В преддверии бури (СИ) - Рудкевич Ирэн

«И глаза у ей страшные да злые» — вспомнилось мне.

Теперь и я не смогла бы осудить тех «спасённых», что бежали от Влада, не разбирая дороги, с застывшим в глазах ужасом. Лишь предельным усилием воли мне удалось заставить себя не последовать их примеру.

«Это всё тот же Влад, — старательно напоминала я себе, — что вытащил меня, полубесчувственную, из горящей таверны и спас от Леса».

Во взгляде оборотня промелькнуло удивление, смешанное с недоверием. Он неуверенно переступил с ноги на ногу (клацнули о камень прорвавшие кожу сапог когти), выдохнул ноздрями две тонкие струйки дыма, и медленно подался вперёд.

«Стоять!» — приказала я самой себе.

Тело, годами тренировок приученное реагировать на опасность быстрее разума, дёрнулось было — и замерло, подчинившись приказу. Вот только унять дрожь я была не в силах.

Когтистая лапа поднялась нарочито медленно, мелкие чешуйки, покрывавшие пальцы, скользнули по щеке, не причинив вреда.

«И ни капельки не страшные у него глаза, — вдруг поняла я. — Настороженные, ждущие чего-то и, кажется, даже немного испуганные. Но точно не злые».

— Ты хорошо умеешь скрывать свой страх, — голос его тоже изменился, стал ниже, хриплее, клыкастая пасть коверкала звуки, будто не предназначенная для человеческой речи. А в словах сквозила тоска, застарелая, как замшелый валун. — Но всё равно боишься. Даже ты.

Взгляд стальных глаз с вертикальными зрачками колол и жёг раскалённой иглой. Лапа — так же медленно, — отодвинулась, повисла расслабленной плетью вдоль тела. Влад помедлил немного, точно хотел сказать что-то ещё, а потом резко и молча развернулся и пошёл прочь.

— Тиа ждёт тебя внизу, — через плечо бросил он, на миг остановившись у самого зева ведущей вниз пещеры, и скрылся в темноте.

Я, не в силах ни остановить его, ни даже просто пошелохнуться, осталась стоять на высунувшемся над долиной каменном языке. И только ветер, показавшийся вдруг нестерпимо холодным, продолжал обдувать мокрую от выступившего пота спину.

* * *

Благодаря вездесущей Тии к празднику летних пастбищ я уже неплохо ориентировалась в драконьих пещерах и ещё лучше — в местных традициях. И потому совсем не удивилась, что праздничное действо началось чуть ли не с самого утра, да ещё и без хозяина долины — Константина. Владыка должен был появиться лишь к вечеру вместе с остальными четырьмя драконами — дважды в году, перед уходом стад на пажити и перед их возвращением, они объединялись, чтоб поочерёдно поприсутствовать на празднествах всех пяти долин. Ради справедливости очерёдность менялась ежегодно, и в этот раз дандра у гойе выпало быть четвёртой. В пятой долине, derme ne tali, земле тысячи трав, драконы будут участвовать в начале перегона, возглавляемые тамошним владыкой. В dearo tani meili, долине вечных снегов, самой высоколежащей из всех, владыку во время игр и перегона заменит представитель, в остальных трёх, включая речной дол — сыновья.

…После разговора на утёсе Влад старательно избегал встречи со мной. Тиа уверяла, что это из-за подготовки к празднику, но в глазах её отчётливо читалось беспокойство — номадка, увидев, как сын владыки промчался мимо неё в облике драконьего оборотня, сделала однозначный и совершенно верный вывод. И простодушно встретила меня фразой:

— Гостия не нужно переживать за сиа Владиус. Сиа молод и ещё не понять ни самого себя, ни своё место в мир.

— Всё он понять, — не сдержавшись, язвительно передразнила я и тут же сменила тон, не желая обижать заботливую номадку. — Только смириться он с этим не может. И не хочет.

— Сиа не стоило уходить из долина, — уверенно заявила моя провожатая. — Номады любить сиа, каким он есть. А теперь не только номады. Это помочь ему. Не сразу, но помочь.

Я вздохнула — едва ли Владу может помочь хоть кто-то, кроме него самого. Тиа, внимательно взглянув на меня, загадочно улыбнулась и вновь повела в глубину подгорных тоннелей, приговаривая:

— Гостия просила показать и рассказать. Пойдём, ещё много надо показать интересного. Гостия не надо переживать из-за сиа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но не переживать у меня никак не получалось. Отдушиной, отвлекающей от невесёлых мыслей, оказались только занятия с владыкой. В остальное же время мысли о Владе вновь и вновь наваливались на меня тяжкой ношей, не давая даже спать по ночам.

…Со стороны деревни доносился нестройный хор голосов, орущих какую-то разудалую песенку. Иногда пение прерывалось гиканьем и хэканьем, а следом — довольным рёвом сотен глоток. То и дело вкруг домов галопом проносились всадники: лошади на полном скаку взрывали копытами землю, и выдернутый со своего ложа дёрн разлетался во все стороны диковинными фонтанчиками, сопровождаясь свистом и щёлканьем коротких плетей в руках наездников. В самой деревне оказалось немного спокойнее: на подобии центральной площади (по сути — просто утоптанной до состояния камня земляной поляне меж далеко расступившихся приземистых домов) горел высокий костёр, сложенный из толстенных брёвен (откуда только приволокли их в горную долину, где нет ни одного мало-мальского перелеска?), вокруг него в странном танце, гремя обтянутыми кожей бубнами, кружились шаманы и шаманки, неотличимые друг от друга под масками, изображающими морды разнообразных животных: медведей, волков и прочих.

Бойкими рыбками сновали босоногие дети, галдя, приставали к несущим огромные деревянные подносы с жареным мясом и сладостями женщинам, норовя стащить вкусненького. Прямо на земле, расстелив перед собой цветастые платки, расположились увешанные с ног до головы амулетами гадалки, они то бросали кости, внимательно глядя, как и куда те упадут, то доставали из многочисленных карманов камни с намалёванными рунами и долго перебирали их пальцами, пришёптывая что-то непонятное одними губами. К гадалкам длинными очередями выстраивались суровые загонщики и лучники, неловко переминаясь с ноги на ногу, пряча друг от друга глаза, стесняясь — и всё же упорно стояли, на удивление спокойно дожидаясь возможности задать вопрос.

— Пойдём, — позвала меня Тиа, хватая за руку и с силой увлекая к одной ей видимой цели. — Гостия тоже спросить. Я покажу добрый maa’pina… предсказательница, сильный предсказательница.

— Не нужно, Тиа, — запротестовала было я, но номадка, не обратив на эти жалкие потуги никакого внимания, потащила меня куда-то вглубь узких — едва двоим разойтись, — запутанных улочек и остановилась только у небольшого, сильно покосившегося дома, окнами почти уже вросшего в землю.

Возле земляного крыльца сидела древняя старуха: дублёную суровыми горными ветрами кожу лица избороздили глубокие морщины, из-под небрежно повязанного платка выбивались седые, давно не чёсаные пряди, на одежде повсеместно красовались разноцветные лоскуты заплат, выдавая, что возрастом она была едва ли много моложе её обладательницы. Кривыми пальцами с грязными, обломанными ногтями предсказательница бездумно водила по земле, не обращая на нас ровным счётом никакого внимания.

— Maa’pina, — неожиданно робко обратилась к ней Тиа. — Ma tai dekko, todo ku. Te nei to Aer todo?

Старуха подняла голову, уставившись на меня выцветшими от времени глазами.

— Ce te t’aane sia?

— Et, — кивнула Тиа, пока я лихорадочно пыталась понять, что же от меня хотят. — T’aane ces doku, ces daivos. Te nei todo?

Предсказательница молча протянула ко мне руку, недвусмысленно указав на неё глазами. С некоторым колебанием я вложила свою ладонь в её, краем глаза заметив, как одобрительно закивала Тиа.

С силой, неожиданной для её возраста, старуха вцепилась в ладонь, завозила по ней корявым пальцем, рисуя какие-то знаки. Потом потянулась к складкам одежды, долго копалась в них, что-то выискивая, и вложила мне в руку три жёлтых, отполированных до блеска кости.

— Dot! — резко скомандовала она и многозначительно взмахнула рукой, показывая, что именно нужно сделать.

Я сжала пальцы и бросила кости на расстеленный перед предсказательницей плат; неровные пластинки, уже и не определить, кому раньше принадлежавшие, со стуком упали на землю и замерли. Старуха склонилась над ними, шепча под нос то ли заклинания, то ли ещё что — и вдруг резко отпрянула, замахала руками, чертя перед собой какой-то знак. В лице её не осталось ни кровинки, глаза в ужасе расширились, тонкий, морщинистый рот раскрылся: