Солдат великой войны - Марк Хелприн

Вышли они из Большого канала так же быстро, как и вошли. Солнце окрасило Сан-Джорджо Маджоре в теплые цвета — оранжевый, охряный, белый, — над головой нависла бездонная синева неба с редкими облачками, подсвеченными золотом. Они вытянулись друг за другом, словно ветви ивы.

Волны усиливались по мере того, как солнце двигалось к зениту. Речные гвардейцы проплывали мимо кораблей, стоявших на якоре. Носы транспортов поднимались и опускались, иногда разбивая волну и окатывая палубу брызгами.

* * *

В тот момент, когда колокола в Венеции истерично звонили шесть утра, три транспорта обходили старое ржавое судно для перевозки скота, стоявшее между миноносцем и крейсером. Поначалу гвардейцы думали, что высадятся на крейсер, потом — на миноносец. Но транспорты остановились у ржавой посудины, и гвардейцы громко застонали.

— У нее даже нет названия, — воскликнул кто-то. — Разве бывают корабли без названия?

— Почему бы и нет? У нас же теперь нет фамилий.

— И что напишут, если в нас попадет торпеда?

— Не волнуйся. Торпеды слишком дороги, чтобы тратить их попусту. Кому вздумается топить коров, овец да коз?

— А если они заметят нас?

— Я об этом и толкую.

— Вы знаете, что я говорю? — прокричал Гварилья, достаточно громко, чтобы его услышали на всех транспортах. — Я говорю, у меня нет фамилии. Родом я ниоткуда, семьи у меня нет, я не знаю, куда направляюсь, что делаю и когда вернусь. И знаете, что я говорю? Я говорю… да пошли вы все!

— Я знаю, куда нас везут, — подал голос обычно молчаливый солдат. — Нас везут на юг.

— Может, только потому, что корабли не могут перемещаться по суше.

— Мы отправляемся завоевывать Турцию.

— По мне лучше уж воевать с ними, чем с немцами.

Тут они вспомнили войну 1911 года, и кто-то возразил:

— А по мне — нет.

На борт скотовоза они перебирались в хорошем настроении, поднимали тележки на борт с помощью кранов, которые обычно использовались для подъема или спуска перепуганных лошадей и коров. Транспорты отошли, тележки упрятали в трюм, и скотовоз готовился к отплытию. На носу открылся люк. Появились два матроса, чтобы поднять якорь. Скоро они уже шли по морю под крики кружащих над ними чаек и среди белых барашков, то и дело появляющихся на волнах.

Два матроса в изношенной форме без знаков отличия принесли большой металлический контейнер, весь в капельках воды. Как выяснилось, с ванильным мороженым и клубникой.

— Подарок с крейсера, — сказали они, — и оно скоро растает. Холодильника у нас нет.

— Куда мы направляемся? — спросили их.

— Сами не знаем. Капитан тоже не знает. Ему, естественно, дали конверт с названием следующего порта и временем прибытия. Там дадут следующий конверт. Такой порядок с начала войны.

С мостика спустился лейтенант. Он знал.

— Сначала плывем на военно-морскую базу в Бриндизи, где к нам присоединится полковник и скажет, что нам делать.

— Лейтенант?

— Да?

— Полковник?

— Вы что, не слышите меня?

— На три взвода? Полковники командуют бригадами.

— Первым делом найдите места для ночлега на палубе, — приказал лейтенант.

— На море сильная роса, — заметил кто-то из солдат. — Мы промокнем насквозь.

— Нет. У этого судна малая осадка, потому что оно спроектировано с тем, чтобы проходить над рифами на островах, куда доставляют скот. Капитан говорит, пойдем вдоль берега. По ночам ветер дует с суши, и он сухой. Мы будем держаться так близко к берегу, что вам покажется, будто вы едете на поезде.

Съев мороженое, Алессандро и Гварилья устроились на палубе. По правому борту в средней части корабля. Котелки они вымыли, опуская в воду, потом легли на импровизированные койки из одеяла и вещмешка. Устроились поудобнее и от усталости быстро заснули, проспав всю жару, изредка открывая глаза, чтобы взглянуть на чаек, летающих над кораблем.

* * *

Ближе к вечеру их форма стала заскорузлой и белой от соли.

— Однажды я видел человеческий пепел, — поделился с Алессандро Гварилья. — Он серо-белый, того же цвета, что и складки на твоей гимнастерке.

— Не так уж это и плохо, — заявил Алессандро. — Когда понимаешь, что люди не очень-то отличаются от того вещества, которое указано на этикетке бутылки с минеральной водой, со смертью примириться легче.

— Почему такого не пишут на винных бутылках? — спросил Гварилья.

— Потому что в вине слишком много всякого дерьма, и если на бутылке воды микроскопическим шрифтом пишут так много, то к каждой бутылке вина придется прилагать целую книгу.

— Мой брат, когда был мальчишкой, пытался изготовить вино из птичьего помета, — вспомнил Гварилья.

— Получилось?

— И да и нет. «Вино» он налил в бутыль из-под «Кьянти» и обошел местные кафе. Никому не понравилось, но многие покупали по стакану или два.

— Два?

— Хотели порадовать мальчонку. По большей части, старики.

Солдаты выстраивались у анкерков и жадно пили теплую, чуть мутноватую воду, которая казалась им вкуснее той, что вытекала из альпийского родника. Они лили воду на головы и смачивали гимнастерки.

Когда солнце, все еще желто-белое, сблизилось с вершинами гор, один из матросов вылез из трюма, пошатываясь под тяжестью четверти говяжьей туши. Вокруг нее вилось такое количество мух, что поначалу многие подумали, будто он тащит огромную виноградную гроздь.

— И мы должны это есть? — спросил кто-то из гвардейцев.

— Вам понравится, — ответил матрос. — Это хорошее мясо, и его прокоптили.

— До или после рождества Христова?

— Не отравитесь. Мы только это и едим.

Маленькая толпа, включая Гварилью и Алессандро, собралась вокруг матроса, когда он открыл рундук и достал длинную веревку с крюком на конце. Насадил на крюк четверть туши, привязал второй конец веревки к крепильной утке и бросил тушу в море. Она плюхнулась в соленую воду и заскользила по поверхности, подпрыгивая на волнах, поднимая перед собой пенный бурун. Мухи исчезли, мясо обрело приятный глазу цвет.

Пока мясо «купалось», кок воспользовался коротким штыком, чтобы порубить несколько сеток моркови, картофеля и лука и бросил все в огромный котел. Его отнесли к крышке люка, наступив на которую один из гвардейцев обжег ноги. Кок откинул крышку люка рукоятью штыка.

— Главная паровая труба, — объяснил он, опуская котел на специально сконструированное для него гнездо. — Принесите мне два ведра морской воды.

Четверть туши подняли на борт. Теперь она выглядела как мясо, которое выставляют в витринах дорогих мясных лавок на виа дель Корсо. Кок принялся рубить мясо штыком. Куски бросал в котел, чтобы они варилось в кипящей морской воде с овощами.

Пока солдаты мыли палубу, запачканную морской водой, стекшей с туши, он исчез, а потом появился вновь с двумя огромными, оплетенными соломой бутылями и связкой чеснока на шее. Головки чеснока раздавил на палубе каблуками. Бросил в котел, добавил в варево молотого перца, два литра оливкового масла и пять — вина.

— Один час, — объявил он. — Вторая бутыль для вас. Два больших глотка каждому… но не очень больших.

После того, как бутыль прошла по кругу, и каждый приложился к ней, солдаты расселись по импровизированным койкам и наблюдали, как солнце опускается за горы. Хладнокровные и сухие, голодные как волки, потерянные, недоумевающие, знающие, что пока они в полной безопасности, речные гвардейцы сидели, привалившись к вещмешкам, слушали шум двигателей и моря, наблюдали за проплывающим мимо берегом.

Само побережье пустовало, но в отдалении они видели то крестьянина на поле, то запряженную волами телегу на дороге, бегущей вдоль моря. Идеально ровные ряды оливковых деревьев и ряды каменных стен выглядели так, словно находились здесь с самого сотворения мира. Даже напоминающие крепости деревни, взгромоздившиеся на выступы скал, казались покинутыми, но лишь до сумерек, когда в окнах зажглись огни. Появились и большие костры на берегу, указывающие на военный лагерь и время обеда.

— Почему мы не могли так воевать? — спросил Гварилья. — Я бы с удовольствием провел всю войну на берегу, ловил рыбу, разжигал костер, без единого выстрела.

— Это для стариков из гражданской гвардии, — ответил Алессандро.

— Среди них должны быть боеспособные части.

— Зачем?

— А если вторгнутся австрийцы? Рим рядом, за горами.

— И как же это они могут вторгнуться? — спросил Алессандро. — Ты знаешь, что все людские резервы, которые у них есть, там. — Он указал в сторону Изонцо. — Если кого-то оттуда снимут, мы захватим Вену.

Гварилья раскурил сигару. Дым тянуло на Алессандро, но тот не возражал.

Поля, ровные и золотистые, тянулись от берега к горам. Днем белый дым стеной поднимался по всему побережью, закрывая его как занавес. Фермеры сжигали стерню на полях, готовясь ко второму посеву, в некоторых местах огонь полыхал так, что они видели его при ярком солнечном свете. И хотя тысячи рук и глаз разжигали огонь и следили за ним, людей морские гвардейцы не видели, и издалека казалось, что на полях бушует стихия. Когда солнце опустилось за горы, дым стал темным, а огонь прибавил яркости. Наконец, дым растворился в темноте, лишь в некоторых местах напоминал о себе, закрывая звезды, и речные гвардейцы увидели силуэты Апеннин, у подножия которых растекались озера оранжевого пламени. Ветер, дующий с суши, приносил запахи травы и дыма. Возвращал их к мирной жизни.