Тверской гость - Владимир Прибытков

И это была страна Ситы, искусство ее единоверцев, дух ее народа!

В иные храмы девушка жертвовала. Она называла их: храм Агни - бога огня, храм Лакшми - богини любви и плодородия, храм Ганеши - бога мудрости и торговли. Наиболее щедрые жертвы она принесла двум последним храмам, и Никитина это тронуло.

В деревнях паломников встречали приветливо. Сита показывала Афанасию, у нас был вот такой же колодец, вот такой же пруд, такой же бычок. Он замечал в ее глазах грусть и вновь и вновь задумывался над тем, перенесет ли она вечную разлуку со своей землей, сможет ли жить на Руси.

Нет-нет, да и приходили на ум Афанасию последние недели жизни в Бидаре. Тогда его охватывало предчувствие чего-то недоброго. Он сам не знал почему. Хазиначи хмурился, не казал глаз, при разговорах смотрел в сторону. Но какое отношение к нему имели дела хазиначи?.. Показалось, что несколько раз высматривал его в городе Мустафа. Чепуха! Мустафа от него сам бегает... Киродхар притаскивался, глазами по дому шнырял. Что за беда! В бидарском домике оставлен Хасан. Устережет. Да там и взять нечего. Все никитинское богатство в поясе.

Тревоги пусты! Не так уж плохо в Бидаре жилось. И дворцы осмотрел, и про то, как воду в них подают из глубоких колодцев по трубам, вызнал, и занятных людей повидал: летописца Махмуда Гавана Феришту, виршеплета Абу-Али, астролога Сейфи.

Феришта - низенький, кругленький, с улыбкой широкой, как арбузный ломоть, разузнавал про Русь, записывал имена князей, любопытствовал, какая армия у русских. Посмеялся над ним, сказав, что на Руси все воины, все ратному делу учены и лучше на Русь никому не ходить... Историк поскреб кисточкой для туши в круглой ноздре, вздохнул и записал про это.

Абу-Али горазд был вирши говорить. Хлебом его не корми, дай почитать про богатырей, про битвы, про красавиц.

Известен Абу-Али всему султанату. Его отец тоже вирши слагал, да не угадал как-то, не султану первому какую-то бывальщину спел, а другим. Так ему, рабу божьему, глаза выкололи, язык отрезали и потом в уши свинца налили. Дескать, знай сверчок свой шесток.

Абу-Али отца помнит. До сей поры мрачен.

Никитин его сердце былиной про Микулу Селяниновича порадовал. До слез Абу-Али вольные речи Микулы, кое-как пересказанные Никитиным, прошибли.

Совсем иной астролог Сейфи Он стар, замкнут, живет уединенно, по ночам всходит на башню и наблюдает течение звезд. По светилам Сейфи узнает судьбы человека. Он, слышь, из того самого рода, который прадеду нынешнего султана, простому воину, трон напророчил.

Хотел Афанасий попросить Сейфи гороскоп составить, но астролог его объяснений, когда рожден да под какими звездами, не понял. А жаль. Любопытно бы вперед заглянуть. И старик Сейфи занятный. Про небеса много чудес наговорил. Он, мол, угадывает, где должна новая неведомая звезда появиться через сто лет. Цифры писал какие-то, на небе пустое место указывал - вон там.

Занятен Бидар! Но в дороге вольнее дышится почему-то. И на душе яснее. Хотя дорога не так легка. Вон перед ними вышли из города три повозки сгибли. Волки, слышь, напали. Маленькие волки здесь, но злы и смелы и большими стаями ходят. Не дай бог, встретятся...

Но как хорошо слышать песню Ситы, видеть ее тонкий стан и улыбчивое лицо, слушать рассказы Рангу, ночевать в хижинах земледельцев, вдыхать запах трав и кустов! Как хорошо!..

А дорога делалась все более многолюдной, живой, переваливая через холмы и речонки, извиваясь меж пальмовых рощ и долов.

Ровно месяц длился путь, и вот впереди сверкнула Кистна, показались горы и мрачные серые стены храма.

На лицах Ситы, Рангу, на лицах шагающих вокруг десятков и сотен людей Никитин видел общее выражение - радости, волнения, робости, надежд, тревоги...

Оставив волов на попечении местных жителей, он, Рангу, Сита и Джанки переправились на южный берег Кистны.

Переправа происходила в больших, обтянутых кожами корзинах. Корзины крутило, заливало. Перевозчики вертелись волчками. Никитин крепко держал Ситу за руку. Несколько раз из воды совсем рядом с их корзиной высовывались гнусные морды крокодилов. Крокодилы лежали и на отмелях, ничуть не обеспокоенные человеческим шумом. Афанасий старался не смотреть в их сторону. Он знал: их кормят здесь человечиной, бросая в реку тела покойников, нарочно привозимые из самых дальних мест.

Вот и сейчас швырнули обуглившееся тело, снятое с погребального костра. Не видеть бы и этих костров, жирно чадящих вдоль всего берега! Как верят только, что съеденный крокодилом обретает блаженство?

Он покосился на Ситу. Она весело улыбнулась в ответ.

Корзина стукнулась о берег, Афанасий выпрыгнул, протягивая руку своей подруге.

Перед ними были стены храма - глыбы серых камней с вырезанными на двенадцати венцах деяниями и превращениями бога Шивы.

Жизнь в городе великого бога клокотала ключом. Заплатив за вход мусульманской страже, сюда стекались тысячи людей. Каждый день совершались церемонии поклонения и жертвоприношений. Огонь на алтарях храмов не угасал. Бойко шла торговля цветами, которыми верующие осыпали идолов и огромную, черного камня корову, стоявшую перед входом в главный храм, неправдоподобно высокое строение, высеченное из целой скалы.

В купеческих шатрах, раскинутых вдоль стен города, можно было найти все - от бронзовой статуэтки божества до драгоценностей.

Карна не обманул. Алмазы действительно были дешевы, и Никитин купил несколько редких, чистых камней. Из любопытства он входил и в храмы. Для этого надо было остричь волосы. Женщинам делали поблажку - разрешали обрезать кусочек косы. Но многие брились наголо. В храм входили без обуви. Раскаленные каменные ступени жгли ноги. Дикого вида факиры, заросшие волосами, закутанные в обрывки леопардовых и тигровых шкур, ловили за полу, требовали милостыни. Сита называла этих бродяг святыми людьми и подавала щедро.

Внутри храмов царил полумрак, зловеще мерцали факелы, рождая отблески в бронзе и позолоте стен, колонн и статуй. От камней благодатно веяло прохладой, но со всех сторон пялились на человека жуткие лики богов и богинь - птичьи, змеиные, звериные.

В одном храме Шива танцевал, держа в пальцах многих рук извивающихся гадов. В другом - восседал на крылатом чудовище. В третьем - попирал людские черепа... Пахло благовониями, увядающими цветами. Стонали флейты и кларнеты, вины и рованы, рокотали тысячи барабанов. Появлялись девадаси - храмовые танцовщицы. Это были молодые красивые девушки, одна краше другой, в легких прозрачных тканях, увешанные драгоценностями. Они пели священные гимны и показывали в танцах жизнь великого бога и индийских святых. Музыка нарастала, движения девадаси делались все безотчетней, и, наконец, смолкло все, кроме одинокой тихой флейты, а девушки сбрасывали одежды и изгибались в жгучем экстазе, стуча деревянными нагрудными чашечками, дощечками у лодыжек, звеня кольцами и браслетами... Зрелище было бесстыдное и опьяняющее. Никитин уходил на воздух. Голова кружилась, как после хмеля. Он видел, что у выходящих индусов глаза горят фанатическим огнем. Это был какой-то дурман из волнующей музыки, зловещих статуй, женской красоты и исступления... Рангу сказал, что девадаси - девушки знатных и богатых фамилий. Их отдают в храмы еще детьми. Жрецы обучают их чтению вед и пуран, танцам, и они служат храму своей красотой, давая большие доходы, пока не достигнут двадцатипятилетнего возраста. Тогда они возвращаются домой.

- И... ничего? Принимают их? - осторожно спросил Никитин.

Рангу не понял.

- Как - принимают? Их возвращение - счастье для семьи. Девадаси самые лучшие невесты. Ты же слыхал о сестре Ситы...

Никитин не стал выражать своего недоумения, попросил объяснить танцы.

- Сегодня ты видел рассказ о любви Рамы и Ситы, - сказал Рангу. - Ситу похитил демон с Цейлона. Там ее берегли тысячи чудовищ. На помощь Раме пришли коршуны и обезьяны. Обезьяны сцепились хвостами и перебросили мост через море. В битве Рама одолел чудовищ и спас Ситу. Это рассказ о великой любви и верности. А вчера ты видел сказание о жертвоприношении змей...

Ситу радовало любопытство Никитина. Она тоже многое объясняла ему. Бродя вдоль стен Шри-Парвати, девушка показывала на каменные изображения: вот великий Шива в образе кабана достает землю из потопа... Вот он в образе рыбы...

- А почему бог все время в виде зверя?

- Как? Но... бог - всюду. Он все освятил собою.

У нее были глаза еще более удивленные, чем у Никитина.

Из разговоров с Ситой, Рангу и другими индусами Афанасий, наконец, уловил смысл их учения.

Индусы считали весь мир проявлением божества, но проявлением преходящим, призрачным, недоступным пониманию. Жизнь они считали бесконечной. После смерти она продолжалась. Человек должен был возродиться, и от него самого зависело, кем он родится вновь: змеей, птицей или богом. Чтоб возрождение было счастливым, следовало исполнять законы веры и каст. Земной удел - несчастье. Но горе возроптавшему. Надо помнить, что нынешняя жизнь лишь мгновение в потоке времен, и стараться слиться с душой мира. Есть два пути к этому. Первый - слияние в размышлениях. Он доступен только дваждырожденным. Второй путь - путь йоги. Он открыт всем. Это путь умерщвления плоти и растворения в мире.