Всё тот же сон - Вячеслав Кабанов

Пьянством мы тогда практически не занимались, но тема эта в творчестве присутствовала, поскольку Коваль иногда по воскресеньям, а уж на каникулах всегда, куда-то с кем-то ездил на охоту, а после — каждый Юркин рассказ об этом сопровождался обязательной фразой:

— Дёрнули мы с егерем поллитру…

Мы с Вовкой уважительно выслушивали этот рефрен, отчётливо понимая, что нам, конечно, как каким-нибудь гагарам, недоступно наслажденье такой возвышенною жизнью. К концу десятого класса состоялось наше втроём посещение кафе «Ландыш», чуть справа от того места, где тогдашняя улица Кирова, текущая от Красных ворот, вливалась в Кировские ворота. Мы явились сюда не поесть, а сугубо выпить. Наконец-то Коваль сейчас покажет нам класс! Так мы думали с Вовкой и даже волновались. Но Коваль нам ничего не показал. Был робок, неумел, как и мы. Егерские поллитры, как выяснилось, относились у Юры не к быту, а к литературе в жанре «устные рассказы». Вовка же накануне, ещё не зная, что сеанс егерской магии будет разоблачён, в предвкушении иного, чистого сеанса написал такое послание Ковалю:

Выпьем, что ли, Юра,С радости и с горя!Выпьем, Юра, пьянымПо колено море…Эй, официянты,Где там поллитура?Пропадай, таланты,Выпьем, что ли, Юра!

И заключить эту часть воспоминаний о никому не ведомых стихах хочу шедевром Коваля и Митрошина, дабы этот шедевр получил бы наконец-то возможность занять своё почётное место среди вершин мировой литературы, как этого хотел Юра Коваль, а я ошибался…

Только прежде я всё же поясню одно, быть может, не очень теперь понятное слово. Тогда оно было в ходу. Кок — так называлась этакая волосяная взбитая сливка надо лбом. Кок носили стиляги, но и дамы иные нечто такое себе устраивали, особенно сразу после войны.

Итак:

Лилипуточка с маленьким кокомЦелованьем меня лобызалаИ с любовным задористым вздохомСвоё тело мине отдавала…

Я надменно хватал её тело,Брал я в руки и ноги, и грудь,И она, распаляясь, хотелаСвои юные годы вернуть…

Её чудные полные грудиПредоставлены были лишь мне,Их увидели если бы люди,То тогда б помешались в уме!

И представьте, браточки-кастраты,Я — владелец всех этих богатств!Вы ж не люди, ведь вы же приматы,Представители низших братств.

Что мужчина, когда он без женщины?Всё равно, что костёр без огня.Всё равно, что леса СмоленщиныБез корявого старого пня…

Я вас хаю — не обессудьте,На меня вам роптать ни к чему!Но прошу я вас, будьте,будьтеВерны правилу одному:

Если девушка вас полюбила,Не шатайтесь к блядям-верблюдям!Вот во мне оттого вся сила,Что люблю я подобно людям.

Я люблю!И любовь такуюЯ ценю, как бесценный алмаз.Груди полные мнуи воркую:«Нет прекраснееваших глаз…»

Всё же следует признаться, что, помимо шедевров, случалось сочинять на заказ. Вот к этому сочинительству мы относились различно. Вовка только в самых необходимых случаях осознавал надобность такого сочинительства. Во мне ворочалась идея служения людям, поэтому я писал для стенгазеты. Вовка необходимости тут не видел. Юрка видел это в гробу. А я писал и мучился, когда не выходило. Однажды, не вынеся мук, я обратился к любимому Пушкину:

Пушкин, Пушкин, расскажи мне,Как весну б ты описал?Для лицейской стенгазетыЧто бы ты такое дал?

Я пишу вот о волненье,Что навеяно весной,Призываю вдохновенье —Не в любви оно со мной…

Пушкин мне не отвечал, и я обратился к Ковалю. Он ответил за Пушкина:

И сказал тогда мне Пушкин:— Не пиши ты про весну.Уолстритовские пушкиВострят жерла на войну.

Если ты поэт-кумир,Напиши ты стих за мир!

Голос Пушкина утих,Встал он, бронзою звеня.Написал я этот стихПро него и про меня.

Другой раз я сочинял «речёвки» для торжественной встречи новых первоклассников с выпускниками. Один зачин — от малолеток — у меня замечательно получился:

Мы же станем учиться старательно,Чтобы вашею сменою быть…

Но далее не шло. Я просил о помощи Юрку. Он уклонялся. Я взывал к его совести. Совести не было. А когда чуть-чуть стало совестно, что совести нет, он всё же помог — совершенно бессовестно. Посидевши минуту, Юра подал мне листок. В нём было:

Мы же станем учиться старательно,Чтобы вашею сменою быть…И не будем ругаться мы матерно,И учительниц будем любить!

И вот настало время нам всем, не рассуждая, писать на заказ — сочинение на аттестат зрелости. Вовка ушёл в себя и отдалился. Юрка нервничал, его напрягали родители. Я же был равнодушен, ведь писать предстояло ради себя, тут не было служения людям. А Юрка нуждался в поддержке, и мы с ним готовились вместе.

У Юрки, в Хоромном тупике, мы просидели почти всю ночь. Утром Юрина мама нас разбудила и напоила чаем. Это был не просто чай. Ольга Дмитриевна всё понимала. Она знала, что надо нас взбодрить. Поэтому в наши стаканы были капнуты капельки рому. Даже только произнесение этого таинственного, стивенсоновского слова в 1955 году уже нас взбодрило.

Мы с Юркой бодро шагали, чувствуя себя превосходно, и Юрка в ритме бодрого шага (конечно же, в ритме!) бодро пел, отмахивая ритм рукой:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});