КВАЗИ - Сергей Лукьяненко

Я не сомневался, что рано или поздно ситуацию с браслетами дожмут. Причём не только для стариков, для всех. Отработают надёжную технологию. Воспитают сознательное поколение. Быть без браслета – будет более постыдно, чем прийти в театр без штанов.

Впрочем, если в двадцатом веке нудисты упорно отстаивали своё право ходить голыми, так и в двадцать первом были и будут те, кто откажется носить браслет-сигнализатор.

Но пока ситуация отличалась полным сумбуром.

Ношение браслетов рекомендовалось всем, настойчиво рекомендовалось женщинам после пятидесяти, мужчинам после сорока пяти и людям опасных профессий. С семидесяти лет оно считалось обязательным (но по факту большинство снимало браслет, едва войдя домой).

Стариков, живущих в семьях, по большей части запирали в их комнатах на ночь. (Это даже обыгрывалось в комедиях и телешоу – вроде закрытой бабульки, которой ночью приспичило в туалет, она начинает ломиться в дверь, а перепуганные родные вызывают полицию.)

За стариками, живущими отдельно, стали внимательнее следить соседи. В чём-то это даже было к лучшему, в процессе проверки и в магазин могли сходить, и поговорить.

Ну и пансионаты для престарелых.

Может, мы и не догнали по их числу Америку, где доживать свой век в доме престарелых – давняя практика. Но пансионатов стало ощутимо больше. И качество жизни в них улучшилось. Все теперь понимали, что это вполне реальная перспектива для каждого, да и контингент стариков стал не прежний – одинокий и заброшенный, – их навещали бодрые молодые дети и внуки, всегда готовые устроить скандал или обратиться в надзорные органы.

Но я бы всё-таки понял, взбунтуйся старики в пансионате из-за плохого ухода, невкусного питания или грубости персонала. А вот бунт с требованием эвтаназии…

– Чем угрожают-то? – спросил я.

– Массовым самоубийством, конечно, – ответил Михаил. – Чем они ещё могут угрожать.

– Я боюсь показаться жестоким, – сказал я, – но та ли эта вещь, которой они могут угрожать? В конце концов, окружить этих «Хохотушек-разбойников» кордоном и подождать. Родственников попросить прийти, поговорить с ними. Каждый человек сам решает, что делать со своей жизнью. Не полицейский вопрос!

– Они персонал удерживают у себя, – пояснил Михаил. – Стариков там сотни две. И человеческого персонала – под полсотни. Врачи, медсестры, санитарки, нянечки. В основном женщины. Два охранника.

– Вредное какое старичьё, – согласился я. – Но зачем там нужны мы?

– Почерк не кажется знакомым? – спросил Михаил.

– Есть немного… – Я подумал. – Но с приютом-то было понятнее, приют был нужен как место, где есть лаборатория. Да и боевая сила из такого количества восставших, если бы Виктория решилась на активные действия. А тут что? Даже если все престарелые разом совершат самоубийство – до полноценных, активных восставших им ещё расти и расти. Если полиция или вояки поторопятся, то и заложники не пострадают.

– Это меня и смущает, – сказал Михаил. – Странность этого действия и отсутствие в нём хоть какого-либо смысла для Виктории.

Я вздохнул.

Представил себе Джонни Деппа в образе Джека Воробья (серый цвет кожи ему, кстати, даже шёл, а актёрское дарование после превращения в кваzи только усилилось).

Помимо того что каждому отцу надо хотя бы раз в жизни сходить с сыном в кино, я и сам любил этот бесконечный киносериал.

– Хочешь моё мнение? – спросил я. – Старики валяют дурака сами по себе. Виктория тут ни при чём. Мы едем туда зря.

– Возможно, – согласился Михаил. – Вот только я узнал по своим каналам, что Маркин сорвался в дом престарелых со всей своей бригадой.

Некоторое время мы оба молчали.

– Остановить? – спросил Михаил. – Пока недалеко уехали? Вернёшься к сыну.

– Нет, не стоит, – признал я. – Если Маркин туда едет, то и нам стоит.

Показалось мне или нет, что Михаил приревновал меня к Найду? Кажется, не показалось. Всё же старый мертвяк не был настолько бесчувственным, каким старался казаться…

Михаил включил радио, повёл по сенсорному экрану пальцем, выбирая волну.

– Сам ведь этого хотел, – пробормотал я задумчиво.

– Что? – Рука Михаила застыла.

– Сам хотел радио включить! – сказал я.

Михаил помолчал, потом кивнул, не отрывая взгляда от дороги.

По радио играла какая-то старая песня.

Целым был и был разбитым,Был живым и был убитым,Чистой был водой, был ядом,Был зелёным виноградом…

– Михаил, – спросил я неожиданно для самого себя. – Умирать – страшно?

Кваzи посмотрел на меня. В мёртвых глазах вдруг что-то блеснуло. Что-то почти живое.

– Очень, – мягко сказал он.

– Я так и думал, – вздохнул я.

Пансионат размещался не в лучшем месте. Можно, конечно, поспорить, где в Москве жить хорошо, но Рязанский проспект вряд ли многие отнесут к привлекательным местам. Ко всему ещё и располагался пансионат в двух старых зданиях, отделённых от проспекта чахлым сквериком. И шумно, наверное. И воздух не лучший.

Здания когда-то были либо жилыми домами, либо больничными корпусами. Переоборудовав в пансионат, их соединили стеклянным переходом, к которому пристроили маленький одноэтажный вестибюль.

Сейчас пансионат был оцеплен цепочкой солдат и безопасников в штатском. За оцеплением, как положено, толпился жадный до впечатлений народ. Машины на шоссе тоже притормаживали, водители разглядывали вывешенные в окнах плакаты, некоторые доставали мобильники и фотографировали.

Плакатов было много. Заранее, похоже, рисовали. Часть была на бумаге, часть на картонках, а часть – на белых простынях.

Тексты тоже отличались разнообразием.

«Не хотим умирать в муках!»

«Освободите нас!»

«Мы своё отстрадали!»

«Все будем кваzи!»

«ЭФТАНАЗИЮ!»

Слово «эвтаназия» было написано с ошибкой, но это никого не смущало.

Размахивая удостоверениями, мы прошли через оцепление, при этом я испытал явное дежавю.

Видимо, как и капитан Маркин – тот вначале картинно протёр глаза, красные от недосыпания, потом спросил:

– А где ваша подруга, Симонов?

– На работе, Маркин, – ответил я, стараясь не фиксироваться на «подруге». Ну знает Маркин о нашем романе. Что с того? Ему по службе положено. – Вы же просили помогать, если что, так вот – прибыл.

Маркин усмехнулся:

– Знать бы, кто у кваzи информатор… Не подскажете, Михаил?

– Не понимаю, о чём вы говорите, – пожимая ему руку, сказал кваzи. – Что случилось?

– Старики-разбойники, – мрачно сказал Маркин. – И старушки-веселушки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});