Восток в огне (ЛП) - Сайдботтом Гарри

Откуда-то издалека донесся звук рвоты. Деметрия тошнило.

-Что могло заставить человека сделать такое? - спросил молодой опцион.

Баллиста покачал головой. - Я даже представить себе не могу.

Все ждали восхода солнца. Небо на востоке уже приобрело бледно-бронзовый оттенок. С юга дул устойчивый прохладный бриз. Над Евфратом летали утки, и по городу разносился запах пекущегося хлеба. Если бы вы не смотрели слишком далеко или не отрывали глаз от небес, вы могли бы представить, что Арет пребывает в покое.

Один взгляд на зубчатые стены разрушил все мирные иллюзии. Правда, по мере приближения рассвета западная пустыня на этот раз стала зеленой. В каждой маленькой впадине росли травы и полевые цветы. Пели птицы. Но за нежной весенней сценой виднелась черная полоса шириной около тысячи шагов. Войско сасанидов стояло плечом к плечу. Тридцать, сорок рядов в глубину - невозможно было сказать. Над их головами южный ветер трепал знамена. Змеи, волки, медведи, абстрактные символы огня, праведности, Мазды, трепетали на ветру.

За рядами людей маячили осадные машины. Можно было разглядеть линию осадных щитов, установленных на колесах, идущих почти по всей длине строя. Тут и там торчали деревянные рамы баллист; самые зоркие глаза насчитали их по меньшей мере двадцать. И там, довольно далеко друг от друга и безошибочно узнаваемые за линией фронта, находились "Берущие города", три высокие-высокие осадные башни.

Баллиста был впечатлен, несмотря ни на что. Прошло всего семь дней с тех пор, как персидская орда обрушилась на Арет. Они не нашли ничего пригодного для использования; на многие мили вокруг не было леса: люди Баллисты заранее очистили местность. Это ни к чему хорошему не привело. Сасаниды привезли с собой все, что им было нужно. Каким-то образом они перевезли вверх по реке все орудия осадной войны в готовом виде, почти готовые к использованию. Они трудились шесть дней. Теперь, на седьмой день, они были готовы. Хотя он не признался бы в этом никому другому, едва ли признался бы в этом самому себе, Баллиста был обеспокоен. Эти сасаниды не были похожи ни на каких варваров, с которыми он сражался раньше. Готы, сарматы, кельты или мавры - никто не смог бы сделать ничего подобного, никто не смог бы вести осаду с такой энергией.

Баллиста и защитники не бездействовали в течение семи дней, прошедших после ночного налета. Вылазка Турпиона, возможно, и не привела к убийству Шапура, но все равно считалась успешной. Потери римлян были очень незначительными. В турме Паулина не хватало пяти солдат, а в турме Аполлония - вообще не оказалось потерь. Из легионеров в центурии, которая действительно вошла в персидский лагерь, не вернулось двадцать человек, из центурии из Антонина Крайнего и один - из центурии Антонина Предыдущего – странно, поскольку она даже не побывала в бою. Последний, хотя никто не говорил об этом вслух, считался дезертиром. В целом вылазка подняла боевой дух римлян, и можно было с уверенностью предположить, что он поколебал боевой дух персов. Однако такой масштабный рейд больше не повторится. Баллиста знал, что сасаниды теперь будут настороже. Он ждал следующей фазы осады, следующего предсказуемого поворота танца. Он ждал общего наступления персов.

Римляне больше не предпринимали крупных вылазок, но вряд ли сасаниды крепко спали в своих палатках. В ту самую ночь, когда был совершен главный набег, Антигон рано утром вернулся из-за реки. Он нашел девушку, которая была изнасилована. Она была мертва; она была изуродована. Антигон оставил ее там, но вернулся с персидской головой. Две ночи спустя он отправился на лодке на юг и вернулся с другой головой, завернутой в персидский плащ. На следующую ночь он выскользнул из северных ворот у реки и на этот раз вернулся с двумя головами. Наконец, прошлой ночью он снова переправился через реку и привез еще один ужасный сверток. В некотором смысле пять потерь ничего не значили для орды численностью, вероятно, 50 000 человек. И все же утро за утром новости об обнаружении еще одного необъяснимо обезглавленного трупа в еще одном месте должны были вызывать в персидской армии самые худшие опасения: предатель поднимет руку на своих друзей или, что еще хуже, гораздо хуже, демон, способный наносить безнаказанные по всему спящему лагерю.

Баллиста был доволен своим новым знаменосцем. Ему не доставляли особого удовольствия эти ужасные трофеи, но он торжественно разворачивал каждый из них и торжественно благодарил того, кто его принес. Каждый из них был знаком мести как за Ромула, так и за неизвестную девушку. У Антигона был дар к такого рода вещам. Баллиста была рад, что они были на одной стороне.

Помимо ночных вылазок Антигона, помимо обычной деятельности осажденных, главной деятельностью в течение семи дней было строительство трех огромных передвижных кранов. Каждый плотник в городе был откомандирован для работы над ними; точно так же каждый кузнец ковал гигантские цепи, которые они должны были использовать. После их завершения у Баллисты на руках оказались все необходимые средства для отражения персидского штурма. Оглядев стену вверх и вниз, воздух уже мерцал от жара там, где большие металлические котлы висели над огнем, Баллиста почувствовал, что сделал все, что мог. Он был далеко не уверен, что этого хватит, но он сделал все, что мог.

Солнце поднималось над Месопотамией. Поток золота брызнул на яркие знамена Сасанидов, раскрасил их великолепные костюмы, драгоценные камни в головных уборах. Как один, все мужчины в огромном войске опустились на колени, а затем распростерлись в пыли пустыни. Заревели трубы, загремели барабаны, и по равнине прокатились песнопения "Маз-да, Маз-да", приветствуя восходящее солнце.

Солнце уже поднялось над горизонтом. Пение прекратилось, и персидская армия поднялась на ноги. Они молча ждали.

Высоко на зубчатых стенах Пальмирских ворот Баллиста тоже ждал и наблюдал. Двадцать первый день апреля, за десять дней до майских календ: это была Парилия, день рождения вечного Рима. Справа от армии Сасанидов, впереди которой шел Драфш-и-Кавьян, великое боевое знамя дома Сасана, появилась уже знакомая фигура, одетая в пурпур, верхом на белом коне.

"Шах-ин-Шах, Шах-ин-шах". Новое песнопение прокатилось по равнине.

Шапур остановился перед центром строя. Огромное, инкрустированное драгоценными камнями знамя развевалось над его головой, отражая солнечный свет, вспыхивая желтым, фиолетовым, красным. Его лошадь топнула ногой, вскинула голову и заржала, высоко и отчетливо разносясь по равнине. На зубчатой стене Багой тихонько заскулил от удовольствия.

-Верный знак. Когда конь шахиншаха делает это перед стенами города, это место непременно падет.

-Молчи, мальчик. - Баллиста не хотел, чтобы его раб сеял уныние. -Это знамение нетрудно устроить.

-Что они сейчас делают? - спросил Максим. Шеренгу из семи связанных веревками мужчин гнали к жрецам, магам, окружавшим Драфш-и-Кавьян. -Выглядит не очень хорошо.

Багой ничего не сказал. Он опустил глаза. На этот раз он выглядел довольно пристыженным.

Мужчины были одеты в римскую форму. Они боролись, но их гнали вперед. Один упал. Его пинком поставили на ноги. Их отвели туда, где горел небольшой костер. На треноге висел котелок, нагревавшийся над огнем. Римлян поставили на колени и крепко держали. Их головы были откинуты назад. Один из магов снял горшок с треноги и снял его с огня.