История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор)

В первый раз это произошло как раз в 1848 г., когда парижские рабочие, свергая Июльскую монархию, «имели совершенно определенное намерение свергнуть и буржуазный строй» [398]. Но несмотря на то, что парижский пролетариат приобрел в февральские дни громадное влияние на государственные дела, его борьба против буржуазии не могла составить национального содержания революции 1848 г. Такая борьба оставалась далеко «не повсеместным фактом»[399], характерным лишь для Парижа и нескольких крупных промышленных центров крестьянской страны.

Тем не менее в исходный момент революции, в феврале 1848 г., борьба эта вышла на авансцену политической жизни и породила неразрешимые противоречия. Вследствие этого весь процесс развития революции неизбежно становился процессом изменения первоначального соотношения сил в пользу буржуазии. Все это обусловило и определило нисходящую линию развития революции 1848 г. с самого ее начала. «Реакция началась… с 25 февраля», — вскоре подметил А. И. Герцен, приехавший во Францию и пристально наблюдавший за ходом событий революции 1848 г.[400]

Оттеснение пролетариата с завоеванных позиций в февральский период

В нисходящем развитии революции важнейшую роль сыграл двухмесячный период непосредственно после февральской революции, который Маркс назвал «февральским периодом» и который характеризовался решающей перегруппировкой классовых сил, подготовившей учреждение буржуазной республики. То, что на это потребовалось всего два месяца, свидетельствовало о крайней непрочности позиций, завоеванных пролетариатом в февральские дни.

Главным источником его слабости были господствовавшие в рабочих массах иллюзии о возможности мирного социального переустройства общества в сотрудничестве с республиканской буржуазией — иллюзии, от которых пролетариат мог освободить лишь ряд поражений. Эти мелкобуржуазные иллюзии поддерживались всей обстановкой первых недель революции, когда в стране воцарилась атмосфера сентиментального примирения противоположных классовых интересов, дополняемого проповедью классового сотрудничества. Англичанка баронесса Род писала родным из Парижа: «Мы все надеваем грубые башмаки, ходим без зонтиков и стараемся, насколько возможно, походить на наших пролетариев». Повсюду распевали популярное двустишие: «Долой шляпу перед картузом! На колени перед рабочим!»

Доверие пролетариата к буржуазии укреплялось еще более присутствием в правительстве Луи Блана и Альбера; это присутствие «совершенно парализовало революционные действия рабочего класса, на роль представителей которого они претендовали»[401].

Тем более предательской была политика министров-социалистов, что они утаивали от рабочих масс свои разногласия с буржуазно-республиканскими министрами и сознательно покрывали их враждебные пролетариату замыслы. Луи Блан уже в момент принятия решения о создании Люксембургской комиссии ясно понимал, как признавался он в своих мемуарах, что «вместо министерства, имеющего… действительную власть, средства для действия», ему предлагают «открытие бурной школы», где он должен будет «читать курс лекций о голоде перед голодным народом!»[402] Тем не менее Луи Блан согласился участвовать в этом обмане рабочих. Впоследствии он оправдывал свое согласие желанием избежать гражданской войны[403]. На деле его соглашательская политика не только не избавила рабочих от гражданской войны, а, наоборот, поставила в ней рабочий класс в иаихудшие условия, обрекшие его на неслыханно тяжкое поражение.

Чтобы изменить соотношение сил и оттеснить пролетариат с завоеванных им позиций, Временное правительство старалось расколоть его ряды. Замысел этот учитывал возможности, заложенные в самой структуре тогдашнего рабочего класса. Наиболее сознательной и сплоченной его частью продолжали оставаться квалифицированные ремесленные рабочие, у которых издавна существовали компаньонажи и общества сопротивления. По боевому духу и растущему классовому сознанию к передовым пролетариям можно было отнести и прослойку квалифицированных рабочих индустриального типа — машиностроителей и железнодорожников. С другой стороны, в Париже множился чернорабочий люд и различный подсобный персонал в промышленности и торговле, массу которого составлял пришлый элемент из провинции. Наконец, условия жизни огромного столичного города, в котором шел процесс разорения мелких хозяйчиков и в который острая нужда гнала разнообразный люд без определенных занятий из провинции, — эти условия создавали многочисленный люмпен-пролетариат из самых разнообразных элементов парижской улицы.

Намерение Временного правительства оторвать от рабочего класса и противопоставить ему люмпен-пролетарские элементы обнаруживают декреты от 25 и 26 февраля, предусматривавшие создание в Париже добровольческой «мобильной национальной гвардии» из 24 батальонов по тысяче человек в каждом. Молодых людей в возрасте от 16 до 30 лет правительство соблазняло высоким денежным вознаграждением, в 6 раз превышавшим солдатское, блестящим обмундированием, выборностью командного состава. Идея эта была подсказана Ламартину генералом Июльской монархии Дюбургом, авантюристом с тонким реалистическим чутьем [404].

Проект «мобильной гвардии» убивал сразу двух зайцев. Во-первых, эта мера помогла быстрому созданию вооруженной силы, которой так не хватало Временному правительству в первые дни революции, тогда как парижские рабочие были почти поголовно вооружены и получили все права участия в национальной гвардии. Временное правительство не могло положиться и на новую столичную полицию, которую создал М. Коссидьер, давний деятель республиканского движения и активный участник февральских боев, захвативший префектуру полиции и ставший ее главой. Полицейские силы Коссидьера, сформированные им из числа баррикадных бойцов и участников тайных обществ, не признавали над собой власти Временного правительства, они именовали себя «автономной силой революции», «монтаньярами». Но, кроме того, созданием «мобильной гвардии» правительство рассчитывало использовать против революционных сил парижского пролетариата деклассированные элементы и безработную рабочую молодежь.

С расчетами на раскол рабочих рядов было связано и решение Временного правительства от 26 февраля о создании в Париже общественных работ для безработных. Предоставление безработным работы диктовалось необходимостью ослабить социальную напряженность в столице и укрепить доверие рабочих масс к Временному правительству.

Но и здесь также преследовались скрытые цели. Министр общественных работ Мари, ярый враг социализма, вскоре дал этим общественным работам для безработных название «национальных мастерских» — то самое название, каким в луиблановских проектах «организации труда» именовались производительные ассоциации, поддерживаемые государством. На деле «национальные мастерские» для безработных, организованные в 1848 г. в Париже, а затем на средства местных муниципалитетов в Лионе, Марселе, Лилле, Нанте и некоторых других городах, не имели ничего общего с производительными ассоциациями.

В парижских «национальных мастерских» рабочие занимались главным образом планировкой улиц и площадей, посадкой деревьев на бульварах, земляными работами для железнодорожного и вокзального строительства и т. д. Плохой организацией труда в этих «мастерских» стремились дискредитировать не только луиблановские проекты, но и идеи социализма вообще. В «мастерских» вводилась оплата независимо от квалификации и производительности труда работника: 2 фр. за рабочий день и 1–11/2 фр. при отсутствии работы. Надеялись, что рабочие «национальных мастерских» станут спорой правительства в борьбе с революционными и социалистическими устремлениями передовых рабочих и их организаций. С этой целью «национальным мастерским» была придана военизированная структура — занятые в них безработные сводились в «отделения», «бригады», «взводы» и ставились под начало реакционно настроенных инженеров во главе с правительственным комиссаром «национальных мастерских» и его штабом.

После февральской революции происходила быстрая перестройка господствующего класса. Революция не встретила никакого сопротивления со стороны старого административного аппарата. Чиновничество всех рангов, прокуроры и генералы Июльской монархии заявили о своей готовности служить республике. Церковь и духовенство также поспешили выразить согласие с новым режимом. Многие орлеанистские и легитимистские политиканы «признали» республику и срочно перекрасились в республиканцев.

Политическую мимикрию монархической буржуазии облегчала и новая международная обстановка — развитие революции в Германии, Австрии и других странах Европы сопровождалось лицемерной «миролюбивой» внешней политикой Временного правительства. Оно ограничилось пышными декларациями о том, что Французская республика сочувствует освободительным движениям других наций, готова помочь им и в принципе не признает реакционных венских трактатов 1815 г. Но Ламартин тут же успокоил реакционные державы Европы заявлением, что Французская республика не намерена вести революционных войн или революционной пропаганды в соседних государствах. Конфиденциально же Ламартин заверил царя Николая I, с которым стремился завязать дружеские отношения, а также прусского короля, римского папу и английское правительство, что Франция не посягает на их политические порядки и что Французская республика не окажет никакой помощи революционным и национально-освободительным движениям в других странах. Это соответствовало действительности. Единственным прогрессивным актом Временного правительства в этой области, имевшим международное значение, было принятие в апреле 1848 г. закона об отмене рабства во французских колониях.