Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга

— Нет, — истерично рассмеялся, и револьвер в руке задрожал, но с прицела Марк меня не спускал, как и я его. Лицом к лицу, будто отражение друг друга. — Ты думаешь, что все кончено. Что ты победил, и я останусь ни с чем? — удивленно смотрит на меня безумными глазами. Я стою молчу, потому как резкое слово спровоцирует на перестрелку. Марк такой же безумец, как и Каролина. Не видят оба перед собой никого, только цель, ради которой готовы срубать головы даже родным.

— Мы оба проиграли, — вторю первой фразе, и, знаю, брата это злит. Он чувствует, что я не ведусь на его провокации, потому решает идти другим путем: опускает отцовскую пушку. Коварно ухмыляется, когда глядит на нее, приподняв на уровне груди.

— Любовь, — протягивает слово, рассматривая изображенные пуанты на рукояти. Потом поднимает свой взгляд на меня, ухмыляется, ведь свой пистолет я не отвел. Продолжаю держать его на уровне вытянутой руки, направленной на Марка. — Знаешь, как эта красота попала в руки нашему отцу? — игриво наклоняет голову, прощупывая почву. Отрицательно качаю головой.

— Мне незачем это знать, — я краток. Марк, естественно, игнорирует, и затем продолжает:

— Я расскажу, — кивает, воодушевившись, тянет время, чтобы обдумать, как меня перехитрить. — Хочу, чтобы ты понял, что такое любовь, а не твои страдания по балерине, — последнее слово Марк будто через мясорубку пропустил. Настолько ему ненавистно оно, до дрожи и озлобленности в глазах. Но я должен выслушать его, чтобы узнать, где сейчас Каролина.

— Зачем? У каждого из нас свой путь, и мы выбрали его на свое усмотрение, — жму плечами, но внимание сконцентрировано на максимуме.

— Идиот! — раздается его громкий возглас, наверняка, теперь мама услышала его. Я попросил ее не спускаться ни под каким предлогом, даже если услышит перестрелку. Оля же отказалась наотрез уезжать за пределы страны без меня. А теперь я беспокоюсь вдвойне, ведь моя пушинка носит под сердцем нашего малыша. В такие минуты, кроме нее нет ничего важнее, но пора заканчивать с прошлым. Оставить тени, развеять их, затем просто ступить на новую страницу и начать сначала. — Как ты не понимаешь, Лёнь, я должен быть на твоем месте! Я! — завопил, словно раненый зверь, ударяя себе в грудь. Доказывает.

— Если речь о клубе, — киваю, подбирая правильные слова, — он больше не принадлежит никому. Я не подписал договор, — оглушил новостью Марка, и брат встал в ступор. Он прекрасно понимает, если информация пройдется по всему «Бурлеску», то рухнет система, которая устояла не первое десятилетие. С широко раскрытыми глазами, мой брат-близнец, глубоко вдохнул.

— Что ты наделал, — глухо рычит, глаза приобретают стеклянный блеск, кожа бледнеет. — Если элита прознает, мы навсегда потеряем это право, — теперь его дыхание сбивается, будто он пробежал несколько километров в погоне. Медленным шагом, все же оказываемся в просторной зале, как и тогда при встрече в первый день моего приезда.

— Не прознает, — обрываю на полуслове, — потому как договор отправлен на хранение одному из составителей.

— Арабам? — возмутился. Марк стал похаживать из стороны в сторону, нервно обдумывая свои последующие шаги. Потом резко затормозил, бросив под ноги мне револьвер. Я лишь на секунду опустил свой взгляд вниз, чтобы оттолкнуть ногой от себя пушку. Брат держит руки по швам. Кожаная куртка в любом случае не скроет наличие второго оружия. И, конечно, ножа, с которым Марк никогда не расстается. — Опусти ствол, — отмахивается от меня, затем разворачивается и направляется в обеденный зал.

— Стой на месте! — окрикиваю его, и Марк застывает, приподняв руки, оборачивается.

— Я ведь безоружный, — ехидно напоминает негласные правила штаба, — разве станешь стрелять в меня? А, Лёнь?

Ничего не отвечаю.

— Ну, раз так, тогда я все-таки расскажу тебе, как Каролина преподнесла подарок нашему отцу. Это было очень давно, но настолько свежо, будто вчера случилось. Я был свидетелем, как наш отец растрачивал всю свою любовь на эту психопатку. Видел, и хотел научиться любить свою Диану также. До безумия. До срыва… Понимаешь? — глядит на меня, оценивая. — Ты же мозгоправ, как и наша мамочка, конечно, ты понимаешь, — подмигивает мне, словно ведем светские беседы. — Кстати, — безумно улыбается, оскалив зубы. — Где твоя пушинка и наша мать? Мне бы хотелось встретиться со своей невесткой после долгой разлуки, — хохочет, — спросить, понравилось ли ей мое персональное направление в психиатрическую тюрьму, по просьбе ее мамочки. Черт, — рычит, а во мне просыпается ярость. Это чувство постепенно накатывает, затем будто накрывает волной. Знаю, что должен сохранять спокойствие ради себя, ради своей семьи. И не позволить брату завершить его план. Но то, как преподносит факт того, что мог причинить боль моей жене, затуманивает мозги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты ответишь за каждый день, проведенный Олей в этом сраном заточении, как и Каролина! — не сдержав порыва, отвечаю зло и с ненавистью. Брат в моих глазах пал окончательно, теперь передо мной стоит мучитель. Еще один. Тот, кому нужна мнимая властность и владение клубом, чтобы показать, кто он такой и на что способен. Только рано Марк радуется. Первый шаг и последний останутся за мной.

— И как я отвечу? — с вызовом интересуется. — Перед судом? Перед тобой и семьей, которой никогда не существовало? — делает пару шагов ко мне, сжав руки в кулаки. — Давай! Выстрели в меня, и вся проблема решится в два счета, — смеется, ухмыляясь. — А все было гораздо проще, — мотает головой. — Отец отнял у меня мою любовь, наплевал, — я слышу в голосе Марка отчаяние, чувство потери. Он действительно любил Диану, только были ли эти отношения для него важны. Кажется, он до сих пор не отдает отчета себе, что променял ее на месть отцу, когда как тот сделал то же самое. Замкнутый, гребаный, круг. А мы стали средством достижения для мщения.

— Тебе следовало отступить, — говорю тихо, но он слышит, подняв на меня свой взгляд, обдумывает.

— Чтобы ты занял мое место, так? — сузив глаза, спрашивает.

— Оно мне никогда не было нужным.

— Не поверю, — мотает головой.

— Твое право. — Сказал, как отрезал, и Марк стал обдумывать мое предложение.

Наступила гробовая тишина, и только слышны наши учащенные дыхания. Каждый думает о своем, но я продолжаю стоять на одном месте, направив пистолет на Марка. До сих пор в ушах звучат его слова, что он был причастен к похищению моей пушинки. Все это время, глядя в мои глаза, он знал, где она. И как плохо мне. Сочувствие? Нет, о нем никогда не шло речи. Месть из-за Дианы? Да, наслаждался, получая толику удовольствия, пусть и скрытого. Но мщение было безуспешным, все равно остался ни с чем, и теперь в нем пробуждается новая волна: Марк считает, я стал тем, кто рвался на его место.

— Тебе нравилось трахать мою Диану? — вдруг тишину разрывает его вопрос о моей бывшей напарницы. Смотрит на меня в упор, чтобы разглядеть, где я солгу, а может и правду скажу. — Нравилось то, что она была и в моих руках? — Это уже походило на безумие отчаявшегося. — Нравилось представлять, что Диана — это Оля. Твоя пушинка. Она ведь даже стала подражать ей, обливаться блевотными ванилями, говорить так же, чтобы дурить тебя. Травить тебя.

Увидев, что я нахмурился, Марк стал снова истерично хохотать. Уперев руки в бока, наслаждался тем, что я упустил из виду.

— Диана травила тебя психотропными. Так я попросил, чтобы свести тебя с ума, — зло ухмыляется, посматривая искоса. — Неужели не слышал никаких голосов? — притворно ужаснулся, вскинув брови вверх. — Вижу, что ты понимаешь меня, и теперь наверняка охреневаешь, — Марк доволен собой.

— Что ж, пусть это останется на совести твоей подружки, — сжимаю в тонкую полоску губы. Я должен был догадаться, что со мной происходит неладное. Но ведь я выбросил баночку, думая, что эти таблетки напротив помогают мне. Оказалось, все иначе. И пазлы встали на свое место. Диана намеренно травила мое сознание, постепенно заменяя пушинку. Обезумев от принятых лекарств, просто терялся во времени, но ассоциации, которые всплывали рядом с бывшей напарницей сыграли роль, я шел на их зов, желая почувствовать в объятиях свое самое ценное — мою жену.