Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Виктор Михайлович Чернов

коммуну»12.

   Однако Союз землевладельцев сумел найти отклик в определенных кругах. На съезде рязанского филиала этой организации местный предводитель движения землевладельцев Казаков обрадовал делегатов следующей новостью: «Совет Всероссийского союза землевладельцев установил тесный контакт с Советом съездов представителей торговли и промышленности и достиг взаимопонимания с банками, особенно земельными». В Тамбовской и Пензенской губерниях организации землевладельцев и промышленников работали рука об руку. Из Тулы в адрес министерства внутренних дел пришла телеграмма, описывавшая анархию в губернии и требовавшая прислать кавалерийский полк. Она была подписана Союзом землевладельцев, Союзом промышленников и Союзом духовенства Тульской епархии.

   В самой деревне российские землевладельцы добились определенных успехов. Например, в июле их Новгород-Северское отделение насчитывало свыше 3000 членов, Полтавское – 2500, а Сергиевское, Одесское, Екатеринославское и некоторые другие – около 500 членов каждое. Конечно, по сравнению с количеством мужиков в серых шинелях это была мелочь. Возможно, главным направлением деятельности этих отделений был поток жалоб в адрес Временного правительства, осуждавших действия крестьян и требовавших восстановить нарушенные права собственности. Министерство внутренних дел отвечало на жалобы таким же потоком телеграмм своим губернским комиссарам, а ответы последних снова и снова доказывали надуманность этих жалоб. Комиссар очень неспокойного Раненбургского уезда Рязанской губернии докладывал:

   «Тщательное расследование не подтвердило ни одной из огромного количества жалоб. Из-за фальшивых обвинений труд людей и финансовые средства потрачены зря. Несомненно, это было попыткой подорвать силы земельного комитета и посеять раскол среди населения, что в первые два месяца революции сделать было очень легко»13.

   На второй сессии Главного земельного комитета представитель Нижне-Новгородской губернии доложил, что крестьяне говорят только об одном: мы устали ждать, мы ждали триста лет, а теперь, когда мы завоевали власть, больше ждать не хотим.

   А чего им было ждать? Им сказали: Учредительного собрания. К несчастью, это собрание с удручающей регулярностью откладывалось. Лучшего способа вызвать у крестьян ненависть к Учредительному собранию нельзя было придумать.

   Именно поэтому идея о том, что Учредительного собрания ждать не нужно, а нужно взять землю сразу, нашла множество сторонников. На второй сессии Главного земельного комитета представитель Смоленска сообщил о разговорах крестьян Сычевского уезда: «Они все толкуют об Учредительном собрании. Небось Николашку свергли без всякого Учредительного собрания; почему бы и нам не стереть помещиков с лица земли тоже без него?» Большевики оказались тут как тут и начали их подзуживать: «Это можно. Надо только установить диктатуру рабочих и крестьян, и все проблемы будут решены в два счета, одним росчерком пера на революционном декрете».

   Однако помещиков это ничуть не пугало. Диктатура, большевизм – какая разница, если Учредительное собрание все равно не оставит им землю и решит не платить за нее? «Чем хуже, тем лучше» – пусть все идет самым кровавым и деспотичным путем. На этом reduct?o ad absurdum [доведении до абсурда (лат.). – Примеч. пер.] революция и свернет себе шею.

   Позже даже прогрессивный и осторожный крупный землевладелец и октябрист Шидловский писал:

   «Я думаю, что большевики, сами того не подозревая, сослужили России огромную и незабываемую службу, разогнав Учредительное собрание под председательством Чернова. Ничего хорошего из этой затеи не вышло бы все равно; оно было не менее вредным, чем большевизм, хотя без диктатуры и террора; я чувствую, что если стране было суждено пережить суровый кризис, то уж лучше выпустить наружу всех чертей сразу, чем делать это постепенно»14.

   Если так говорили люди, уже пережившие ужасы диктатуры и террора, то тем легче им было придерживаться «негативного максимализма», когда «диктатура пролетариата» была всего лишь туманной абстрактной идеей, еще не выразившейся в крови и терроре.

   На какое-то время у помещиков возник луч надежды, связанный не с созданием сильной организации, способной подавить крестьянское движение, а с расколом и дезорганизацией внутри этого движения.

   Крестьяне присоединились к советской демократии. Они добавили к существовавшим Советам рабочих и солдатских депутатов свои Советы крестьянских депутатов, в которых большинство принадлежало эсерам. Раньше, в 1905 г., существовал беспартийный Всероссийский крестьянский союз. Теперь после трений с Крестьянским союзом партии социалистов-революционеров его лидеры решили восстановить организацию с прежним названием.

   12 марта назначивший сам себя Главный комитет Крестьянского союза обратился к народу со своим первым воззванием. Без всяких угрызений совести он объявил себя «священным союзом всех классов» и убеждал крестьян «не мешать частным собственникам и не вмешиваться в их дела... Пусть и помещики засевают свои поля». Обращение заканчивалось словами о необходимости «восстановления свободного обмена, нарушенного царским правительством» – иными словами, отмены политики твердых цен на сельскохозяйственную продукцию. Защита промышленного капитализма соответствует интересам страны, так как торговля и промышленность, «свободные от вмешательства государства», обогащают страну и казну. Если же капитал «не находит выгодных условий», он «легко перетекает в другие страны» и даже попадает «в банки наших врагов».

   Крестьянский союз не дерзал нападать на Советы крестьянских депутатов с открытым забралом. Он даже участвовал во Всероссийском съезде крестьянских Советов. С его точки зрения, Советы были органом, существовавшим только до Учредительного собрания, чтобы наблюдать за Временным правительством и поддерживать министров-социалистов. Напротив, Крестьянский союз должен был стать постоянной политической организацией, представляющей интересы деревни. Главный комитет Крестьянского союза ясно давал понять, что в отличие от Советов, поддерживающих социалистов, он безоговорочно поддерживает все Временное правительство в целом.

   Логика ситуации диктовала Крестьянскому союзу, что он должен созвать свой Всероссийский съезд сразу за Всероссийским съездом крестьянских Советов. Эта сепаратистская тенденция союза вызвала тревогу у вождей крестьянских Советов. Крестьянское движение оказалось решительно расколотым. Лидерам союза пришлось выбирать между союзом и Советами. Многие из наиболее видных представителей союза выступили за его ликвидацию. Министры-социалисты Пешехонов и Чернов также отказались участвовать в съезде союза. Остальные члены Главного комитета упорно защищали свою позицию и все же сумели созвать съезд 31 июля в Москве. После того как президиум отказался предоставлять слово тем, кто выступал против самостоятельного существования союза и за его слияние с Советами, меньшинство демонстративно покинуло съезд. Часть делегатов разъехалась. Оставшиеся в количестве ста пятидесяти человек (к концу их было меньше сотни) настояли на выборах Организационного комитета. Московский съезд закончился полным провалом. Он не выдерживал никакого сравнения со Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов, на котором присутствовали 1353 делегата. После съезда в провинции началась борьба между Советами крестьянских депутатов и местными отделениями союза, которую выиграли первые, после чего последние почти полностью потеряли влияние. Исключениями были Дон и Украина.

   Характерно, что после сильного давления слева съезд Крестьянского союза выражал свой «правый» характер только в области абстрактной политики. В общественном смысле