Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL. - Сюэцинь Цао

– Я для вас устроила праздник, а не для них, – промолвила матушка Цзя. – Так что не церемоньтесь! Стала бы я ради них затевать спектакли и угощение! Хватит того, что они даром смотрят, пьют и едят! А уж выбирать им вовсе не обязательно!

Все рассмеялись. Дайюй наконец согласилась выбрать одну сцену. Затем по одной сцене выбрали Баоюй, Ши Сянъюнь, Инчунь, Таньчунь, Сичунь и Ли Вань. Выбранные сценки шли по порядку, согласно пожеланиям.

Когда пришло время садиться за стол, матушка Цзя велела Баочай выбрать еще одну сцену. Баочай назвала «Ворота горной кумирни».

– Тебе нравятся такие пьесы? – удивленно спросил Баоюй.

– Эх ты! – засмеялась Баочай. – Уже несколько лет смотришь представления, а не знаешь, что эта сцена одна из лучших, и по стилю и по постановке!

– Я никогда не любил шумных пьес, – возразил Баоюй.

– Да разве в ней много шума? Нет, ты совершенно не разбираешься в пьесах! – заявила Баочай. – Попробую тебе объяснить. Эта сцена исполняется на северный мотив «Алые губки», под прекрасный аккомпанемент, напоминающий металлический звон. Да и стихотворный текст безукоризнен. Ария, исполняемая на мотив «Вьющаяся травка», считается лучшей из этой сценки. Неужели ты об этом не знал?

Баоюй устыдился, выслушав Баочай, и сказал:

– Извини, дорогая сестра! Может быть, ты прочтешь эту арию?

Баочай прочла:

Герою слез не утирай.Расставшись, я уйду. Прощай!Отшельником отныне буду…

За все благодарю тебя,А сам смиренно и скорбяЯ пострижение приму,Паду к стопам священным Будды!

И хоть законы прежних днейИз жизни вычеркну своей,Все ж иногда и обернусь,Разлуку нашу не забуду.

И вот уж вижу, как брожу…Но где исход? Не нахожу!Как раздобыть мне шляпу, плащ,Чтобы скитаться в дождь и тьму?Я патру нищего возьму[213]И в рваной обуви инойСмысл бытия добуду!

Слова арии привели Баоюя в восторг, он хлопнул себя по колену и стал громко хвалить Баочай за ее образованность.

Дайюй скривила губы:

– Потише! Смотри лучше пьесу! Еще не исполнили «Ворота горной кумирни», а ты уже изображаешь сумасшедшего!

Сказано это было так метко, что даже Сянъюнь рассмеялась. Спектакль смотрели до самого вечера и лишь потом разошлись.

Из актеров матушке Цзя понравились больше всех две девочки: исполнительница роли молодых героинь и комическая актриса. После спектакля матушка Цзя велела привести девочек, внимательно их оглядела, поинтересовалась, сколько им лет. Той, что играла роли молодых героинь, было одиннадцать, второй – только девять. Все умиленно смотрели на них и вздыхали. Матушка Цзя распорядилась угостить девочек мясом и фруктами и еще дать им в награду денег.

– Вы не заметили, что эта малышка кое-кого здесь напоминает? – улыбаясь, спросила Фэнцзе.

Баочай сразу догадалась, о ком идет речь, но промолчала и только кивнула головой. Смолчал и Баоюй.

– Я знаю кого! – вмешалась тогда Сянъюнь. – Сестрицу Линь Дайюй!

Баоюй укоризненно взглянул на Сянъюнь.

– И в самом деле похожа! – заявили все хором, внимательно присмотревшись к девочке.

Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Сянъюнь приказала служанке уложить вещи.

– Зачем торопиться? – проговорила Цуйлюй. – Вот соберемся уезжать, тогда и уложу.

– Я завтра хочу уехать, прямо с утра, – сказала Сянъюнь. – Что мне здесь делать? Глядеть на их кислые надутые физиономии?

Это услышал Баоюй, подошел и сказал:

– Дорогая сестрица, зря ты на меня сердишься. Сестрица Дайюй очень обидчивая, все это знают, потому и молчали. Не хотели ее огорчать. А ты взяла и сказала! Вот я и посмотрел на тебя. Зачем же ругаться? Даже обидно! Коснись это не Дайюй, а еще кого-нибудь, мне бы дела не было!

– Хватит, я все поняла! – оборвала его Сянъюнь. – Где уж мне тягаться с Дайюй! Другие над ней смеются – ничего, а мне нельзя. Еще бы! Я даже разговаривать с ней недостойна, будто она госпожа, а я – служанка!

– Я хотел тебе только добра, а оказался виноватым, – взволнованно произнес Баоюй. – Но пусть я превращусь в прах и пусть меня топчут десять тысяч пар ног, если я это сделал со злым умыслом!

– Ты бы хоть в такой день не болтал глупостей! – промолвила Сянъюнь. – Но если тебе это так уж необходимо, иди к своей злючке; насмехаться над людьми – для нее удовольствие, она и тебе не дает спуску. Лучше не выводи меня из терпения, а то мы поссоримся!

С этими словами Сянъюнь ушла в покои матушки Цзя и легла спать.

Баоюй отправился к Дайюй. Но та вытолкала его прямо с порога и заперла дверь. Не понимая, в чем дело, Баоюй подошел к окну и тихонько позвал:

– Милая сестрица, дорогая сестрица!..

Дайюй словно не слышала. Баоюй печально опустил голову и так, молча, стоял.

Цзыцзюань все понимала, но вмешаться не посмела.

Дайюй подумала, что Баоюй ушел, и отперла дверь, но он стоял на прежнем месте. Дайюй было как-то неловко.

Баоюй подошел к ней:

– Почему ты на меня рассердилась? Ведь без причины ничего не бывает! Скажи, я не обижусь!

– Ты еще спрашиваешь! – вскричала Дайюй. – Лучше скажи, почему вы всегда надо мной насмехаетесь? Дошли до того, что сравнили меня с какой-то комедианткой!

– Ни с кем я тебя не сравнивал и не насмехался, – возразил Баоюй, – за что же ты на меня обиделась?

– Не хватало еще, чтобы ты меня с кем-то сравнивал! – вспыхнула Дайюй. – Может быть, и тебе хотелось надо мной посмеяться? Впрочем, ты промолчал, а это хуже насмешек!

Баоюй не знал, что ответить.

– Но это бы еще ладно, – все больше распалялась Дайюй. – А вот зачем ты перемигивался с Сянъюнь? Может быть, ты считаешь, что играть ей со мной зазорно? Что она себя унижает? Что ей, барышне, знаться со мною, простой девчонкой! Так ты считаешь? Да? Но она ведь не поняла твоих добрых намерений и рассердилась. А ты, чтобы завоевать ее благосклонность, сказал, что своими капризами я огорчаю других. Испугался, что я не могу простить ей обиду! Пусть даже так, тебе что за дело?

Баоюй понял, что Дайюй подслушала его разговор с Сянъюнь. Он хотел помирить их, но оказался сам виноватым, точь-в-точь как написано в «Наньхуацзине»: «Умелый вечно трудится, умный постоянно печалится, бесталанный ни к чему не стремится, ест постную пищу, развлекается и плывет по течению, словно лодка без весел». И еще: «Растущее на горе дерево само себя губит, родник сам себя истощает» и все в таком духе. Баоюй думал, думал и в конце концов сам себя завел в тупик.

«Если я сейчас не в состоянии с ними поладить, то что будет дальше?»

Он не стал спорить с Дайюй и пошел в свою комнату.

Дайюй еще больше рассердилась.

– Ну и уходи! – крикнула она ему вслед. – И никогда больше не приходи и не разговаривай со мной!

Вернувшись к себе, Баоюй в самом дурном расположении духа лег на кровать. Сижэнь знала, в чем дело, но прямо ничего не сказала, а завела разговор издалека.

– Наверное, будет еще несколько представлений, – с улыбкой произнесла она. – Сестра Баочай должна устроить ответное угощение.

– Какое мне до этого дело! – Баоюй холодно усмехнулся.

Необычный тон его удивил Сижэнь.

– Почему ты так говоришь? – спросила она. – Ведь сейчас праздник, и все веселятся. Что-то случилось?

– Пусть девчонки и женщины веселятся! – огрызнулся Баоюй. – А я при чем?

– Все стараются ладить друг с другом, и ты тоже старайся, так будет лучше, – продолжала Сижэнь.

– Что говорить об этом! – воскликнул Баоюй. – Они все между собой как-то связаны, только я «ныне не связан ничем, чуждый всему, всюду брожу одиноко»!

Из глаз Баоюя покатились слезы. Сижэнь умолкла.

Подумав немного, Баоюй подошел к столику, взял кисть и написал гату:[214]

Коль можно осознать тебя[215],Возможно осознать меня;Коль можно сердце осознать,То можно осознать и мысль;Отдельно «нечто» и «ничто»Возможно осознать,А это подтверждает мысль,Что осознанье есть!А ежели нельзя сказать,Что осознанье есть,Ты все равно его ищи:Наверняка найдешь!

Баоюй опасался, что другие не поймут смысл написанного, и в конце гаты приписал арию на мотив «Вьющаяся травка». Прочитав все с начала до конца, он почувствовал облегчение, снова лег и уснул.

Дайюй между тем, заметив что Баоюй ушел от нее полный мрачной решимости, последовала за ним, якобы повидать Сижэнь.

– Он спит, – сказала Сижэнь.

Дайюй хотела уйти, но служанка ее остановила:

– Взгляните, барышня, что написано на этом листке бумаги.

Сижэнь взяла со стола листок и протянула Дайюй только что написанную Баоюем гату. Дайюй прочла гату и поняла, что в ней Баоюй излил свой гнев. С трудом сдержав смех, девочка со вздохом произнесла:

– Ничего серьезного, просто шутка.

Захватив листок, она пошла в свою комнату, а на следующее утро прочла гату Баочай и Сянъюнь. Тогда Баочай прочла ей свое стихотворение: