Надежда Дурака - Майк Шэкл

другие дети, все еще живые, они прятались, но она не могла видеть...

— Она здесь. — Слабый голос мальчика справа от нее.

Тиннстра обернулась и увидела Набиля, который обнимал Зорику, защищая ее, оба были в крови, наполовину скрытые перевернутой кроватью. Набиль отпустил Зорику, и она подбежала к Тиннстре.

— Ты ранена? — Тиннстра присела на корточки и провела руками по девочке, нащупывая рану, но не нашла ее. Затем она снова посмотрела на Набиля и увидела, какой он бледный.

— Я же говорил тебе, что защищу ее, — сказал он с кровавой улыбкой.

— Спасибо, — сказала Тиннстра, но голова мальчика уже склонилась набок.

Зорика обняла Тиннстру за шею и зарыдала в ее волосы:

— Где ты была? Я была так напугана. Этот дядя...

— Все в порядке. Я сейчас здесь. Ты в безопасности, — ответила она, сдерживая слезы, грудь вздымалась от напряжения бега. Клянусь Богами, это было слишком близко. Мне повезло, что я убила охранников. Мне повезло, что я добралась сюда вовремя. Я должна быть лучше, чем я есть. Сильнее. Быстрее.

Дверь с грохотом распахнулась, и внутрь ввалился охранник. Это был тот самый мужчина, который гнался за ней от забора. В руках у него было копье, которое он направил на Тиннстру и Зорику:

— Опусти свой меч.

Тиннстра указала мечом на мертвого убийцу:

— Этот человек пытался убить моего ребенка.

— Ты лжешь. — Охранник выглядел таким же испуганным, как и любой из детей в этой залитой кровью комнате, его руки дрожали. Он выглядел ненамного старше Тиннстры. — Положи свой меч и отойди от девочки. Ты пойдешь со мной.

— Я не оставлю девочку и не опущу меч, — ответила Тиннстра, встав так, чтобы Зорика оказалась у нее за спиной, неуверенная, хватит ли у нее сил снова сражаться, но изо всех сил делающая вид, что это не так. — Я предлагаю тебе уйти.

— Ты заключенная, а не я.

Тиннстра ничего не сказала. Веди себя уверенно. В кои-то веки разожги чужой страх. Она позволила звукам тревожного колокола усилить угрозу. Глаза охранника были прикованы к ней, когда он прислушивался к шуму, но она видела в них сомнение, видела, как он задавался вопросом, кто побеждает снаружи и что это значит для него.

Затем раздались радостные возгласы, достаточно громкие, чтобы их было слышно сквозь звон колокола, и они оба поняли, что бой у забора выиграли беженцы.

— На твоем месте я бы ушла, — сказала Тиннстра. — Пока у тебя еще есть шанс.

Охранник не двинулся с места, но копье в его руках задрожало, а из груди вырвался тяжелый вздох. Тиннстра хорошо знала это чувство — страх: он спрашивал себя, драться или бежать, сознавал, что хотел бы сделать одно, но придется делать другое.

— Никто не подумает о тебе плохо, если ты спасешь свою жизнь, — сказала она.

Даже колокол, казалось, прекратил борьбу, поскольку звон замедлился. К ним приближались шаги, множество ног, сопровождаемые криками на всевозможных языках.

Это было слишком для охранника, и он бросил свое копье на землю. Он покачал головой Тиннстре, повернулся, но дверь распахнулась, и его схватила толпа беженцев и выволокла наружу.

— Тиннстра! — Это была Майза, с мечом в руке, с рассеченной бровью. С ней была еще одна шулка, тоже вооруженная. — Слава Богам.

— Что происходит снаружи? — спросила Тиннстра, поднимая Зорику и закрепляя ее на бедре.

— Мы взяли под контроль оба комплекса и одолели около трети охранников, — ответила Майза. — Они отступили в караулку и все еще удерживают стены. Пока у них есть эти области, они могут просто сидеть сложа руки и морить нас голодом, чтобы заставить подчиниться. Боюсь, мы, вероятно, только выиграли себе небольшую передышку.

Тиннстра ухмыльнулась:

— Что, если бы я сказала, где ключи от караулки?

Майза улыбнулась в ответ:

— Это изменило бы ситуацию.

27

Раласис

Лейсо

Переулок Торенан был не из мест, куда можно забрести случайно. Узкий, в нескольких кварталах от доков, не допускающий до себя солнечные лучи меж изогнутых крыш, которые почти соприкасались над ним. Если бы кто решил спуститься туда по осыпающимся ступеням, не реагируя на аляповатые граффити, намалеванные вокруг входа, его бы встретило указание разворачиваться. Дубинка в руке мужика давала хорошее представление, что произойдет, если проигнорировать совет. Чужаков в переулке Торенан не любили.

Раласис, однако, не был чужаком. Для него посещение переулка Торенан было все равно, что возвращение домой.

Друз и Дирес сидели на табуретках у входа, положив дубинки у ног, настороженно наблюдая за происходящим. Несколько мужчин и женщин, работавших у Мэг, стояли на одном из ее балконов, улыбаясь и подмигивая любому похотливому дураку, который смотрел в их сторону. Это, безусловно, действовало, потому что двое мужчин направлялись прямо к входной двери Мэг и чудесам, которые таились внутри.

Сколько лет было Раласису, когда отец привел его сюда в первый раз? Четырнадцать? Он впервые выпил в таверне Торенана. Потерял невинность у Мэг. Там он впервые по-настоящему подрался из-за какой-то девушки, имени которой не мог вспомнить. И сколько состояний он проиграл? Во имя Богов, он определенно не хотел об этом думать.

И все же, после того дня и всего что тогда было, его больше никуда так не тянуло.

Он направился прямиком в таверну переулка, надеясь, что человек, которого он искал, окажется там. Вход в нее был неприметным, занавеска из бисера без каких-либо указаний на то, что находится за ней. Даже за входом в это место не было ничего заманчивого, только длинный коридор с лестницей в дальнем конце, освещенной слабым фонарем. Однако на полпути вниз по лестнице Раласис услышал знакомые звуки, свидетельствующие о том, что люди там усердно напиваются: гул болтовни, звон чашек и стук игральных костей. Всегда стук игральных костей.

В самом баре узкие окна бежали по всей длине каждой стены в футе от потолка; они пропускали лишь немного естественного света, усиливаемого дешевыми свечами, горящими на каждом столике. Была только середина дня, но в воздухе уже сгустился дым сигар и трубок с опиумом. Ирнусу, владельцу, было все равно, как напиваются его посетители, лишь бы они покупали у него наркотики. Соломенные циновки покрывали пол, уже испачканный пролитыми напитками, пеплом и чем-то еще — вероятно, рвотой. Все вместе это создавало совершенно неповторимый аромат.

И там был человек, которого он