Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

— Смотрите, на обеих картах они совпадают, — сказал Ходди.

Но она и сама успела это заметить.

Точки, помеченные цифрами 1 и 2, помещались к востоку от Флит-ривер, цифрой 3 — на территории Сент-Джеймского парка, цифрой 4 — неподалеку от Пэлл-Мэлл, цифрой 5 с вопросительным знаком — в Саутуорке и, наконец, цифрой 6 — снова неподалеку от Флит.

— Тсс… — вдруг произнес Ходди.

Встревоженно прислушавшись, оба затаили дыхание… как вдруг в замке входной двери повернулся ключ и в квартиру кто-то вошел.

ГЛАВА 25

19 ноября 1672 года

Рано утром Анна отправляется навестить мистера Хенли и, придя, обнаруживает, что доктор Стратерн уже там. Он сидит на трехногой табуретке рядом с койкой и всматривается в лицо больного. Пока глаза ее не свыкаются с острым, вышибающим слезу ароматом конюшни и царящим в помещении для сбруи полумраком, ей кажется, будто они о чем-то шепчутся. Но, подойдя ближе, она видит, что это было бы невозможно.

Услышав ее шаги, Стратерн поднимает голову и встает. На приветствия они времени не тратят и молча наклоняются над своим пациентом. Лошадиная попона откинута, открывая неподвижно лежащее тело Хенли и его перевязанную ногу. Веки его плотно сомкнуты.

— Когда это случилось? — спрашивает Анна.

Наверное, прошло не более двух часов. Лицо мистера Хенли мертвенно-бледно, но в нем еще нет того синеватого, мраморного оттенка, которое оно примет, как только вся кровь скопится в нижних конечностях.

— Около часа назад. Капитан сообщил, что сначала Хенли лежал спокойно и мирно, а потом по всему телу прошла сильная судорога, и он умер.

— Так и не приходил в себя?

— По-видимому, нет.

— Мне надо было остаться с ним, — говорит Анна. — Я могла бы остаться, если бы…

Она умолкает. Ну да, если бы не головная боль и острая нужда в маковом сиропе. Вернувшись домой, она обнаружила, что у нее ничего не осталось, пришлось пить лауданум, а потом она заснула крепким, наполненным кошмарами сном. Проснулась совершенно разбитой, будто не спала, а всю ночь тряслась в карете. Но боль теперь притупилась, почти не чувствуется, словно под натиском лекарства спряталась в самый дальний уголок черепа и не высовывается.

— Вы бы все равно его не спасли, — говорит Стратерн. — Что бы вы для него сделали?

— Поменяла бы пластырь и дала бы сироп, успокоила бы, сказала, что ему скоро станет легче, и он скоро будет здоров.

— А если бы не помогло?

— Я все равно бы сказала, что это ему поможет, даже если бы знала, что толку будет мало.

Он недоуменно смотрит ей в глаза.

— Неужели вы верите, что от ваших слов ему стало бы легче?

— Если нет лекарств, безобидная ложь и человеческое сочувствие способны творить чудеса.

— Вы меня удивляете. Я думал о вас иначе, я не знал, что вы так мало верите в медицину. Ведь это ваша профессия!

— А вы сами давно изучаете медицину, доктор Стратерн?

— Почти уже восемь лет.

— А я всю жизнь. Начала, еще когда стала учиться читать и писать, я помогала матери готовить пластыри и пилюли. Мне кажется, что я занималась этим всегда. Веры в медицину у меня хватает, но, наблюдая за работой родителей и в своей собственной практике, я открыла одну вещь: лекарств, дающих именно тот результат, которого ты хочешь достичь, на свете мало. От того, чему учат в английских университетах, в лучшем случае мало толку, а чаще один вред. Моему отцу повезло, он учился у доктора Сайденхема, который считает, что искусному врачеванию нельзя научиться по книгам, главное здесь — наблюдение и практика. Его примеру я и стараюсь следовать.

— Я слышал, что однажды какой-то юноша спросил у доктора Сайденхема, какую бы книгу он порекомендовал читать студентам-медикам. И доктор ответил: «„Дон Кихота“ Сервантеса».

— Это было на самом деле, — улыбается Анна.

— Вы, может быть, удивитесь, но я вам скажу, что полностью разделяю его взгляды. Я состою в одном обществе единомышленников — это врачи, естествоиспытатели, химики, астрономы… Так вот, мы все уверены, что любые теории следует разрабатывать только на основе тщательных наблюдений, а не наоборот.

— Вы имеете в виду Королевское общество?

— Да.

— Я слышала о нем и о его девизе: «Nullius in verba»[31].

— «Нет ничего в словах». В сущности, это означает, что нельзя основывать наши убеждения на непроверенных теориях. Мы отвергаем прежние методы естествознания, когда ученые лишь умозрительно рассуждали о тех или иных явлениях и считали, что истинна только такая теория, которая наиболее изящно изложена. Мы полагаем, что к истине нас может привести в первую очередь внимательное наблюдение за явлениями физического мира. Прежде всего, мы изучаем свойства вещей, а уже потом постепенно продвигаемся к созданию гипотез, объясняющих эти свойства.

— Мне это нравится.

— О, у нас бывают удивительные заседания, — горячо продолжает он, и глаза его сверкают, — Мы обсуждаем проблемы анатомии, астрономии, ботаники, свойства света и воздуха, явления магнетизма — в общем, все, что способен исследовать человек. Иногда мы проводим совместные опыты, или наши товарищи представляют нам отчеты о собственных экспериментах.

— Не стану скрывать, я вам завидую. Я бы и сама с удовольствием стала членом такого ученого общества.

Ей вдруг приходит в голову, что с тех пор, как умерли ее отец и Натаниэль, она впервые разговаривает о том, что интересует ее больше всего на свете: о медицине, о науке. Все трое они, бывало, дни напролет ставили медицинские опыты, обменивались своими наблюдениями, размышлениями и открытиями, и каждый делал свой вклад в общее знание, и только смерть отца прекратила этот процесс. Как жаль, что этого нет у нее теперь, как ей теперь не хватает мужа и отца, их мыслей, их мудрости. И матери тоже недостает, ее душа медленно, но верно уходит от нее. Господи, как же она одинока и как это ужасно! Интересно, что о ней думает мистер Стратерн. Мужчины считают, что она потеряла женскую скромность и ведет себя неприлично, потому что у нее есть интересы, выходящие за пределы семьи и дома. Даже желание учиться, получать знания считается неприличным для женщины, делает ее бесстыдной, а ведь нескромность и бесстыдство для женщины — величайший грех. Доктор Стратерн, конечно, придерживается передовых взглядов и сторонник новейшей философии, но это вовсе не означает, что он относится к женщинам иначе, чем остальные мужчины.

— Думаю, вам кажется странным, что женщина интересуется такими вещами.

— Вовсе нет, когда говорите об этом вы, мне кажется это вполне естественным. Но я думаю, что вы совсем не похожи на женщин, которых я знаю. Из всех женщин, с которыми я знаком, вы единственная, кто достоин стать членом нашего Общества.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});