След "черной вдовы" - Фридрих Незнанский

Виктор Петрович Гоголев произносил свой долгий монолог, словно плохой актер на сцене, не умеющий слушать партнера. Или птица-глухарь, который вооб­ще слышит лишь собственное токованье. А еще он со­знательно преувеличивал свои знания, выдавая пред­положения за готовую истину. И в этом был его козырь. Он же понимал, что не может милицейский генерал, допрашивая взятого практически с поличным преступ­ника, вдаваться в какие-то нюансы его настроения. И все так называемые ловушки его должны казаться хит­роумными лишь ему самому, иначе тот же преступник легко раскусит, что из него попросту вытягивают нуж­ную ментам информацию, начнет врать и все запуты­вать. А когда те же ловушки для изощренного и напря­женного в своем внимании преступника будут легко им разгаданы, он поймет, что имеет дело с дураком, чину­шей, которому легко соврать, лишь бы выглядеть при этом убедительным самому. Вот и выбрал себе Виктор Петрович такую тактику: все якобы знать и ничему не верить. И знания свои открывать спокойно и уверенно, чтобы преступник почувствовал всем нутром, что это лишь малая часть того, что о нем известно. А также вешать на него совершенно уже абсурдные вещи, кото­рые будут также выглядеть весьма убедительно в гла­зах тех, кто станет его позже судить. За свои подлин­ные «грехи» иной готов ответить, но он не выдержит, когда на него начнут вешать то, что сделали другие, и он-то отлично знает об этом. И тогда тупая уверенность мента в своей правоте лишний раз подтвердит преступ­нику, что он действительно попал под тяжелый каток, который его расплющит без всякого сожаления, а вот истинные убийцы отделаются той же психушкой, вы­ход из которой найдется всегда. Это только уверяют, что там все у них очень строго. Находят способы, да и большие деньги, положенные вовремя и в нужный кар­ман, говорят, тоже помогают, чтобы даже специальная медицинская комиссия однажды «не заметила» очевид­ного.

В то время как в обычных условиях «вышка» в мо­ральном плане иной раз куда предпочтительнее пожиз­ненного заключения...

Что же касается Валерия Коркина, то Гоголев был уже практически уверен, что под грузом навешанных на его шею «мокрух» Боксер согнулся-таки. Надо было иметь в виду еще и то обстоятельство, что сидел он все­го однажды и что срок был относительно небольшой — за хулиганство много не давали. Значит, и закоренелым преступником в «институте жизни», которым могла стать для него тюрьма, полного курса наук он не про­шел. И то, чем он занимался, пока, вероятно, на него не «положил глаз» тот же Вампир, можно было бы опре­делить как бытовой бандитизм. Грабанули там мага­зин или обменный пункт всей компанией, в которой роли распределены заранее, взяли за хобот торгаша — сняли «свой процент», объявили рынок зоной своих жизненных интересов, занялись элементарной спекуля­цией, которую, с легкой руки высших властей, ныне гордо именуют предпринимательством, дальше — боль­ше, и понеслось. Ты показываешь кулак — тебе платят отступные, чем не лафа? Чем не житуха?! А главное — боятся! Вот он, основной мотив. Меня боятся, значит, я — сила! А когда ты его мордой в дерьмо, да не разок, а всерьез и надолго, он не то чтобы прозреть вдруг или там укоры совести почувствовать, нет, он просто начи­нает башкой своей дурной понимать, что, оказывается, и с ним сейчас могут сделать то, что он делал с другими еще вчера. И, вспоминая, потеет от ужаса и предчув­ствия. Вот тут из него и можно вытащить правду. За которую он, не исключено, станет позже горько корить себя. Или... впрочем, кто знает?..

3

Вампира повязали без всякого сопротивления с его стороны. И это было удивительно.

Как ни рвался Владимир Поремский «в первые ряды», майор Седов, возглавивший операцию, прика­зал ему не покидать машины, а он сам его позовет, ког­да преступник будет уже схвачен. Возьмем, вот тогда и начинайте. Работайте. Геройства здесь никакого не нуж­но, зато необходимо, чтобы каждый занимался исклю­чительно своим делом, а значит, на каждом этапе опе­рации должны действовать профессионалы. Так учил их, работая еще в Ленинградском уголовном розыске, Виктор Петрович Гоголев. И они старались не подво­дить своего учителя.

Но Владимир заявил, что хоть на участии в штур­ме, так и быть, не настаивает, однако отсиживаться тоже не собирается. И Седов, поморщившись, махнул рукой, мол, черт с тобой, только под ногами не путайся. Ну тут он, наверное, был прав.

Дом на Арсенальной улице, в районе Полюстрово, второй день уже находился под пристальным наблюде­нием сыщиков, которые, однако, так ничего и не смог­ли сказать о жильцах той квартиры, которую назвала Поремскому Дарья Калинова. Ну, в смысле, куда ее однажды привозил Максим Масленников. Рискнули пообщаться с соседкой по этажу — крохотной старуш­кой, выгуливающей свою беспородную собачку, и та подтвердила, когда ей показали фотографию Вампира, переданную от Турецкого, из Германии, что да, муж­чина, похожий на этого лысого, тут появлялся пару раз. Но днем никто из квартиры не выходит, шума или му­зыки не слышно, гости не появляются. И вообще квар­тира кажется нежилой. Правда, недавно, под вечер, из нее вышла полная такая женщина средних лет, и под плащом на ней был виден белый халат, который носят обычно врачи по вызову на дом. Она, кстати, и села в серый микроавтобус с красным крестом на дверцах и укатила. Значит, в квартире мог быть и больной, к ко­торому приезжала «скорая помощь». Но кто он и отку­да доктор, старушка не знала. В их районной поликли­нике она эту женщину не встречала. Может, из другой?

Все может быть...

Но одному из сыщиков старушка позволила распо­ложиться у нее в прихожей, у дверного глазка, чтобы понаблюдать за лестничной площадкой. И как раз се­годня, в начале одиннадцатого, на площадке появился наконец гость — крепкий такой малый. Он огляделся, затем достал мобильник, нажал на нем что-то, видимо вызов. Дверь той квартиры, как по сигналу, тихо рас­пахнулась. Крепыш исчез за нею.

Сыщик, естественно, сразу среагировал, доложил старшему, тот своему начальнику. Решено было толь­ко наблюдать, поскольку пришелец на искомого Вам­пира был абсолютно непохож. Дали команду просле­дить, куда тот отправится, когда покинет квартиру. Если вообще ее покинет. Однако не прошло и получа­са, как дверь так же тихо отворилась, и на площадку вышел тот самый парень. Казалось, что он немного выпил, потому что его вроде покачивало. Он постоял, закурил и медленно пошел вниз по лестнице.

Во дворе его, разумеется, «встретили и повели». Пря­миком в Автово, и на ту самую улицу Новостроек, где в это время находились майор милиции Федор Седов и его подопечная. Ну а дальше было уже дело техники.

И с мобильником Валерия Коркина специалисты разобрались быстро, определив последний номер, по которому он с кем-то связывался. Позже стало понят­но с кем. А затем уже опергруппа сумела тихо просо­читься в старый дом на Арсенальной улице, где пря­тался Масленников.

На крышу поднялись трое бойцов ОМОНа, чтобы по команде спуститься на тросах и штурмовать кварти­ру через окна. Тяжелую бронированную дверь решили не взрывать — дом действительно старый, в трещинах, не дай бог, завалится, но приготовили мощный домк­рат, которым пользуются спасатели из МЧС в крити­ческих ситуациях. И все же сперва рискнули отработать тот прием, которым пользовался Коркин, и уж если он не сработает, ну тогда быстрый и решительный штурм.

Но кнопка мобильника сработала, и дверь почти бесшумно отворилась сама.

В квартиру быстрым ручейком хлынули омоновцы, и первым, с пистолетом в руке, вошел Федор Седов.

Вошел, мгновение постоял, обернулся к бойцам и, подняв руку, громко сказал:

—  Всем отбой.

Максим Геннадьевич Масленников лежал ничком, вытянувшись на диване и, видимо, крепко спал. Точ­нее, как позже выяснилось, находился в глубоком кай­фе. Был он в одной только белой сорочке, расстегну­той на груди. Рядом, на столике, на серебряном подно­се, стояли несколько разноцветных пузырьков и валя­лась вскрытая упаковка с десятком одноразовых шпри­цев.

Возле дивана, в большом кресле с пологой спинкой, откинув на нее голову с коротко стриженными русыми волосами и приоткрыв пухлый рот, также спала пол­ная женщина лет, наверное, сорока с чем-то, в распах­нутом белом медицинском халате, под которым также не было ничего. А вся одежда, и мужская, и женская, вперемешку была разбросана по полу — здорово, ви­дать, торопились приступить к своей крайне неосторож­ной оргии.

Женщина «расслабилась», мягко говоря, в безнрав­ственной позе. Глаза вошедших буквально округлились от изумления при виде широких и плоских ляжек, вы­зывающе раскинутых на подлокотниках кресла и демон­стрирующих буйную кудрявую растительность внизу живота. Тяжелые крупные груди свисали женщине под мышки. Вид у нее был чудовищно непристойный, про­сто смотреть противно. Но почему-то у рослых омо­новцев, затянутых в штурмовую форму, с десантными автоматами в руках, в шлемах с поднятыми забралами, как-то самопроизвольно раздувались ноздри, а учащен­ное, прерывистое, будто после долгого бега с препят­ствиями, дыхание указывало на определенную вред­ность такой их работы для человеческого здоровья. И при этом еще они стыдливо отводили друг от друга гла­за, будто боясь, что их уличат в чем-то непотребном, запретном.