Сказка для взрослых - Эдуард Юрченко

– Почему? – не понял леший.

– Да хотя бы потому, что мы с тобой уже не сможем управлять, как раньше. Вот и получается, что для нас это – хуже хаоса.

– А сова с соловьем-разбойником зачем?

– Благодаря их умению ругаться и ссорить окружающих мы благополучно рулим этим цирком последние двадцать лет с гаком.

– Правда?

– А вот появятся – сам у них и спроси.

С к а з о ч н и к: Если с совой читатель уже успел познакомиться, то о соловье-разбойнике я упомянул только вскользь. Так вот, соловей-разбойник, как, впрочем, и сова, был из шакалов, но всегда успешно скрывал сей факт. Причем, все в лесу знали – кто он, видели характерный профиль, наблюдали неадекватные поступки, но делали вид, будто им все равно к какому виду принадлежит данный персонаж. Правды ради следует отметить, что свистуном наш соловей был отменным… Свистел он в основном на полумедведей: и хвост в их сторону пружинил, и слюной брызгал, и даже рычать пытался, но далее описанных действий дело не доходило. Почему? Да просто соловей отыгрывал отведенную ему старым шакалом роль. Скотина хоть и считалась образованной, а в человеческом мире можно было бы сказать, что и начитанной, умела свистеть на нескольких звериных языках, однако ее природная жадность и психические расстройства, на фоне нетрадиционной ориентации, сделали из твари лесной тварь мерзкую. У зверей описываемый персонаж был героем практически всех шуток о лесном политикуме. Ни один скандал в лесу не происходил без его участия, ни одно плохое слово не было проронено не из его уст, и ни одна мерзость не была совершена иными лапами и вне его присутствия.

Приглашенные старым шакалом сова и соловей-разбойник появились спустя несколько часов. Соловей, опухший от свидания с кабаном, выглядел, прямо скажем, не очень. Заплывшие глаза, разбитый нос и выбитые зубы делали этот образ еще более отвратным, нежели он был на самом деле. Сова, вышедшая из комы, в которой находилась после общения с котом, явно не успела спрятаться от окружающей реальности в каком-то ином измерении. Она дергалась, таращила и без того огромные глазищи, постоянно чесалась и шмыгала клювом. Болотная парочка как-то поспешно покинула места своего привычного обитания, не позаботившись прихватить на дорожку хотя бы маломальский запас дурманящих субстанций. Одним словом, с дурью у наших героев вышел прокол: взять забыли, а в стольном лесу это зло стоило немалых шишек.

– Послушай, соловушка, – пискнула сова, – ну чего мы сюда приперлись? Дурь за шишки, сдуреть можно… У нас на болоте – намного лучше, и все задаром.

– Однозначно, – резко ответил соловей, оголив выбитые дубьем зубы.

– У-у-у, – протянул старый шакал, – кто это тебя так?

– Подонки… Сволочи… Предатели… Однозначно, подонки… Я вам говорю, это однозначно подонки…

– Кто такие? Как посмели? – задал вопрос старый шакал, обращаясь к сове.

– Кот с кабанами, – просто ответила пучеглазая.

– Кто?

– Кот. Ну тот, что вроде из наших. И два кабана, которые уж точно не из наших.

– Интересно… Значит, не врет зверье, раз котяра на самом деле с кабаньим предводителем снюхался… Плохо дело… Ой, плохо… Давно надо было их порвать, а я все тешил себя иллюзиями… Вот дурак же…

– Кто дурак? – не понял леший.

Старый шакал опомнился, немного подумал, и ответил:

– Ну не я же…

– А кто? – не унимался носатый.

– Кот… И кабан… И кабаны…

– Точно, – встрял соловей-разбойник, – дурак, то есть – все дураки… Однозначно, подонки… Все подонки, зуб даю…

– Какой? Может тот, что отсутствует? – съязвил старый шакал.

– А че вы дразнитесь?

– Да не дразнюсь я, а на землю тебя, дурня, возвращаю… Вы ведь на пару с совой скоро вообще дупля отбивать не будете – в какой реальности находитесь, – резюмировал шакал и, обращаясь к сове, спросил: – А чего от вас хотели?

– За тебя спрашивали, – просто ответила сова.

– Обо мне?

– Угу, – также невозмутимо ответила сова, и почесалась.

– И? – с нетерпением задал вопрос шакал. – Мне из тебя каждое слово вытаскивать, толстая мерзкая гадина?

– Хотели узнать, кто тебя на это место возле медведей определил…

– А ты?

– А что я? Я ничего… Мухомор заглотнула – и в отключку…

– А когда действие мухомора закончилось?

– Нюхнула газу болотного, и опять в штопор.

– А когда из штопора вышла?

– А когда из штопора вышла – ты за мной каркающих тварей прислал, чтоб тебе пусто было.

– Значит, говоришь, ничего обо мне не говорила… – будто сам с собой разговаривал шакал.

– Почему не говорила? Говорила…

– Что?

– Ну там, сказала, что тебя другие шакалы на это место определили, что скотина ты мерзкая и гнусная, что терпеть тебя ненавижу, ну и все такое…

– И что же такое «все такое»?

– Обещала помочь против тебя мутить.

– И?

– И помогу…

– Ой-ой-ой, испугала, голова – два глаза. И что ты можешь?

– А все… Вот хотя бы – знаю, что ты до сих пор во сне мочишься…

– Ах, так! – вспылил шакал. – Ах вот так значит… Вон ты что…

– Да! – торжествующе произнесла сова. – Что, съел?

– Ну, задница с глазами, щас я тебя начну удивлять.

– Вы слышали, он меня удивлять будет… Удивитель выискался…

– Хорошо, – сказал, успокаиваясь, шакал. – А как тебе такой расклад: два волка будут неусыпно следить, чтобы ни мухомора, ни ножки от мухомора, ни росы маковой, ни конопли жженой от тебя в радиусе километра не было. Да и болото теперь твое отдам кому-нибудь другому в управление.

– Что? Как? Это нельзя… Это же – родина моя… А родины лишать нельзя даже такую тварь, как я… Я не могу без болота, – захныкала пучеглазая, – я умру без него…

– Все еще собираешься помогать кабанам мутить против меня?

– Собираюсь, – хныча, ответила сова.

– А меня слушаться собираешься?

– Нет.

– Вот и не слушайся, и мути против меня, где душе твоей в перьях угодно, только не на болоте… Понятно?

– Понятно, – басом зарыдала пернатая, – сволочь бесчувственная!..

– Послушай-ка меня, перистозадая. В наших с тобой отношениях все просто: слушаешься меня – болото твое, а нет – то и нет. То есть – не твое.

– По-другому никак? – быстро спросила сова перестав хныкать.

– По-другому – никак.

– Ладно, буду тебя слушаться. Говори – чего делать.

– Вот это – другое дело. Это правильно. Это по-нашему, – ликовал шакал. – Значится, так: надобно бы в стане кабанов смуту посеять да рассорить друг с дружкой.

– И всего делов-то?

– Ну да.

– И че – из-за одного этого надо было нас с соловушкой из-за тридевяти земель вытаскивать? Сышь, носатый, у тебя что – мутить некому? – возмутилась сова.

– Сышь? – повторил, шепелявя, вопрос соловей-разбойник.

– Да мутить-то есть кому, только вы – лучшие, а тут ситуация не совсем ординарная: котяра умнющий, думаю, ты это и без меня знаешь, а кабаний предводитель все еще в авторитете у хрюкающего племени. Эта парочка, если ее вовремя не раздружить, может немало проблем нарисовать на мою и без того больную голову.

– Боюсь, раздружить их и у меня вряд ли получится.

– Ну так просто – натравите рядовых кабанов на предводителя.

– Ой, чую своими перьями, не договариваешь ты чего-то… Самому-то что – влом? Я слышала, ты щедро одаривал шишками кого-то из кабанов. Уж не пытался ли собственнолапно поганки поганить? А? Или, как обычно, облом вышел?

– Если быть откровенным, то да, – просто согласился шакал. – Потрепали нашего смутьяна сильно, до сих пор раны зализывает. В общем, недооценил я влияния предводителя на свой род кабаний – уважают они его еще, хоть положительные тенденции все же наметились…

– Какие?

– Уже некоторые из хрюкающих не согласны с предводителем. Зерно раздора, хоть и маленькое, а все-таки посеяно. Да и смутьян наш – еще пару дней, и готов будет ринуться в бой. Ну, что скажешь, пернатая: замутишь поганку в кабаньем стаде?

– Могу, почему бы и нет. С тебя – дурь, а то мы свою взять забыли, с меня – муть. Ладушки?

– Фигушки… Тебе бы только дунуть или нюхнуть, а мне потом твоего возвращения из небытия месяцами дожидаться. Фи-гуш-ки… Вначале – муть, а уж потом и дурь…

– Да как же я без дури-то, я ведь без нее старая, толстая и мерзкая образина…

– Зато при памяти.

– Ага, так значит, ты меня считаешь толстой, старой и мерзкой образиной? – обиделась сова.

– Я тебя считаю хитрой, подлой и циничной живностью, хотя, справедливости ради, следует сказать, что ты еще и старая, и толстая… А, мерзкой образиной, кстати, я тебя не называл. Вот.

– Ну, не называл – так и не называл, – подвела итог разговорам пучеглазая. – Но старой и толстой ты меня все-таки считаешь…

– Ты что – обижаешься?

– Нет-нет, нисколечки, – зло зыркнула в сторону шакала сова. – Хотя осадочек, конечно, остался, а так – ничего личного. Ты же меня знаешь, я скотина покладистая, я могу долго ждать…

– Это ты к чему?

– Нет-нет, ничего… Тебе послышалось…