Комиссар Хольмг. Становление - Атия Хольмг

и то же». И для достижения этой великой цели ей осталось добраться всего до одной единственной комнаты, от которой Хильдегад отделяло совсем мало дверей и переходов, потому что большую часть своего пути она уже проделала. Оставался последний рывок.

Губернатор представила себе, как открывает последнюю противоударную шлюзовую дверь со сложным двухфазным замком и оказывается внутри совсем небольшого помещения с множеством машинерии, датчиков слежения, сигнальных ламп и огней на мониторах, закрывающих собой почти все стены от пола и до самого потолка. Витинари явственно представила себе эту комнату, вспоминая, как была там однажды с отцом, когда тот показывал Хильдегад весь перерабатывающий комбинат и в первую очередь секретные помещения с системой запуска самоуничтожения. Зачем он это сделал тогда? Губернатор улыбнулась. Он знал. Он знал. Неисповедимы пути… Неисповедимы…

Глаза Хильдегад Витинари загорелись. Они заполыхали тем огнем, которому она жаждала предать Рэкум. «Великий Варп-Император ведет меня. Он поможет избежать любых опасностей на моем пути. Святой огонь выжжет все здесь дотла».

Она продолжила свой путь. Возгласы, крики и шум боя, вновь донесшиеся откуда-то сверху через вентиляционные шахты, больше не касались ее слуха. Возможно, она ушла достаточно далеко, а возможно, эти звуки перестали ее беспокоить, как и многие другие. Пелена спокойствия, что отныне укутывала все ее существование, была крепка и уютна, подобно склепу, который надежно скрывает некогда живое тело в своем глухом и темном чреве.

РЭКУМ. ПОСЛЕ ЗАКАТА

Второе «чтение» было заметно более легким, чем предыдущее. Инквизитор легко вышел на след Носителя, и, отбросив все прочие величины, прошел по этому следу до самого подземелья, которое тот выбрал своим убежищем. Оно оказалось расположенным на нижнем этаже одного из бараков, в котором раньше жили рабочие. В последние несколько лет этот этаж, как многие другие, что были расположены в самом низу зданий, не использовался. И только несколько дней тому назад там появились обитатели. Трудно было сказать определенно, как и почему они туда попали. Оставалось только гадать, спустились туда люди случайно, добровольно, ведомые сложившимися обстоятельствами, или же их туда умышленно заманили, но, попав туда, они подверглись влиянию хаоса. Упав на благодатную почву (большинство здешних жителей попало сюда по обвинениям, подразумевавшим слабую веру и пошатнувшиеся моральные устои), хаотическая зараза быстро подчинила себе человеческие души и умы, и в довершение завладев их телами и, принеся их в жертву, породила Носителя. Обряд, с помощью которого был зачат и рожден Носитель, не отличался оригинальностью. Насилие, пытки, убийство и, как финальный аккорд, самоистязание, приведшее к смерти. Стандартный набор, используемый почти во всех обрядах, проводимых культистами.

Алонсо Барро, «увидел», как дюжина мужчин набрасываются друг на друга и убивают за право истязать, насиловать и калечить одну единственную женщину. Как они выдавливают своим противникам глаза и перегрызают окровавленными, беззубыми деснами сухожилия и вены друг другу в умопомрачительном раже. Слышал, как безумно смеется женщина, в то время как ее насиловали и когда выламывали ей суставы. Видел, как двое, оставшиеся в живых, с величайшим трудом, из последних сил поползли навстречу друг другу, чтобы обломками зубов, что еще остались у них, впиться противнику в горло и захлебнуться горячей кровью поверженного врага. И как потом женщина, оставшаяся одна посреди изуродованных тел, кровью своих мучителей рисует на стенах руками с откусанными пальцами знаки и символы, что послужили призывом к рождению хаотической сущности. Как улыбается она повергающей в трепет улыбкой и, упиваясь божественным вкусом, пожирает разорванную плоть мертвых. Как сдирает своими культяпками с их разлагающихся тел сочащуюся гноем кожу и как начинает сдирать кожу и с себя, чтобы пожрать ее также.

Зачатый и рожденный в предсмертных воплях жертв, Носитель получился на редкость крепким малышом, быстро набрал силы, поглотив остатки жертвенных тел, и теперь пытался разрушить стены своей тюрьмы, его взрастившей, чтобы выбраться на свободу и подчинить себе весь мир, как были подчинены до этого люди, ставшие его невольными прародителями.

Он хотел, как и все порождения хаоса, властвовать, в свою очередь, не подчиняясь никому, поглощая и порабощая все вокруг, чтобы изувечить до неузнаваемости мир, по образу и подобию своему; и по образу и подобию той боли, что была неотъемлемой частью его существования.

Все это, Барро «прочел» через сложные переплетения запаха тлена, переводя их в образы, и уже в который раз теперь лежал оглушенный, постепенно приходя в себя после увиденных им ужасающих картин господства хаоса.

Но если видения и отнимали у него силы физические, то они же давали ему силы духовные, раз за разом убеждая его в правильности выбранного им пути и доказывая абсолютную необходимость того титанического труда, что тяжким грузом ложился на плечи каждого инквизитора, но без которого подобные сцены стали бы неизбежностью во всех мирах во вселенной.

Он еще раз вспомнил расположение здания, в котором был совершен обряд. Сомнений не было. Теперь он точно знал, куда идти.

День двадцать пятый

ДЕНЬ 25

РЭКУМ. ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Доу сделал несколько выстрелов, и тела трех ополченцев рухнули с простреленными головами на почерневший от крови и гари мраморный пол Храма.

Он произнес всего одно слово, заметив на себе взгляд комиссара Гвинеро.

— Дрогнули.

Коротким словом «дрогнувшие» теперь обозначали тех, кто примкнул некогда к гвардейским частям и кого теперь, одного за одним, скашивало то же безумие, что подчинило и извратило тех, кто сейчас атаковал Храм Императора. Последний оплот, в котором закрылись выжившие.

Гвинеро кивнул и перевел взгляд на одного из сержантов, волокущего от внешних ворот Храма на своем плече раненого гвардейца, глаза которого были наспех перемотаны тряпицей, насквозь промокшей от крови, и которые продолжали обильно кровоточить. Гвардеец еле передвигал ногами и, не прекращая, громко стонал, то и дело срываясь на крик. К ним навстречу выбежала одна из сестер и приняла раненого. Она положила его прямо тут же и начала разматывать повязку. Глазницы раненого оказались забиты каменной крошкой, из-под которой сочилась кровь и то, что осталось от выбитых взрывом глаз. Сестра госпитальер тихо зашептала слова молитвы, стараясь облегчить страдания гвардейца, пока тот лежал с запрокинутой головой, не прекращая стонать.

Закончив прочищать страшные раны и перевязав страдальца, госпитальер обернулась к сержанту, его доставившему:

— Вы ранены?

— Нет, — ответил тот, покачав головой.

— Помогите мне, — попросила сестра.

Вместе они с трудом поставили раненого на ноги, и несмотря на то, что колени гвардейца подгибались, и сам он был на грани потери сознания, повели раненого вглубь Храма. Там его подхватили другие санитары и