Роза Марена - Стивен Кинг

— Чему ты улыбаешься? — спросил он ее.

— Не знаю, — сказала она. — Наверное, потому, что я счастлива.

— Почему же ты так неприветливо встретила меня?

— Я… почти не спала прошлой ночью. Все думала, что допустила ошибку. Наверное, я ее допустила, но… Билл, ты, кажется, ее исправил?

— Я здесь.

— Я отказалась встречаться с тобой, потому что меня потянуло к тебе сильнее, чем я могла себе представить. Такие чувства я не испытывала к мужчине когда-либо в жизни… И это произошло так быстро… Наверное, я сошла с ума, раз говорю тебе это.

Он на мгновение крепче прижал ее к себе.

— Ты не сошла с ума.

— Я позвонила и попросила тебя держаться подальше, потому что… кое-что случилось — может случиться. Я не хотела, чтобы ты пострадал. И сейчас этого не хочу.

— Это Норман, да? Он все-таки приехал разыскивать тебя?

— Сердце подсказывает мне, что да, — очень осторожно произнесла Рози, — и нервы говорят, что да. Я не знаю, можно ли верить моему сердцу — оно так долго жило в страхе… А мои нервы просто не выдерживают…

Она взглянула на свои часики, а потом на лоток с горячими сосисками на углу, прямо перед ними. Там, на небольшой лужайке, стояли скамейки, и девушки из окрестных контор, расположившись на них, закусывали.

— Можешь угостить леди сосиской с кислой капустой? — спросила она. Опасность отрыжки после полудня показалась ей совершеннейшей пустяковиной. — Я не ела сосиску с капустой с тех пор, как была ребенком.

— Полагаю, это можно устроить.

— Мы сядем на одну из тех скамеек, и я расскажу тебе про Нормана. И тогда ты сам сможешь решить, хочешь ты быть рядом со мной или нет. Если решишь, что не хочешь, я пойму…

— Рози, я не…

— Не давай никаких заверений. Ничего не говори, пока я не рассказала тебе про него. И лучше поешь, прежде чем я начну, а то у тебя пропадет аппетит.

11

Несколько минут спустя он вернулся к скамейке, где она сидела, осторожно балансируя подносом, на котором лежали две длиннющие сосиски с капустой в тарелках и два бумажных стаканчика лимонада. Она взяла тарелку и стаканчик, поставила лимонад на соседнюю скамейку и печально взглянула на Билла.

— Наверное, тебе надо прекратить кормить меня. А то я начинаю чувствовать себя как беспризорник с открытки Детского фонда ООН.

— Мне нравится тебя кормить, — сказал он. — Тебе нужно поправиться, Рози.

Это не то, что сказал бы Норман, подумала она с чувством благодарности к Биллу, хотя то, что они сказали друг другу, не напоминало шутливо-остроумные реплики, которыми обменивались персонажи в разных ток-шоу по телеку вроде «Мелроуз-плейс».

— Так расскажи мне про Нормана, Рози, — прервал ее размышления Билл.

— Хорошо. Только дай мне подумать, с чего начать.

Она откусила сосиску, наслаждаясь острым привкусом кислой капусты на языке, и отпила лимонад. Ей пришло в голову, что, когда она закончит рассказ, Билл не захочет ее больше знать. Ничего, кроме ужаса и отвращения, он не будет испытывать к женщине, которая могла прожить все эти годы с таким существом, как Норман. Но было уже слишком поздно тревожиться о подобных вещах. И она заговорила. Голос Рози звучал довольно ровно, и это немного ее успокоило.

Она начала с рассказа о пятнадцатилетней девочке с розовой ленточкой в волосах, которая чувствовала себя счастливой. Однажды вечером эта девочка пошла на университетский баскетбольный матч лишь потому, что ее занятия по домоводству в последнюю минуту отменили и ей нужно было в течение двух часов дожидаться, когда отец заедет за ней. А быть может, ей просто захотелось, чтобы люди увидели, какой хорошенькой она выглядит с этой лентой в волосах. Рядом с ней на галерке уселся парень в полосатом пиджаке — здоровенный, широкоплечий парень, старшеклассник, который бегал бы там, на площадке, с остальными игроками, если бы в декабре его не выгнали из команды за драку… Она продолжала, слушая как бы со стороны слова, которые, она раньше не сомневалась, унесет нерассказанными с собой в могилу. Не о теннисной ракетке в руках Нормана — это она унесет в могилу, — но о том, как Норман кусал ее в их медовый месяц, а она пыталась убедить себя, что это любовные игры. И о выкидыше, и о жестоком различии между ударами кулаком по лицу и ботинком по пояснице.

— Поэтому мне приходится часто бегать в туалет, — объяснила она, нервно улыбнувшись и глядя на Билла, — но сейчас уже немного получше.

Она рассказала ему про те случаи — в первые годы их брака, — когда он подпаливал ей кончики пальцев на руках и на ногах зажигалкой. Очень странно, но именно эта пытка прекратилась, когда Норман бросил курить. Она рассказала ему о том вечере, когда Норман вернулся с работы, молча уселся перед телевизором во время новостей, держа тарелку с едой на коленях, но не притрагиваясь к еде. Когда Дэн Резер закончил, он отставил тарелку в сторону и начал колоть ее кончиком карандаша, который лежал на краешке столика, стоявшего у дивана. Он тыкал грифелем достаточно сильно, чтобы вызывать боль и оставлять на коже маленькие черные точки, похожие на родинки, но не так сильно, чтобы пошла кровь. Она рассказала Биллу, что бывали случаи, когда Норман делал ей гораздо больнее, но никогда он не пугал ее сильнее. Самым страшным было то, что он делал это молча. Когда она пыталась заговорить с ним, узнать, что случилось, он не отвечал. Он только продолжал идти за ней, пока она пятилась (она не хотела бежать — бегство скорее всего стало бы спичкой, брошенной в бочку с порохом), не отвечал на ее вопросы и не обращал внимания на ее вытянутые в страхе ладони с растопыренными пальцами. Он продолжал колоть карандашом ее руки, плечи и кожу под ключицами — на ней была кофточка с открытой шеей — и издавать тихие, похожие на хлопки звуки каждый раз, когда тупой кончик карандаша втыкался в ее кожу: «Пуух! Пуух! Пуух!» В конце концов он загнал ее в угол, где она села на пол и прижала колени к груди, а ладонями прикрыла макушку. Он опустился рядом с ней на колени с серьезным, сосредоточенным выражением лица, продолжал колоть ее карандашом и издавать те же звуки. Она сказала Биллу, что к тому времени уже была уверена, что он убьет ее, исколет насмерть карандашом или изобьет, если откажет карандаш… И она помнила, как убеждала себя снова и снова, что не должна кричать, потому что соседи услышат, а она не хотела, чтобы ее нашли в таком виде. По крайней мере, чтобы нашли ее еще живой, это было бы слишком стыдно. Потом, дойдя до той точки, когда, несмотря на все старания, она поняла, что сейчас не выдержит и начнет кричать, Норман ушел в ванную и закрыл за собой дверь. Он долго не выходил оттуда, и она начала тогда думать о побеге — просто выскочить за дверь и убежать куда угодно, — но стояла ночь, и он был в доме. Если бы он вышел из ванной и обнаружил, что она ушла, он погнался бы за ней, поймал бы и убил — она не сомневалась в этом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});