Желание под солнцем - Карен Робардс

Он лежал, положив голову на руку. В темноте глаза его блестели жестким зеленым светом.

– Вероломная сука, – сказал он. У Лайлы перехватило дыхание.

– Джосс…

– Мисс, вам пора уходить. Капитан велел запереть вас в каюте, а мне нужно возвращаться на палубу.

Лайла кивнула в ответ и отвернулась, времени на объяснение у нее не было.

Когда дверь с лязгом закрылась позади нее и была заперта одним из мужчин, которые принесли Джосса, она обратилась к своему сопровождающему:

– Не могли бы вы позаботиться, чтобы он получил медицинскую помощь? Он… как я сказала, очень ценный.

Матрос поджал губы:

– Я спрошу капитана Ратледжа. Это ему решать. И Лайле пришлось удовлетвориться этим.

Глава 42

В течение трех дней Джосс оставался один в мрачной сырости арестантской «Красотки Беттины», если не считать единственного визига корабельного доктора, который осмотрел его затылок, присыпал рану каким-то вонючим порошком, ушел и больше не появлялся. Крайне спартанская обстановка не особенно беспокоила Джосса, чего нельзя было сказать об одиночестве. Не то чтобы ему хотелось водить дружбу с членами экипажа. Он был рад, что видел их всего несколько коротких минут в день, когда они просовывали поднос через приоткрытую наполовину деревянную, наполовину зарешеченную дверь.

Человеком, которого ему не терпелось увидеть, была Лайла.

Чем больше он размышлял над ее поступком – а поскольку, кроме размышлений, заняться было больше нечем, он думал над этим постоянно, – тем в большую ярость приводило его ее предательство. После всего того, что было между ними, то, что она сказала первому же попавшемуся сочувствующему, что он раб, вызывало у него непреодолимое желание свернуть ей шею. Ему хотелось трясти ее до тех пор, пока голова не оторвется. У него чесались руки перебросить ее через колено и шлепать по заду до тех пор, пока не заболит рука.

Вероломная маленькая сучка утверждала, что любит его, и он поверил ей. Но едва вновь оказавшись в пределах цивилизации, она позволила слепым предрассудкам, с которыми выросла, низвести его до положения недочеловека, недостойного целовать даже ее подол, не говоря уж о губах. Не говоря уж о том, чтобы жить с ней, любить ее, жениться на ней, быть отцом ее детей. Сука!

Где-то в глубине души он знал это, хотя надеялся и молился, что ошибается, знал, что в конце концов та злополучная капля крови встанет между ними. Он знал, что она никогда не признается в холодном, безжалостном свете дня и общества, что любит раба. Цветного раба. Потому что ему было тяжело признаваться в этом даже себе самому. Эта малая примесь крови от предка, далеко-далеко отстоящего от него на генеалогическом древе, значила больше, чем его образование, воспитание, характер.

Эта крошечная примесь крови делала его чернокожим перед законом и обществом.

Лилейная мисс Лайла спала с мужчиной другой расы. Кем это ее делает? Или, скорее, чем, если ее благородная семейка и рафинированные друзья прознают об этом? В лучшем случае парией. В худшем падшей женщиной, проституткой, шлюхой.

Терзаемому злостью и горечью Джоссу хотелось раструбить об их связи всем и каждому без разбору. Как бы съежилась эта высокомерная маленькая сучка, когда свет узнал бы, какая она на самом деле пуританская лицемерка.

Но он джентльмен, пропади все пропадом, а джентльмен не хвастается своими победами, как бы гадко леди ни повела себя по отношению к нему.

Маленькая сучка была чертовски горячей. Она хотела его, как какого-нибудь самца, черт бы ее побрал, и в этом заключалась правда. И, возвратившись в скором времени в лоно семьи, она выйдет замуж за этого неотесанного фермера, Кита, или Карла, или как там его, если он не утонул. Но даже если утонул, она выйдет за кого-нибудь другого вроде него.

И каждую ночь будет лежать в объятиях своего мужа, терпеть его прикосновения и вспоминать те страстные ночи, которые были у них. Он станет ее безумной фантазией, и эта мысль еще больше бесила его.

Она будет носить кольцо другого мужчины, его имя и детей и при этом тосковать по нему. Но ханжеская лицемерка никогда не признается в этом, разве что, быть может, в глубине души, очень глубоко. Она никогда не придет к нему. Никогда.

Он цветной раб. Она белая леди.

Так обстоит дело, так она и свет понимают его, и ему лучше свыкнуться с этой мыслью, прежде чем он снова доберется до нее. Придушив ее, он ничего не добьется, разве что обеспечит себе место на конце веревки.

В любом случае он не хотел ее убивать. Ему хотелось шлепать ее до тех пор, пока она не сможет сидеть, заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не сможет ходить, и как следует привязать ее к себе на всю оставшуюся жизнь.

Он любит ее, черт бы побрал все на свете! Любит так сильно, что, представляя ее с другим мужчиной, становится одержимым. Любит так, что ее предательство делает его буквально больным.

Что ж, вначале главное. Он уже сыт по горло этой историей с рабством. Не важно, кем были или не были его предки, он, черт побери, вернется в Англию при первой же возможности. А маленькая стерва может претворять в жизнь свои планы в отношении приятной, чинной, скучной жизни. Он желает ей успеха!

В тот вечер, когда тот же похожий на сморчка матрос, что приносил ему еду последние три дня, снова пришел, Джосс был на ногах и ждал у двери. Самым смиренным тоном, на какой только был способен, Джосс попросил перо, чернила и бумагу. К его немалому удивлению, ему их принесли.

И с угрюмой полуулыбкой он сел писать сильно отсроченное письмо своему первому помощнику по судовой компании в Англии.

Глава 43

На следующее утро «Красотка Беттина» вошла в порт Бриджтауна. Джосс знал только, что корабль бросил якорь в какой-то спокойной гавани. Их точное местонахождение ему сообщили лишь два дня спустя, когда трое моряков пришли выпустить его из арестантской, где он провел в изоляции почти шесть дней. К его безмолвной ярости, они застегнули наручники у него на запястьях, прежде чем повести наверх. Сейчас у него была ясная голова, и он мог идти без помощи.

Выйдя на солнечный свет, он остановился в проходе, моргая от слепящего сияния. Конвоир подтолкнул его в спину мушкетом, нетерпеливо побуждая идти дальше.

Когда глаза постепенно привыкли к яркому тропическому солнцу, он заметил четыре фигуры, стоящие возле сходней и наблюдающие за его приближением. Трое из них были мужчинами, один из которых, как ему показалось, был капитаном «Красотки Беттины».

Четвертой, осознал он, когда его конвоир остановил его в нескольких футах от маленькой группы, была Лайла. Она была модно одета в платье с глубоким вырезом из бледно-розового муслина, которое обнажало ее белые плечи и руки ниже маленьких рукавов-фонариков. Широкий пояс более темного розового оттенка был завязан под грудью. Лента такого же цвета была продета сквозь шапку бледно-золотистых кудрей, обрамляющих маленькое лицо. К его раздражению, мальчишеский стиль шел ей, подчеркивая хрупкое изящество черт, нежность кожи, мягкую голубизну больших глаз. Само ее очарование так бесило его, что ему немалых усилий стоило не оскалиться в ее сторону.