Пролог - Николай Яковлевич Олейник

и чрезмерную осмотрительность прозвали именем коня Александра Македонского, животного, будто бы боявшегося собственной тени. Этому человеку повсюду виделась опасность, и первейшей своей обязанностью он считал — кстати и некстати — принимать строжайшие меры предосторожности.

Однако, несмотря на такой свой характер, Буцефал никогда не отказывал, и террористы довольно охотно пользовались его услугами. Квартира Буцефала была одной из самых надежных, потому что сам он занимал солидное положение — был в чине коллежского советника, служил в министерстве внутренних дел, главное же — все знали его нелюдимость, замкнутость, исключительную осторожность. Единственное, что связывало Буцефала с кругом революционеров, — какая-то особая любовь к Чернышевскому. Когда-то, в юности, он познакомился с его идеями, дальше этого не пошел, однако симпатия к людям, одержимым революционным духом, очевидно, осталась в нем на всю жизнь.

Сразу же за воротами, возле магазина, они заметили двух подозрительных типов, будто бы рассматривавших выставленные в витрине товары.

— Ну вот, что я говорил? — буркнул Сергей.

— Не обращай внимания, — сказал Дворник и ускорил шаг.

Двое субъектов — это было слышно по шагам — не отставали. Вдруг Михайлов резко потянул Кравчинского в сторону, они очутились в каком-то захламленном дворике, юркнули в какую-то дверь. Сквозь щели хорошо просматривался двор. Через минуту там появились преследователи, осмотрелись и направились к уборной. Александр и Сергей покинули свое укрытие и снова очутились на улице. Но не успели они отойти и сотни шагов, как, оглянувшись, Сергей увидел филеров. Сомнений не оставалось — их преследуют.

— Ничего, — успокаивал Дворник, — отстанут. Такого еще не было, чтобы я от них не оторвался.

Они снова юркнули в какой-то подъезд, пересекли двор, забежали в соседний и оказались на другой улице.

— Теперь извозчика, — бросил Александр.

Через несколько минут, уже садясь в пролетку, они увидели выбежавших из подъезда шпиков.

— Трогай, любезный! — сказал Александр вознице.

Тот шевельнул вожжами, лошадь понеслась...

Улица прямая, длинная, ехать по ней рискованно. Шпики могли пуститься вдогонку.

— Нам сюда, — корректировал Дворник, сворачивая с улицы в переулок, из переулка в другой.

Пропетляв таким образом около получаса, друзья наконец оказались около нужного дома. Входить, однако, сразу не торопились. Александр несколько раз прошелся с Кравчинским по тротуару, изучая, как он говорил, обстановку, свернул во двор напротив окон квартиры Буцефала, на всякий случай заметил, что здесь есть скрытый проход в соседний скверик, и лишь после этого они вошли в подъезд. Дом двухэтажный, деревянный. По скрипучим ступенькам поднялись на второй этаж. Не успели позвонить, как дверь открылась и невысокий круглолицый человек пониженным голосом пригласил войти. Пока он, позвякивая ключами, запирал дверь, гости остановились в просторной передней.

— Сюда идите, за мной, — говорил Буцефал, ведя их в одну из самых дальних — угловых — комнат. — Здесь будет безопаснее. Внизу, подо мной, живет интересная девица... Не то цветочница, не то модистка — кто ее знает. Вот такенные глазищи, — соединив большой палец с указательным и образовав кольцо, Буцефал показал, какие именно у нее «глазищи», — ко всему очень уж любопытна. — Добавил: — Так и следит за мною, готова, кажется, съесть...

— Может, у нее какой-то другой интерес к вам, — сказал Михайлов.

— Я и говорю. От нее надо держаться подальше.

— Да я не об этом, — продолжал Александр, — может, у нее особые виды на вас. Вы холостяк с завидным положением…

— Эх! — махнул рукой Буцефал. — Скажите лучше: никто не видел, как вы входили?

— Никто, — категорическим тоном ответил Александр.

— Вот это хорошо. Потому что увидела бы девка, узнал дворник — а он же наверняка служит в полиции, — и все, донесут.

На вид Буцефалу было лет тридцать пять, не более, симпатичный. Сергею не понравились только его глаза — беспокойные, с каким-то лихорадочным блеском, — глаза человека, который всего боится, во всем видит угрозу собственному благополучию. Они сейчас не мог стоять на месте — что-то поправлял, передвигал. Наконец остановился перед Кравчинским, сказал:

— Думаю, выходить вам никуда не следует... не надо. Все необходимое я буду доставлять сам.

Сергею ничего не оставалось другого, как согласиться, он покорно склонил голову. Попрощался и ушел Александр, затерялся в своих комнатах Буцефал. Кравчинский, оставшись один, решил прилечь. Не раздеваясь, он в раздумье лег на диван. Вот и сбылось то, чем он и его друзья жили в последнее время, к чему так тщательно готовились. Месть свершилась. Палач казнен. Рука и сердце мстителя не дрогнули. Империя взбудоражена. Такого еще не бывало. Одни наверняка одобряют акцию, другие осуждают. Теперь, после всего, что произошло, он и сам смотрит на террор несколько другими глазами, где-то в глубине души не оправдывает его, хотя и понимает, что иначе быть не могло. Они, цари и жандармы, сами наталкивают на такие действия. Своей жестокостью, бессердечием вызывают ненависть к себе, действенные и жестокие ответные меры. Все ли это понимают? Понятно ли всем, что это не бандитизм, не разбой, не убийство ради сенсации, а политический акт?.. Конечно же нет. О них, о террористах, революционерах, распускают самые различные слухи. Это ему хорошо известно еще со времен хождения в народ. Не все и тогда, во времена мирной пропаганды, поддерживали их. Что же будут думать о них теперь? Как расценят этот поступок в народе? Не пояснить ли им мотивы? Да! Это даже необходимо сделать. Сейчас. Немедля. Пока все свежо в памяти. И за это возьмется он сам. Он напишет брошюру, напечатает ее в нелегальной типографии (надо бы туда зайти, объяснить мотивы убийства).

На следующий день, с утра, когда Буцефал ушел на службу, Дворник прибежал снова.

— Вызволяй меня отсюда, Сашуня! — взмолился Сергей. — Это же мука — жить рядом с таким человеком.

— Подумаю, — пообещал Дворник, — но знай — лучшего места нам не сыскать. Укрывателей, у которых можно было бы спрятаться, осталось мало. Одни арестованы, другие на подозрении... Так что потерпи, дружище.

— Все же подумай, — настаивал Кравчинский.

— Хорошо, — пообещал Михайлов. — А сейчас поговорим о другом. Акция вызвала огромный резонанс, возникли кривотолки, слухи, разные предположения. Официальная пресса, пользуясь этим, называет нас «шайкой бандитов», которые убийствами, угрозами хотят свергнуть существующий строй, обращается к народу