Сладостный огонь - Джо Гудмэн

— Нет, не произошло. Я познакомилась с ними обоими в один и тот же день.

— И сделала правильный выбор.

Черные брови Лидии удивленно приподнялись.

— Выбор? Но у меня не было выбора. Правильный? О справедливости там и речи не было. Не знаю, что рассказал тебе Натан, но мы с ним не поженились бы, если бы Бриг не попытался опоить меня каким-то зельем, а Натан не наврал бы мне с три короба. И таких людей ты выбрал, чтобы отыскать своего ребенка, Ирландец? — В ее голосе не было гнева, а была лишь какая-то безысходность. — Ты так мало думал о том, как это может отразиться на мне, что мне начинает казаться, ты, наверное, сожалел о моем зачатии даже больше, чем моя мать.

Маркус нахмурился.

— Это тебе Мэдлин сказала? О том, что она сожалела о твоем зачатии?

— Может быть, не так подробно. Но я всегда это знала. Мэдлин сожалела о моем существовании.

— Потому что я ее изнасиловал.

— Именно поэтому, — поморщившись, сказала Лидия.

— Понятно. — Ирландец окинул взглядом устало опущенные плечи дочери, ее дрожащую нижнюю губу. Она показалась ему беззащитной, и он решил воспользоваться этой возможностью, чтобы рассказать ей свой вариант этой истории. — Я любил Мэдлин Харт. Мне было тридцать восемь лет, когда я вместе с несколькими другими каторжниками отправился в Сан-Франциско. Все мы были охвачены «золотой лихорадкой». Я мечтал найти богатую золотую жилу, разбогатеть и вернуть себе утраченное человеческое достоинство. Проклятые британцы отобрали у меня все, и я мечтал восстановить справедливость.

Я мыл песок в ручьях, рыл в горах, но золота не нашел. Зато нашел Мэдлин. В свои восемнадцать лет она была той еще ведьмочкой с огненно-рыжими волосами и задорными зелеными глазами. Ее улыбка влекла мое сердце. Я совсем потерял голову. Я был на двадцать лет старше ее и много чего повидал в жизни. Возможно, именно это и привлекло ее ко мне. Не знаю.

Мы с Мэдлин имели интимную близость всего три раза. — Маркус заметил, как вспыхнули щеки Лидии, но продолжал: — Ни один из этих случаев не был насилием. Ты могла быть зачата в любой из этих дней, потому что я не предохранялся. Я хотел, чтобы она родила мне ребенка, и хотел, чтобы она стала моей женой. Хочешь — верь, хочешь — не верь, Лидия, но я хотел, чтобы ты родилась.

Лидия подняла голову и теперь смотрел ему в лицо и слушала.

— Твой дед, отец Мэдлин, застукал нас, неожиданно вернувшись в скобяную лавку, которой владел. Мэдлин, конечно, была смущена и испугана и сказала первое, что пришло ей в голову. Она обвинила меня в том, что я забрался в лавку и изнасиловал ее. Я даже не пытался это опровергнуть. Мэдлин была в истерике, а пистолет ее отца был нацелен мне в живот.

— И ты убежал.

— Вижу, она рассказала об этом. Лидия кивнула.

— Да, я убежал и с тех пор все бежал и бежал: был одним из компании «сиднейской саранчи», презираемой каждым добропорядочным янки, и чувствовал, как веревка все туже и туже затягивается на моем горле. Но я не уехал из Калифорнии. Я ждал, что Мэдлин одумается и поймет, что ей нет необходимости врать своему отцу. Шесть недель спустя я тайно встретился с ней и сделал предложение. — Ирландец покачал головой, вспоминая события двадцатилетней давности. — Она отказала мне, Лидия. Вернее, она расхохоталась мне в лицо. Отец ее разбогател, его скобяная лавка процветала. Нашли золото, и киркомотыги были в цене. Они шли по сорок долларов. Брезентовые палатки — по сотне. А что мог ей предложить я? Ничего. И она выгнала меня вон.

Подождав еще две недели, я снова пошел к ней в надежде заставить ее пересмотреть свое решение. Она уже знала, что беременна и что ребенок от меня, и ненавидела меня за это. Она не желала слушать, когда я пытался рассказать ей о том, как подслушал в одном из пабов, что земля к западу от Голубых гор очень похожа на землю, в которой нашли золото в Калифорнии.

«Я разбогатею, — говорил я ей. — Ты и не представляешь, как я буду богат. У меня будет хороший дом и достаточно земли, чтобы прокормить дюжину детишек».

— Она тебе не поверила, — сказала Лидия.

— Нет, — вздохнул он. — Мэдлин не верила в мои силы. Она меня не любила, а возможно, вообще не умела любить. Она продолжала настаивать на версии изнасилования, хотя понимала, что из-за этого я буду вынужден покинуть страну. За несколько дней до отплытия из Калифорнии я услышал, что она собирается выйти замуж за Сэмюела Чедвика. Я слышал о нем, хотя и не был знаком лично. Говорили, что он наткнулся на одно из самых богатых золотых месторождений в Калифорнии, и, насколько помню, мне хотелось убить его за то, что ему так повезло.

— Папа — хороший человек, Ирландец, — сказала Лидия. — Он заслуживает большего счастья, чем дала ему мать.

— Натан мне говорил то же самое. Он сказал, что мне повезло, что я отделался от такой судьбы.

Лидия печально улыбнулась.

— Но она все-таки моя мать. И я не намерена плохо говорить о ней. Она такая, какая есть, и не может стать другой, как и ты не можешь стать другим.

— А что я за человек, по-твоему? — спросил он.

— Грубый, жестокий и обидчивый. Думаю, что ты все еще зол на нее. И еще ты любишь манипулировать людьми.

Ирландец, выслушав ее оценку, лишь втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Не забудь еще добавить — мужлан…

— И еще мужлан. Но здесь, в Баллабурне, есть люди, которые готовы на тебя молиться. Молли говорит, что ты щедрый.

Тесс говорит, что ты добрый. Джек говорит, что ты справедливый, и Натан о тебе тоже худого слова не сказал, хоть ты и используешь его в своих целях. — Лидия подвинулась поближе к инвалидному креслу Ирландца. Она опустилась на колени и взяла его руки в свои. — Все это наводит меня на мысль, что либо ты хочешь отомстить Мэдлин через меня, либо испугался, что не понравишься мне, и не знаешь, что делать дальше. — Она заглянула в его глаза. — Ну, что скажешь, Ирландец? Он поморгал, чтобы прогнать выступившие слезы.

— Боюсь, что я испугался до смерти.

Лидия поднесла его руки к губам и поцеловала толстые костяшки.

— Ладно уж, — сказала она. — Всякий может испугаться. Этого нечего стыдиться.

Подъезжая к дому, Натан был голоден как волк. Видавшая виды старая шляпа плотно сидела на голове, защищая от солнца и непогоды. Его одежда пропахла лесом и лугами, эвкалиптовым маслом и овечьим навозом, камфарой и коровами. Увидев свое отражение в гладкой поверхности вод ручья Балбилла, через который переезжал по мосту, он подумал, как удивилась бы Лидия, если бы увидела его сейчас.

Одно можно было сказать с уверенностью: его внешний вид не изменит в лучшую сторону ее мнение о нем.

Он пришпорил коня и перешел на рысь. Хантеру не терпелось поскорее оказаться дома. Он отсутствовал восемь дней, и не проходило дня, чтобы он не скучал по Лидии. Когда он видел коала на эвкалипте или кенгуру, энергичными прыжками преодолевающего густые заросли, то сожалел, что Лидия не может порадоваться или удивиться этому. Ему было жаль, что она не разделяет с ним крышу над головой во время ливня или тепло камелька в темные — хоть глаз выколи — вечера.