Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Виктор Михайлович Чернов

покончено раз и навсегда.

   Но эта надежда вскоре развеялась. Командующий Юго-западным фронтом генерал Корнилов 8 июля отдал приказ по всей прифронтовой зоне: под угрозой уголовного преследования, лишения прав собственности и ареста он запретил всякое «произвольное вмешательство» местных органов в земельные отношения. Кроме того, запрещалось требовать у местных помещиков повышать заработную плату военнопленным или забирать этих пленных из больших имений и передавать их женам солдат. Приказ вызвал волнения как в деревне, так и в армии. Генерал не шутил. За нарушение этого приказа был привлечен к суду земельный комиссар Полтавской губернии. Военные власти приказали рассматривать такие дела немедленно и при необходимости использовать войска. Ободренные этим примером, гражданские суды и государственная прокуратура развернули активную деятельность и за пределами прифронтовой полосы. Они начали арестовывать членов земельных комитетов. Последние потеряли у населения всякий авторитет, и их дальнейшая деятельность стала невозможной.

   Чернов предпринял новый шаг: 16 июля он издал «инструкцию для земельных комитетов». В ней подтверждалось право комитетов забирать земли, которые их владельцы не могли обрабатывать, и распределять их среди крестьян. Он подтвердил право местных земельных комитетов быть посредниками при пересмотре арендных договоров между собственниками и арендаторами. Крестьяне, обязанные сдавать излишки фуража на военные нужды по твердым ценам, наделялись правом делать это только после обеспечения кормом собственного скота. Инструкция разрешала использование помещичьего скота и механического оборудования, но только с согласия земельных комитетов и комитетов по заготовкам и под их непосредственным наблюдением. Земельные комитеты должны были наблюдать за охраной лесов от хищнической вырубки и защищать право крестьян брать древесину для собственных и общественных нужд. Обеспечивалась защита образцовых хозяйств, племенного скота и ценных сортов зерновых. В заключение инструкция рекомендовала земельным комитетам удовлетворять справедливые и хорошо обоснованные требования трудящегося крестьянства, считать себя полномочными органами государственной власти и рассчитывать на поддержку министерства земледелия; в свою очередь, последнее приложит все силы, чтобы издать новые законы, призванные «покончить со сложившейся в земельных отношениях ситуацией, сомнительной и неопределенной с точки зрения народного понимания права и закона».

   Позиция министерства земледелия тут же вызвала протест министерства юстиции: «Согласно пункту 4 статьи 7 декрета о земельных комитетах, право последних издавать обязательные для исполнения распоряжения в области аграрных и земельных отношений не дает им права распоряжаться чужой частной собственностью».

   Трудно поверить, что такой точки зрения можно было продолжать придерживаться не только в революционное, но даже просто в военное время. Мировая война ограничила право частной собственности множеством инструкций под дамокловым мечом реквизиции.

   Министерства заготовок и внутренних дел одновременно разослали соответствующие циркуляры. Циркуляр Чернова был для местных властей лучом света; два других окончательно сбили их с толку, особенно циркуляр министерства внутренних дел, подготовленный еще при князе Львове, но подписанный временно исполнявшим его обязанности Церетели. Этот циркуляр игнорировал неумолимую неизбежность перехода деревни от одного порядка землепользования к другому. Он был напичкан фразами, заставлявшими вспомнить старую бюрократическую утопию: «принять решительные меры против нарушителей закона»; «запретить земельным комитетам превышать свои полномочия»; «преследовать нарушителей по всей строгости закона». Приведем лишь один отзыв, пришедший из провинции:

   «Телеграфный циркуляр министерства внутренних дел от 18 июля был передан губернским комиссарам. Его копии уже находятся на руках у местных помещиков, через несколько дней он станет известен всем трудящимся крестьянам и вызовет тревогу за судьбу будущей аграрной реформы... Товарищи! Вас вводят в заблуждение люди, которые сеют бурю и анархию. Вы далеки от чувств деревни»4.

   Инструкция Чернова была попыткой перекинуть мост между действиями правительства и чувствами деревни. Почему же она подняла такую бурю?

   К тому моменту тревоги и опасения сельских помещиков достигли предела; им требовался козел отпущения. Жертвой стали земельные комитеты; партия кадетов и цензовая Россия ощущали себя курицей, высидевшей утиное яйцо. Диктаторский жест генерала Корнилова, явно рассчитанный на завоевание сердец землевладельцев, подарил последним новую надежду. Но своей инструкцией Чернов санкционировал деятельность земельных комитетов, сделав их исполнителями высшей воли и предложив народу иметь дело только с ними. Это помешало правительству поддаться ожесточенному давлению справа.

   Правительство обсудило вопрос, имеет ли министерство юстиции формальное право привлечь министерство земледелия к суду за превышение полномочий. И тут нашлась лазейка. Большевики потерпели первое крупное поражение. Они попытались вывести народ на улицу с лозунгом «Вся власть Советам!», после чего Керенский привел в Петроград войска с фронта. Начались аресты большевиков; правые подняли голову и потребовали распустить не только Советы, но и все большевистские организации. Главной мишенью антисоветской кампании стал Чернов. Возглавил атаку на него Милюков, стремившийся отомстить за свою майскую отставку. Его газета «Речь» обвинила Чернова в «пораженчестве», как участника Циммервальдской конференции социалистических партий, выдвинувшей лозунг борьбы за скорейшее заключение демократического мира. Однако вся публицистическая деятельность Чернова во время мировой войны была посвящена решительной борьбе с «пораженчеством»5. Кроме того, его обвиняли в издании «на немецкие деньги» литературы, предназначенной для русских военнопленных в Германии. Единственным поводом для такого обвинения было его участие в «Обществе духовного успокоения русских военнопленных», которое издавало газету «На чужбине». В данное общество входили и такие левые интернационалисты, как М.А. Натансон, и такие правые «оборонцы», как пламенный патриот, полковник Оберучев. В некоторых немецких концентрационных лагерях военные власти даже запрещали распространение этой газеты. Теперь яростная политическая борьба в России достигла апогея, и в ход шло любое оружие. Цензовая Россия выдвинула лозунг: «Никаких циммервальцев на министерской скамье!» Позже этот лозунг был повторен на московском Государственном совещании казачьим генералом Калединым и правым кадетом Маклаковым. Слова «Циммервальд», «пораженчество» и «немецкие деньги» застряли в мозгу филистеров. Сражаться с Великой Земельной Реформой было труднее, чем клеветать на конкретного человека. Грязная волна поднялась еще выше. Наконец распространился слух, что у газетчиков Бурцева и Щеголева, проводивших независимое расследование дел о шпионаже, есть документы, уличающие Чернова в «службе немцам».

   Чернов потребовал, чтобы правительство расследовало все его действия; он заявил, что на время оставит свой министерский пост, чтобы облегчить предъявление ему обвинения. В Совете, особенно среди крестьянских депутатов, данная новость вызвала взрыв. Крестьяне заявили, что для деревни это станет искрой в пороховом погребе. Воинственные помещики поднимут голову, а крестьяне, потерявшие всякую надежду на законное решение насущных для них вопросов, станут полагаться на собственные силы и предпримут самые отчаянные действия; результатом станет всероссийский погром помещиков. Чернов успокоил их только с большим трудом, заверив, что клеветники будут быстро разоблачены. На заседаниях губернских крестьянских съездов царила тревога. Тамбовский съезд заявил: «Отставка Чернова и задержка в принятии его временных законов неизбежно приведет к беспорядкам и анархии в