Комиссар Хольмг. Становление - Атия Хольмг

творится.

Губернатор провела рукой по спутанным волосам, чуть кокетливо их поправляя.

— Конечно, ты благодарна, — продолжила Хильдегад, «услышав» утвердительный ответ. — Иначе и быть не может. Но нет, даже ты до конца не осознаешь, на какие жертвы я готова пойти, чтобы спасти вас. Тебя. Весь город. Просто невыносимо сидеть здесь и ждать.

— Ты права, — губернатор поднялась с кресла, подошла к тому, что осталось от Серафимы Ван Калифшер, и поцеловала ее в щеку. — Хватит ожидать чьей-то помощи. Пришло время самой заняться этой проблемой.

Витинари подошла к двери и осторожно, почти бережно, взялась за ручку.

— Оставайся здесь, — она обернулась и с сожалением посмотрела на Серафиму. — Ты не сможешь помочь мне. Никто не сможет.

Хильдегад смахнула навернувшуюся было слезу.

— Мы можем больше не увидеться, так что не обижайся, но я тебе скажу, как подруга — тебе не помешало бы принять ванну. Пахнет от тебя отвратительно, — сказав это, губернатор бесшумно повернула ручку двери и вышла.

Она не успела спуститься по мраморной лестнице с изящно переплетенными перилами, как с улицы раздались выстрелы и крики. Витинари вздрогнула так, словно по ее телу пошел электрический разряд, но почти тут же поднявшееся напряжение спало, и мысли вновь потекли ровно и спокойно. Она вышла на улицу и медленно побрела в сторону рабочего сектора. Уже у самой арки, что отделяла его от административной части города, Хильдегад резко свернула направо, к одноэтажному одинокому строению, прижимающемуся к стене, что разделяла Рэкум на две части, и остановилась.

Если бы кто-то увидел губернатора в этот момент, он бы заметил, что Витинари стоит перед старой, едва различимой, закрашенной вместе с остальной стеной, массивной дверью, которая, судя по ее состоянию, оставалась нетронутой на протяжении не менее десяти лет.

Хильдегад простояла перед ней в задумчивости несколько минут, прежде чем вынуть большой ключ, и еще с минуту, перед тем как им воспользоваться. Наконец, приложив некоторое усилие, чтобы открыть неподдающуюся дверь, которую давно не открывали, губернатор проскользнула в образовавшуюся щель, после чего дверь с лязгом закрылась.

РЭКУМ. ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

Несколько часов яростной атаки обезумевших людей, потерявших человеческий облик и поглощенных единственной целью рвать в клочья тех немногих гвардейцев, кому удалось пережить все предыдущие битвы, сменились напряженным затишьем. Однако, было очевидно, что, перегруппировавшись, одержимые ересью и скверной вновь начнут наступление.

Они переглянулись между собой.

— Какие известия от инквизитора? — Кимдэк чуть устало посмотрел на Доу, лицо которого покрывала уродливая маска из рубцов соединительной ткани и наложенной синтетической кожи.

Теперь в Лемане невозможно было узнать того красивого кадет-комиссара, которым он прибыл на Ферро Сильва, как и узнать его в принципе.

— Помощь в пути и должна прибыть через шесть стандартных суток, если не возникнет никаких непредвиденных обстоятельств. Течения варпа не предсказуемы, — его голос, как и лицо, был лишен всяческих эмоций, и слова, произносимые лишенным губ ртом, звучали траурно, как погребальное напутствие. — Больше недели для нас, — пояснил он.

Кимдэк и Хольмг молча кивнули.

— Причины безумия? — задала вопрос Атия.

— Выявляются, — Односложно ответил Доу и добавил: — Я разговаривал с комиссаром Лонгином. Он будет оставаться при инквизиторе Барро вплоть до завершения нашего пребывания на Ферро Сильва.

Все трое после этих слов снова переглянулись.

— Инквизиция берет, не спрашивая, — отрешенно произнес Кимдэк, подводя под сказанным черту.

— Какова вероятность, что губительное влияние, которому подверглось большинство жителей Рэкума, не окажет аналогичного воздействия на всех остальных? — Хольмг понимала, что ответа на этот вопрос ей никто не даст, но все же озвучила его.

Ответом послужило напряженное молчание.

— С этой планетой сразу было все не так, — произнес наконец Доу. — Мы прибыли на Ферро Сильва относительно недавно, и если населяющие планету люди подвергались губительному влиянию достаточно давно, то мы не могли в полном объеме ощутить на себе это воздействие.

— Тем не менее, это может произойти с нами в будущем, — возразила Атия.

— Может, — коротко согласился Джонас. — И все же шесть Терранских суток — слишком маленький срок для подобного.

— Мы все знаем, как в этом случае надлежит поступить, чтобы не допустить измены Трону, — со сталью в голосе произнес Доу.

— При малейших признаках, — согласилась Хольмг.

— Без тени сомнения, — добавил Кимдэк.

— Император защищает, — Атия положила руку на грудь в однокрылой авквиле.

— Император защищает, — хором отозвались комиссары.

РЭКУМ. ВЕЧЕР

Он больше не чувствовал ни усталости, ни голода, ни боли в ампутированных запястьях. Он превратился в один напряженный нерв, что без устали шел по следу, уже вторые сутки разыскивая ту точку, тот центр, откуда подобно жирному маслянистому пятну медленно растекалась скверна. Он искал место, где был начат обряд, очистив которое, он остановит эту мерзость, что сейчас схватила большинство жителей Рэкума в свои цепкие, горячие и липкие, как раскаленный гудрон, объятия, превратив людей в послушные марионетки.

Он шел на отвратительный запах гниющей плоти, тошнотворный и марающий своей нечистотой, обволакивающий покрытое потом тело, затекающий в ноздри и под веки. Ноги вязли в этом тлетворном запахе, но Барро продолжал идти, борясь с желанием убежать отсюда, как можно дальше и никогда, никогда не возвращаться. Инквизитор остановился и осторожно повел носом. Запах усиливался, хоть это и казалось невозможным. Однако этот факт свидетельствовал, что он идет в правильном направлении и, судя по интенсивности запаха, его цель была уже совсем близко.

Барро остановился, переводя дух, с трудом сдерживаясь, чтобы не закашляться. Этого нельзя было допустить. Ни малейшего звука. В противном случае звук смешается с запахом, и его выбросит из призрачного мира в мир реальный. Тогда ему придется начинать свои поиски с начала, а на это уже не хватит ни сил, ни времени. Вспомнив о времени, Барро почувствовал, как у него засосало «под ложечкой». Время было еще одной величиной, которую нельзя было смешивать с запахами и звуками. Величиной сложной и непостоянной, не поддающейся никакому контролю, даже частичному.

В этот момент Алонсо замер, быстро выбрасывая из своего разума все лишнее, заботливо оставляя лишь запах. Путеводную нить, которая должна была его вывести к самому сердцу культа. И его старания увенчались наконец успехом. Запах достиг своего апогея и начал приобретать форму.

Нет, он не стал зрительным образом, но за то время, что Барро изучал и развивал свою способность «читать варп», как говорил его ныне покойный наставник инквизитор Теодор Ренвель, Алонсо научился перекладывать те ощущения, через которые он «читал», на зрительные образы. Это происходило само собой, где-то в глубинах его подсознания, и когда он выныривал обратно в реальный мир, оставались только эти картины. Память