Данте - Дмитрий Мережковский

Едва человек узнал что-то о Боге и поднял глаза к небу, как увидел Трех. А когда родился на земле Человек, знавший Бога так, как никто не знал до Него и после Него, то вся жизнь этого Человека, от минуты, когда люди услышали из отверзшихся над водами Иордана небес глас Отца: «Ты — Сын Мой возлюбленный» (Мк. 1, 11), и Дух сошел на Сына, — до той минуты, когда Иисус Воскресший сказал ученикам последние слова свои на земле:

Идите, научите все народы, крестя их во имя

Отца и Сына и Святого Духа. (Мт. 28, 19), —

вся жизнь этого Человека была очевидным, всемирно-историческим действием Трех, совершающимся и в жизни всего христианского человечества до «великого отступления» от Христа, il gran rifiuto, которое, начавшись во дни Данте, продолжается до наших дней.

Увы, мой друг, старо и ново, Веками лжи освящено, Всех одурачившее слово:

Одно есть Три, и Три — одно.

Кто прав, — Данте, знающий, что людям нельзя спастись без Трех, или этого не знающий Гёте — весь мир наших дней? Были, вероятно, в жизни Данте такие минуты, когда он спрашивал себя, кто сошел с ума, — он или весь мир, и когда, может быть, чувствовал то же, что человек в параличе, который, проснувшись ночью в доме, где начинается пожар, хочет вскочить, закричать, и не может и знает, что он, вместе со всеми, глубоко спящими в доме, погибнет в огне. То же чувствуют и в наши дни те, кто понял, что сделал Данте, когда сказал никому непонятное и ненужное: Три.

«Кто сошел с ума — я или мир?» — от этого вопроса, если его услышать и понять, как следует, можно в самом деле сойти с ума, или отчаяться не только в себе и в людях, но и в Том, в Ком отчаяться значит упасть в последний круг ада — в «Иудину пропасть», Джиудекку, где в вечных льдах леденеют предатели, потому что отчаяться в Нем — значит Его предать, как предал Иуда. Если бы мы могли довести до конца то, что начинается в этом вопросе: «кто сошел с ума?» — мы поняли бы, почему полусошедший с ума, полуотчаявшийся Данте замуровал в стену именно последние песни «Рая», где возвещается миру то, над чем посмеется Мефистофель-Гёте — дух всего отступившего от Христа человечества наших дней:

Одно есть Три, и Три — Одно.

Если же Данте все-таки не сошел с ума и не отчаялся, а жил и умер с бессмертной надеждой, то потому, что знал, как бессильны над ним люди в этом главном деле его — благовестии Трех.

Так погубить не могут их проклятья

(и то, что хуже всех проклятий, — мертвый сон в доме, где пожар), —

Чтоб не спасала вечная Любовь,Пока надежда в сердце зеленеет.[948]

Вот для чего Данте, поэт бессмертной надежды, так нужен в наши дни, чтоб не сойти с ума и не отчаяться тем, кто понял, что значит Три.

Так же, как движется тело человека в трех измерениях пространственных, — движется и душа его в трех Измерениях Божественных; так же, как действует закон мирового тяготения физического на тело человека, — действует и на душу его закон мирового тяготения духовного: вот почему все, кто религиозно движется только в двух измерениях — в плоскости, как будто нет ни глубин, ни высот, — раздавливаются тяжестью или проваливаются в пустоту. Это и происходит с людьми наших дней.

«Страшно много человеку на земле терпеть, страшно много ему бед».[949] Три главных беды: Голод, Рабство, Война. Очень возможно, что, после первой Великой Войны, наступит для всей Европейской цивилизации вторая Ледниковая ночь; но если и в этой ночи где-нибудь, на пустынном островке или в пропастях земли будут молиться три Старца: «Трое Вас, трое нас, — помилуй нас!», то и этого будет достаточно, чтобы возобновилось прерванное всемирно-историческое действие Трех в снова христианском, или уже за-христианском в Третий Завет вступившем человечестве. И если тогда, выйдя из Ада, люди снова начнут восхождение на гору Чистилища, в Рай Земной — в Царство Божие на земле, как на небе, то с каким умилением и с какой благодарностью вспомнят они забытого и почтут презренного Данте, великого благовестника Трех.

Что сделал прошлый или что сделает будущий Данте? Вечный религиозный опыт — догмат о Троице — он раскрыл или раскроет по-новому, «не для созерцания, а для действия». Новое тут именно в том, что догмат этот всегда открывался в созерцании, и только у Данте впервые открывается во всемирно-историческом действии. Цель его можно бы выразить тремя словами, простейшими и понятными для всех, всегда и везде: Мир, Хлеб, Свобода.

Три человеческих муки — Голод, Войну и Рабство — утоляют Трое: Отец, Сын и Дух. Хлеб — от Отца:

взяв (Иисус) семь хлебов и воздав благодарение (Отцу)… дал ученикам… И они раздали народу… И ели (все) и насытились. (Мк. 8, 6–8.)

Мир — от Сына:

мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. (Ио. 14, 27.)

Свобода — от Духа:

Дух… послал Меня… проповедовать пленным освобождение… отпустить измученных (рабов) на свободу. (Лк. 4, 18.)

Кажется, чуткому уху слышно, как бьется сердце Данте — сердце будущего мира: «Мир, Хлеб, и Свобода; Отец, Сын, и Дух, — Три!» Но так же, как налипшие на трансатлантическом кабеле ракушки не слышат вести, передаваемой от одного материка к другому, — люди не слышат, вот уже семь веков, и сколько еще веков не услышат передаваемого Данте из прошлого в будущее самого непонятного для них, неизвестного и как будто ненужного слова, а на самом деле единственно нужного и единственно спасающего: Три.

Примечания

1

V. N. XXIX.

2

Parad. XXX, 115–126.

3

Goethe. Faust. I, Hexenkueche.

4

De Monarchal. 1, 15 (Opere di Dante, ed. Bemporad. Firenze, 1921, p. 358.

5

Epist. ad Cane Grande, ХIII, 15.

6

Boccaccio, Vita de Dante, XII.

7

Boccaccio, Vita de Dante, XII.

8

Voltaire, Diet. Phil. De Sanctis. Pagine Dantesche, 161.

9

Purg. XIV, 10–21.

10

M. Scherillo. Alcuni capitoli della biografia di Dante, 1896, p. 437.

11

«Une amplification stupidement barbare».

12

Nietzsche, Die Goetzendaemmerung.

13

Dante's widerwertige, on abscheuliche Grossheit…

14

Comi. I, III, 5.

15

Exod. III, 5.

16

Inf. I, 7.

17

J. Symonds. Dante, 1891.

18

Purg. XX, 94–96.

19

Purg. XX, 94–96.

20

Inf. I, 10–12.

21

Goethe, Faust, I, Vor dem Tor.

22

Purg. III, 133–135.

23

De Vulg. eloqu. I, VI, 3 — «terris amenlor locus quam Florentìa non existât».

24

V. N. XIX, Canz. I.

25

V. N. XIX. Canz. I.: «color di perle ha».

26

Purg. II, III, 114.

27

V. N. ХХIII.

28

De Vulg. eloqu. II, VI, 5.

29

Leon Bruni, Vita di Dante-Solerti, 103: «Popule mee, quid feci libi?»

30

De Monarch. I, XII, 6.

31

V. N. I.

32

Inf. XXIII, 94.

33

E. del Cerro. Vita di Dante, p. 2.

34

Par. XV, 97.

35

L. Prieur. Dante et l'ordre social (1923).

36

Inf. VI, 61.

37

R. Davìdsohn. Firenze ai tempi di Dante (1920), p. 452.

38

L. Bruni. Vita di Dante (Solerti, p. 98).

39

G. L. Passerini. Vita di Dante (1929), p. 37.

40

Par. XXII, 109 ff.

41

Del Cerro, p. 10.

42

G. Villani. Chron. (Solerti, p. 3).

43

G. Subodori. Vita giovanile di Dante (1906), p. 10.

44

F. X. Kraus. Dante (1897), p. 23.

45

M. Barbi. Dante (1933), p. 7. H. Hauvette. Dante (1919), p. 88.

46

A. Vellutello. Commento alla D. C. ed. 1564 (Solerti, p. 203).

47

Com. IV, 11.

48

Par. XVI, 1.

49

Inf. XV, 75.

50

L. Bruni (Solerti, p. 98).

51

G. Boccaccio. Vita di Dante (Solerti, p. 13).

52

G. Salvadori, p. 121., M. Barbi, p. 14.

53

Par. XVI, 61.

54

Inf. III, 61 ff.

55

G. Salvadori, p. 12.

56