Оружие для Слепого - Андрей Воронин

«Суки!» – выругался про себя Алекс, потянувшись рукой к тумбочке.

Медленно, очень медленно он сбросил салфетку, на которой лежало надкушенное яблоко. Под салфеткой оказалась рифленая граната. Алекс взял гранату в правую руку. Он представлял, каких действий противника следует ожидать, если, конечно, это захват. И надо сказать, не ошибся. Быстрым движением он щелкнул ребром ладони по выключателю, и в квартире погас свет.

В то же мгновение он увидел сквозь штору темный силуэт, тотчас вскинул пистолет и дважды выстрелил.

Выстрел и звон разбитого стекла слились в один звук.

Спецназовец, спускавшийся с крыши на веревке, обмяк с простреленным горлом и, выбив стекло, по инерции влетел в квартиру. Алекс, выдернув чеку, бросил гранату в окно. Прогремел взрыв, страшный и неожиданный для этого тихого района. Второй спецназовец, влетевший в окно кухни, Алекса в квартире уже не застал: ровно через секунду после взрыва выброшенной на улицу гранаты тот выскочил в окно. Третий этаж, в принципе, немаленькая высота, но не для тренированного профессионала.

Трос спецназовцев упали на землю, закрываясь от осколков и боясь того, что может прогреметь еще один взрыв. Они даже не успели вскочить на ноги, когда Алекс, сгруппировавшись, приземлился на газон. Перепачканный, с пистолетом в левой руке он рванул в темноту, на ходу еще дважды выстрелив. Он стрелял по ногам, понимая, что спецназовцы наверняка в бронежилетах, и убить их почти невозможно. И оба его выстрела оказались точными. Одному из спецназовцев, уже вскинувшему короткий автомат, чтобы дать очередь вслед убегающему преступнику, пуля раздробила колено, и он завалился на бок. Второй, раненый в бедро, тоже не мог преследовать киллера. Алекс, верный своим правилам, прекрасно знал окружающую местность, каждый забор, каждую подворотню, каждое дерево, и как всегда это ему помогло. Он ловко перемахнул через бетонный забор, стоящий вокруг пустого трехэтажного дома, который находился на капитальном ремонте.

Дверь в квартиру ломать не пришлось. Сержант, ввалившийся в кухонное окно, открыл квартиру изнутри. Раненного в горло поспешили вынести, положили в машину «Скорой помощи», но до больницы он не дотянул – смерть наступила в машине.

Генерал ФСБ Федор Филиппович Потапчук вошел в квартиру номер двадцать семь на третьем этаже одним из последних. Он внимательно осмотрелся по сторонам. Рыжий спаниель сидел у своей миски, дрожал мелкой дрожью и время от времени жалобно тявкал. Генерал Потапчук присел на корточки и погладил шелковистую шерсть пса. Тот немного притих и успокоился.

– Ну, что, собачка, не повезло тебе? – вздохнул Федор Филиппович.

Вокруг ходили спецназовцы в камуфляже, бряцая оружием. Генерал снял очки, протер запотевшие стекла. Затем взял пустую миску, сходил на кухню и принес воды. Пес принялся лакать. Генерал смотрел на длинный розовый язык, и в его голове вертелась одна и та же мысль: как же так? Как же это он, опытный человек, немало проживший, допустил грубейшую ошибку?

Не стоило брать Алекса в квартире, надо было дождаться, когда завтра утром он ее покинет, и захватить его прямо на улице. Сделать это было бы намного проще и не такой дорогой ценой – не погиб бы сержант и не увезли бы двух раненых в госпиталь.

Генерал поднялся. Ему показали разобранную снайперскую винтовку и фотографии Кленова, хранившиеся в том же плоском чемоданчике.

– А где Алекс? – спросил генерал у майора.

– Он умер, не приходя в сознание. Мы ничего не могли сделать.

– Да, – с горечью произнес Потапчук и подумал:

«Собаке – собачья смерть».

О том, что случилось с Алексом, он уже знал и понимал, что такое может случиться только в жизни и никогда не случается в романах, описывающих жизнь киллеров и всевозможные их похождения. Когда Алекс перепрыгнул через забор и оказался в потемках на территории стройки, ему не повезло.

Может быть, виновата была темная ночь, может быть, волнение, спешка, а также халатность рабочих, наша обычная российская халатность, которую чаще называют другим, не очень приличным словом. И это слово вертелось у генерала в голове, не давая думать больше ни о чем. Генерал представлял себе, что произошло: Алекс бежал, вероятно, зацепился за трубу и, падая на землю, напоролся на кривой ржавый прут, торчащий из бетонной плиты.

Кто оставил эту плиту на проезде, генерала Потапчука не интересовало. Факт оставался фактом: дюймовый ржавый прут пробил грудь Алекса. Так его и нашли: преступник лежал, скорчившись, раскинув руки, а из спины сантиметров на семь торчал окровавленный прут арматуры. В левой руке Алекса был пистолет с полупустой обоймой.

"Да, Глеб был прав. Почему-то он всегда прав, даже если с ним и не хочется соглашаться. Может быть, действительно было бы лучше, если бы я всецело доверился ему и он сам взял бы Алекса. Ведь Слепой работает неординарно. Он, скорее всего, не стал бы ни ломать дверь, ни прыгать в окно с автоматом в руках, он действовал бы хитростью. Каким-нибудь способом он выманил бы Алекса из квартиры, обезоружил его и лишь после этого, связанного и беспомощного, передал мне. И тогда у нас была бы возможность его допросить, узнать о его прошлом, а самое главное – о настоящем, о том, как он собирался ликвидировать доктора Кленова. Но что махать кулаками после драки? Дело сделано, назад не вернешь.

Что случилось, то случилось, и попусту распускать сопли уже не стоит".

Уже начался новый день, о чем свидетельствовали стрелки часов. А новый день, как понимал генерал Потапчук, принесет новые проблемы.

«А сколько времени я без сна? – подумалось ему, – Нет, кажется, я спал у себя в кабинете, спал, сидя за столом, спал в машине. Но это был странный сон, всего по тридцать-сорок минут. Лишь успеваешь уснуть и проснуться, а самого сна как не бывало. И, возможно, из-за этого я так оплошал сегодня. Ну да ладно, отвечать за допущенные ошибки мне не привыкать. Я отдавал приказы, я и понесу ответственность. Не ошибается только тот, кто ничего не делает», – с горечью рассудил генерал.

* * *

Все-таки самым любимым местом Глеба Сиверова в этом мире была тихая мансарда в арбатском переулке.

Здесь он чувствовал себя как дома. Именно «как», потому что домом это было назвать сложно. Здесь ничего не говорило об уюте, все было приспособлено лишь для работы, работы странной и непонятной на непосвященный взгляд.

Если бы кто-то в его отсутствие побывал на мансарде, он не смог бы понять, чем именно занимается человек, обитающий здесь. То ли художник – но где холсты, краски? То ли бизнесмен – но где рекламные проспекты, книги бухгалтерских учетов? Скорее всего, незваный посетитель пришел бы к выводу, что здесь живет музыкант, на худой конец, меломан или музыкальный критик. Хотя тут не было ни одного музыкального инструмента – лишь записи музыки. Оружие же и специальные приспособления надежно скрывал тайник.

«Человек со средствами, умеющий ценить музыку», – вот и все, что решил бы случайный посетитель.

А Глебу в мансарде нравилось. Здесь он мог спокойно думать, ничто не отвлекало его. И сколько запутанных клубков он размотал, не сходя с места, сидя в этой комнате, к скольким загадкам ощупью подобрал ключи, причем с первого раза! Ведь Сиверов не имел права на ошибку, за ней бы последовали смерти, беды, политические катаклизмы.

Глеб старался не думать о том, что он является той самой пылинкой, которая, упав на чашу точнейших уравновешенных весов, сдвинет их, и стрелка сойдет с нуля. Он старался не думать, что временами является той самой каплей, которая переполняет чашу, и от его решения, от его расторопности зависит не только его собственная судьба, судьба его семьи, но и судьбы многих миллионов людей, судьба, можно сказать, целого государства. Он просто делал свою работу как умел, и навряд ли кто-нибудь сделал бы ее лучше, чем агент по кличке Слепой.

Сейчас его никто ни о чем не просил. С генералом Потапчуком он расстался совсем недавно. По всему выходило, что он имеет право отойти в сторону, удалиться, как мавр, сделавший свое дело, открыть поле для игры огромной, всесильной организации. Пусть Потапчук со своими аналитиками и тактиками анализирует, передвигает фигуры по этому полю, выстраивает хитроумные комбинации, проводит атаки. Ведь против него действует такая же могущественная организация, вот и пусть воюют эти два гиганта. Но Глебу не давала покоя мысль о том, что воюют они не столько друг против друга, сколько против одного-единственного человека – доктора Кленова, – который оказался в незавидном положении пешки в большой игре.

«От него ничего не зависит. Нет, нет, я не правильно рассуждаю… – решил Глеб, – они воюют не против Кленова, все воюют за. Потапчук и ФСБ вроде бы пытаются его защитить, но получается все наоборот – они вновь и вновь его подставляют, рискуют им, используют в качестве наживки, даже не желая того. Да, ФСБ пытается выстроить броню вокруг ученого, непробиваемую, толстенную, а противник изобретает снаряд, способный эту броню пробить. И никому дела нет до того, что Кленов имеет право на самостоятельное решение. Никто не спрашивает его согласия, не интересуется, готов ли он выступать в качестве мишени. А тот, кто не имеет свободы маневра, заведомо обречен на проигрыш, потому что он не диктует правила игры, а вынужден подчиняться правилам, предложенным расторопным противником».