заново. Казалось, вместе с людскими жизнями и имуществом сгорело дотла и прошлое страны. Нестабильная экономика, бешеная инфляция, подъем коммунистических движений — все эти дестабилизирующие факторы делали страну легкой добычей беззакония.

Полковник знал, что у него и у Оками было мало времени. Генерал-майор Чарльз Уиллоуби и его команда допрашивали тех, кто принадлежал к верхушке японского генералитета — людей, которых они спасли от военного трибунала, чтобы сделать из них американских шпионов. Они должны были возглавить новую, возрожденную армию Японии, которой предстояло стать сторожевой собакой Америки и не допустить распространения коммунистических идей в странах Тихого океана.

Полковник был абсолютно уверен в том, что этот фашистский замысел погубит Японию, боровшуюся за экономическое выживание и восстановление своего статуса в послевоенном мире. Страна, которая едва кормила свое население, не могла позволить себе еще и затраты на перевооружение. К тому же дипломатические отношения между США и Японией находились под угрозой из-за того, что Америка сбросила на Японию две атомные бомбы.

— Хорошо, — сказал наконец полковник. — Так кто же этот человек?

— Токино Каеда. Он занимает важный пост в клане Ямаути, помощник оябуна. Крайне жестокий и честолюбивый субъект, из-за этих качеств он и стал любимчиком Кодзо. — Оками остановился и купил пакетик конфет у уличного торговца. — Для Токино власть превыше чести. — Он пожал плечами. — Боюсь, именно это станет основой того нового мира, который вы, американцы, нам принесли.

— Да, мир изменился необратимо, — задумчиво произнес полковник. — Жаль, что ваша страна потерпела поражение в войне. Но кого же в этом винить? — Они свернули за угол и пошли по улице вниз, к реке Сумида. — Но теперь не время для горьких сожалений и взаимных упреков. Чтобы улучшить настоящее, мы должны смотреть в будущее, и я убежден, что будущее мировой торговли — здесь, в странах Тихого океана. В Китае и Японии люди обладают коллективной волей и способны сотворить чудеса в экономике. И мы хотим, Оками-сан, дать Японии шанс возродиться к жизни из пепла поражения.

Они дошли до берега реки, изгиб которой походил на боа, наброшенный на плечи надменной женщины. Токио и был этой женщиной, изувеченной, оскверненной, голодающей, но все еще держащейся на ногах и пытающейся оправиться от страшных ран.