Мост в белое безмолвие - Леннарт Мери

Держась берега, Маазик вернулся обратно на мыс Биллингса и построил там себе охотничью хижину - третью за время своей дальневосточной одиссеи. Однажды у него ночевал Пиланицкий, который, заболев, решил вер-{272}нуться на Колыму. Капитан лег спать с ружьем в руках и револьвером под подушкой. Маазик приводит следующий диалог:

"- Что за жизнь вы себе выбрали! Во всем мире у вас не осталось ни одного друга.

- Сам знаю, - вот все, что он ответил мне".

На следующее утро:

"- У меня такое чувство, Пиланицкий, будто я вижу вас в последний раз.

- Я не сделал красным ничего плохого.

- Вы еще получите свое за тех тридцать человек, которых отправили на тот свет на Колыме!

- Потому я туда и возвращаюсь..."

Картину морального разложения белогвардейцев Маазик дополняет сообщением, что Пиланицкий был убит на Колыме во вспыхнувшей там анархистской междоусобице.

В феврале 1923 года распространился слух, что со стороны Якутии движется банда белобандитов в количестве двухсот человек, которая пытается пробиться в Америку через Чукотский Нос. Из Уэлена на нартах прибыл новый уполномоченный Камчатского ревкома Федор Караев. Он поселился в охотничьей хижине Маазика и вместе с сорока красными чукчами-охотниками начал строить оборонительную линию из снега. "Нарочные приходили и уходили, принося всевозможнейшие сообщения, но отряду и ездовым собакам нужна была еда в таких невероятных, количествах, которого просто негде было раздобыть, и в конце концов он был вынужден вернуться в Уэлен".

Это была одна из последних попыток белогвардейцев прорваться через Уэлен на Аляску. Владивосток к тому времени был уже освобожден, а в апреле 1923 года на побережье Охотского моря был уничтожен отряд Бочкарева. Осенью представитель Камчатского ревкома И. Брук открыл в Уэлене школу, и этой же осенью при школе начало действовать Общество друзей Воздушного Флотапервая воздухоплавательная организация на Чукотке, как я узнал из десятого номера "Авиаработника" - стенной газеты летчиков поселка Лаврентия, когда по дороге домой мне пришлось остановиться у них. Перед новой жизнью были поставлены новые, неслыханные ранее задачи.

Аугуст Маазик не присутствовал при основании Общества друзей Воздушного Флота. Он покинул Уэлен за не-{273}сколько недель до этого на американской шхуне, капитаном которой был Кокрен-младший. Когда-нибудь я постараюсь выяснить, не является ли он потомком нашего Рыжего. Такое предположение кажется мне вполне обоснованным. Я люблю, когда круг замыкается.

Вот-вот замкнется и круг Аугуста Маазика. Он стоял слишком близко к учредительному собранию Общества друзей Воздушного Флота, чтобы не оставить следа и здесь. Когда Маазик через пять лет увидит в последний раз Уэлен, он увидит его с воздуха, с борта самолета. Произошло это так.

Летом 1929 года неподалеку от Северного мыса вмерзли в лед советский пароход "Ставрополь" и шхуна "Нанук" американского коммерсанта Свенсона, снабжавшего советские торговые организации. На борту "Ставрополя" были женщины и дети, а также несколько больных, положение Свенсона тоже становилось критическим. По радио он попросил помощи у известного полярного летчика Бена Эйелсона.

Руководитель американского общества "Аляска Эйруэйс" близкий друг Маазика Бен Эйелсон недавно поставил новый рекорд и был одним из самых известных воздухоплавателей мира. Вместе с австрийским полярным исследователем Джорджем Уилкинсом он пролетел с мыса Барроу на Аляске на Шпицберген и обратно. Полет продолжался двадцать с половиной часов и стал самым длинным беспосадочным трансполярным перелетом. Но побережье Чукотки Бену Эйелсону было незнакомо.

К тому времени Маазик как раз вернулся из очередного похода на нартах, который чуть было не стал для него последним. На этом своем одиноком пути домой в полторы тысячи километров он провалился в трещину во льду "и бултыхнулся прямо в воду", которая была не чем иным, как арктическим морем Бофорта. С помощью финки он вскарабкался наверх по гладкой ледяной стене. Один из немногих, кому это удалось сделать до него, был исследователь Антарктики Дуглас Моусон. Но тем, кто знает биографию Маазика, такое чудо представляется вполне закономерным. Он добрался до Нома и в гостинице "Золотые ворота" встретился с Беном Эйелсоном. Маазик снабдил друга полярным снаряжением и описал ему Северный мыс и его окрестности. Конечно же тот пригласил его с собой. "Мне больше нравится падать с нарт, чем с самолета", - рассмеялся Маазик. Это спасло ему жизнь. {274} Бен Эйелсон и механик Борланд не вернулись. Теперь Маазик сам вызвался лететь на поиски пропавших летчиков. Американский сенатор, прибывший, чтобы руководить спасательными работами, недоверчиво осведомился, сколько рассчитывает Маазик получить за свои услуги. "Я ответил ему, что Эйелсон мой друг, что поиски - дело жизни и смерти, и если я могу в этом принести хоть какую-нибудь пользу, то уж, во всяком случав, не за деньги". Маазику поручили организовать санную экспедицию на побережье Чукотки и обучить летчиков всему, что надо знать в условиях Арктики. Он учил их строить эскимосское иглу, охотиться, готовить пищу из ничего, учил одеваться. Это странное соединение слов "учил одеваться" людям несведущим кажется смешным. Но ничего смешного в этом нет. Когда известный советский полярный летчик Михаил Каминский (о котором Юхан Смуул писал в "Ледовой книге") совершил свою первую вынужденную посадку и оказался в тундре в сорокаградусный мороз в обычной городской одежде, ему очень сильно попало от Янсона: "Вы забыли одеться, как надлежит в Арктике, забыли "погоду", забыли топор..." Самокритичный Каминский иронизирует: "Какими аристократами мы были! Нас одевали, кормили, регламентировали каждый шаг, чтобы, не дай бог, не перетрудились, не ушиблись. Тьфу!.. Меня не научили, что в Арктике надо тепло одеваться, что надо летать с топором и палаткой".

Маазик поднялся в воздух на двухместном "Стенсоне" Эдварда Юнга.

Вылетели первые самолеты и с Камчатки. 15 ноября 1929 года на ледоколе "Литке" их доставили в бухту Провидения и к концу года подготовили к полету. В конце января 1930 года в районе Северного мыса встретились советские и американские летчики М. Слепнев, Ф. Фарих, В. Галышев, И. Эренпрейс, И. Кроссинг, А. Келхам. Впервые был совершен полет над неведомым Чукотским Носом, внутренние области которого все еще оставались белым пятном на карте. Дважды летал на Северный мыс Аугуст Маазик, но из-за погоды оба раза вынужден был вернуться. Крыло потерпевшего крушение самолета американцы обнаружили в ста километрах к востоку от Северного мыса. Несмотря на трудности, советским летчикам удалось там приземлиться. Они перелопатили снег на площади в несколько сот метров, нашли тела погибших американцев и участвовали в их погребении на Аляске. {275} В память этого трагического события, а также в память дружественной совместной работы летчиков мыс в устье прекрасной Амгуемы носит название Коса двух пилотов.

В полярных владениях Канады на земле Банкса о заслугах Аугуста Маазика напоминает горный перевал, носящий его имя, который он открыл неподалеку от того места, где Амундсен последний раз зимовал на шхуне "Йоа" на своем длинном пути по Северо-Западному проходу.

ИНЧОУН

Если плыть из Уэлена на восток, попадешь в Америку, а если на запад в куда менее известный Инчоун. Без долгих размышлений решаем плыть на запад. Погода стояла теплая, безветренная, нас обволакивал густой туман, и я подумал, что в такую погоду на море всего и дел, что дремать, чем мои спутники в лодке и занимались. Мое заблуждение рассеял отчаянный вой сирены, который разорвал тишину, как рев коровы, заблудившейся в чаще и нетерпеливо призывающей доярку. И вдруг я увидел невероятное: над плотным, недвижным туманом скользили белые мачты невидимого корабля, похожие на лирические перископы. Мачты могли принадлежать только "Суле", покинувшей рефрижератор "903" у ледовой перемычки. Конечно, этот факт не добавляет ничего нового с точки зрения знакомства с Чукотским морем или с чукчами. И все-таки! Знакомые мачты.

К брезентовой штормовке я приторочил временный карман. В нем как раз умещается полбуханки хлеба, что совсем немало, если учесть, что уэленская буханка весит два кило. Штурман бросает на карман прищуренный взгляд, колючий, как металлическая щетка.

- Маловат, пожалуй, - говорит он, и в следующий раз его словно окаменевшее лицо дрогнуло только через полчаса. Теперь я знаю, что это такое - юмор чукчей.

Наш тихий подвесной мотор вспугивает неисчислимое количество корморанов, но они так разомлели, что поднимаются над водой лишь на мгновение и тут же плюхаются обратно в воду, как жареные гуси. Они лучше меня знают, что их мясо почти несъедобно. Даже когда над нашими головами, громко хлопая крыльями, пролетает стая уток, никто не хватается за ружье: охотиться в такой туман дело безнадежное. {276}