Гулящая - Панас Мирный

Всяк судил по-своему. Одни раздумывали, подходит ли этот случай к старым обычаям, другие - на пользу ли он человеку, или в убыток,- с этой стороны тоже судили. Дальше этого никто не шел, никто не пытался покопаться в человеческой душе, заглянуть и в свое собственное сердце, спросить самого себя: "А что бы я сделал, если бы слепая судьба поставила меня на место Марины или Довбни?"

Одна только Христя так об этом думала. Молодая, неопытная, она все это принимала близко к сердцу; неразрешимые загадки волновали ее ум. Она видела, что жизнь толкает ее на тот самый путь, по которому пошла Марина. Найдет ли она на этом пути свое счастье, или ждут ее горе и беда? Вон Марья говорит: молодец Марина! Обманывай их, пока молода и здорова!.. А что, если Марину обманут? А что, если она лишится красоты и здоровья? Что тогда будет?

Христе становилось страшно. Страшно того, что ждет ее впереди, страшно самой себя. Ей казалось, что она стоит на шатких мостках посреди широкой и глубокой реки. Кругом вода, кругом кипят и пенятся валы, чернеют бездонные омуты... Стоит только на один миг зазеваться, на один шаг оступиться и понесут они тебя бог весть куда, закружат и затянут на дно ревущего водоворота.

Всю эту неделю Христя ходила грустная и задумчивая, точно ждала какой-то беды. Она не слушала, что болтают про Марину, как ее пересуживают, как смеются и издеваются над Довбней. Она прислушивалась к тому, что делалось в ее душе, что творилось в ее сердце. А творились в нем дивные дела: ей становилось так легко, когда Проценко оставался дома, и делалось так тяжело, когда он куда-нибудь уходил, а уж если он пропадал на весь вечер, ее терзала просто невыносимая тоска! Сколько раз она сама себе говорила: "Какое мне дело, куда он ходит? Что он мне, что я ему? Да по мне - пусть уйдет и хоть вовсе не возвращается!.." Но там, в ее сердце, закипало недоброе чувство, внутренний голос шептал ей, что он идет к ней, к попадье... И невыносимая тоска охватывает ее душу, от тяжелых мыслей щемит, сжимается сердце. Ляжет спать она и не спит - его поджидает; ждет, пока вернется, чтобы тут же открыть ему дверь. Верно, встретит он ее сердечным словом и сладким поцелуем; всякий раз ей так милы его ласки... Но только не теперь. Теперь уж она знает, что сказать ему. "От одной обманутой идешь, чтобы другую обманывать? К черту же, коли так!" - вот что она ему скажет... А если он обидится да начнет под нее подкапываться? Подобьет хозяев, чтобы они ее рассчитали? Куда она денется на зиму глядя? Где найдет другое такое пристанище? Тут она уже ко всем привыкла, и к ней привыкли; а на другом месте бог его знает, что еще будет?.. Что же ей теперь делать? Как быть? Умереть? Она молода, еще рано ей умирать; но чем так жить - так уж лучше умереть!.. И терзается Христя своими тайными муками, носится со своими одинокими думами; боится открыть их. Да и кому их откроешь? Марье?

Марья сама ходит как в воду опущенная: пожелтела, исхудала; все больше молчит, а нет, так бранится. Все ей мешает, все не по ней. То в кухне не прибрано - и она ворчит на Христю, а примется Христя убирать, она кричит:

- Вот еще чистюля!

- Чего вы, тетенька, сердитесь? - спросит ее Христя.

Марья не отвечает, сердито сопит. Весь день не разговаривает, а вечером заберется на печь и уж не слезает оттуда. Христя сядет за шитье, а она ворочается там, тяжело вздыхает, кого-то ругает про себя; а когда все улягутся, Христя часто слышит, как она плачет.

- Хоть бы свекровь поскорей прибралась! - сказала она как-то в унынии Христе.

- Что ж тогда?

- Вернулась бы к мужу. Так все надоело - не поверишь!

Христя ничего не ответила; Марья тоже замолчала.

В тот же вечер, подав хозяевам ужин, Христя постилала в спальне постели.

- Марья дома? - спросил хозяин.

- Дома,- ответила хозяйка.

- Научил солдат дома сидеть! Что же она теперь делает?

- Что делает? Ничего. Спит или так лежит.

- Не знаю, зачем мы держим двух служанок, когда и одной нечего делать? - помолчав, сказал хозяин.

- А как же со стряпней? - возразила хозяйка.

- Разве Христя одна не справится? Справлялась же она, когда Марья бегала... А ведь лишний рот - сколько она одного хлеба съест? Да и платить надо ей, и немало. Лучше уж Христе немного прибавить...

Христя как раз стояла против двери и видела, как хозяйка, дернув хозяина за рукав, кивнула головой на спальню. Хозяин умолк, наклонился над тарелкой и скоро заговорил о другом.

Христя уже больше не слушала; постлав постели, она стремглав убежала на кухню. Из глубины ее души, с самого дна сердца поднялась гнетущая тоска, мучительная, жгучая боль пронизала ее насквозь. Когда легли спать, она рассказала все Марье.

- А ты думала, нами очень дорожат? - спокойно сказала та.- Я давно тебе говорила, что мы хороши, пока нужны, а миновала в нас надобность, хоть с голоду подыхай, никто куска хлеба не даст! Так ты и знай да учись: не очень старайся, нечего в лепешку расшибаться. Нас не будет - другие найдутся. Хорошо только тому, кто сам ничего не делает или за деньги чужую работу покупает, а рабочему человеку везде одинаково. Такая уж наша доля, такая уж наша участь проклятая!.. Я уж давно видела, что меня рассчитают. Как они еще этого раньше не сделали? Что до меня - так мне все едино: свет не клином сошелся; не будет Галя - будет другая... Не у них одних работа, и у других найдется, а рук мне не занимать стать... А вот когда ты останешься одна, держись! Они тебя запрягут, увидишь тогда!

- Да мне лишь бы год отслужить, а там ну их!

- Год! - удивилась Марья.- Да разве это мало- год? Им только этого и надо... Год отслужишь, а там они немножко прибавят и опять останешься.

- Нет, не останусь,- решительно ответила Христя.

- А если и не останешься, так ведь всю зиму и весну своим хребтом отдуваться - это тебе не шуточки!.. Ведь на тебе одной будут выезжать. Вот ты и подумай!

- Что же мне делать? - в отчаянии спросила Христя.

- Как что? Бросай и ты вместе со мной.

- Как же мне бросить?

- Как? Да так же, как все. Тебя нанимали в горничные - за стряпню не берись, это, мол, дело кухарки. А если стряпать, так я, мол, и вовсе не хочу.

- Да меня просто нанимали, не говорили, для чего.

Марья только засмеялась.

- Чудачка ты! - сказала она.- Хватит! спать пора!- прибавила она и скоро заснула.

А Христю обуяла тяжелая дума. Ей было больно и страшно; досада и слезы мучили ее. Она не знает, что делать, как уйти от беды, которая надвигается на нее. Послушаться Марьи - и бросить?.. Сердце ее этого не хотело. Оно шептало, что она оставит здесь родную душу, лишится дорогого, милого ей человека. Да и где она сразу найдет себе место? Хорошо Марье: у нее всюду полно знакомых, город она знает как свои пять пальцев, ткнется туда-сюда и сразу найдет. А какие знакомые у Христи? Где у нее заступники? Одна, одна как перст! Но и тут остаться - и работы прибавится и...- она не додумала, не договорила, слезы в три ручья брызнули у нее из глаз.

На другой день она встала с еще большей тяжестью на душе. Сегодня рассчитают Марью; сегодня ей надо на что-то решиться - было ее первой мыслью. Пока встали хозяева, она ходила как приговоренная к смерти. Вот они встали, посылают Марью на базар. Та сходила на базар, вернулась. О вчерашнем никто ни слова; все как будто тихо, мирно. Христе стало легче... А может, они только поговорили, может, все обойдется-уладится?

День прошел, другой прошел; только всего и случилось, что Марья сбегала куда-то на часок и быстро вернулась. На четвертый никто ничего не говорит; на пятый уж Христя забывать стала.

Настала суббота. Поднявшись рано и умаявшись за целый день, Христя, как только свечерело, забралась поскорее на печь и заснула. Марья зажгла огонь, села к столу и стала лущить семечки. В окна тихо барабанил дождь, из комнат доносился смех; хозяева с панычом пили чай и болтали. Видно, вспоминали что-то веселое, потому что хохотали на весь дом. Марья не слушала; она бросала в рот семечко за семечком и, как мышь, грызла их своими мелкими зубами. Перед ней на столе уже лежала большая куча шелухи, а она знай подбавляет, как будто об заклад с кем-нибудь побилась и только о том и думает, как бы поскорее перещелкать все семечки. На самом деле мысли ее были далеко, хоть она и не отводила глаз от кучи шелухи... Но это только так, надо ведь куда-то глядеть, надо ведь что-то делать. Она уже выспалась, валяться ей надоело, идти некуда. И вот, опустив голову и грызя семечки, она погрузилась в свои мысли. Печальные они у нее, безотрадные; утраты, одни утраты вспоминались всё ей, а счастья и радости - ни на грош. Она перебрала в памяти всех, с кем когда зналась и кого любила, вспомнила, кто когда обманул ее... Целая вереница обманщиков и негодяев! Ничего, кроме лжи, не знала она в молодости, ничего, кроме горя и слез... Что ж, научили они ее чему-нибудь, остерегли? "Кой черт!" - думает она. Вот и теперь чувствует она, что тоскует ее сердце. Она знает, чем это кончится... Скучно, грустно ему одному...

- Хоть бы пришел кто-нибудь! - со вздохом сказала она.