Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы одни. — Слова Алессандро разнеслись по пустой казарме. Курчавый Гварилья, который позволил себе раскурить сигару, улыбнулся.
— Как ты доберешься до Венеции, Алессандро? — спросил он. — В городе полмиллиона военных полицейских, а у нас нет знаков отличия.
— Воспользуюсь опытом Орфео.
— Кто это?
— Это все его рук дело.
— База сборки мин?
— Нет.
— Война?
— Нет.
— Тогда что?
— Все.
— Он что — вроде Сатурна или Зевса?
— Он — источник хаоса и обретается в Риме.
Гварилья несколько раз затянулся сигарой.
— Хотел бы я с ним познакомиться.
— Может, когда-нибудь и познакомишься. Он бы вышел сухим из воды, и я тоже выйду.
Алессандро зашел в каморку лейтенанта, которая располагалась за низкой перегородкой. Взял батальонную курьерскую сумку, перебросил через плечо.
— И что? Батальонный курьер должен знать пароль и иметь знаки отличия, как все.
Алессандро отцепил один из золотых эполетов лейтенанта от парадного мундира, который висел на перегородке. Прикрепил к фуражке на месте кокарды, и золотые кисточки засверкали, точно электрическая лампочка.
— Ты рехнулся, — подытожил Гварилья.
* * *В Венеции Алессандро проходил мимо настоящих посыльных с батальонными курьерскими сумками и плюмажем, но ни они, ни кто-либо еще не удостоил его и взглядом. Перейдя Большой канал, он принялся жадно впитывать в себя все, что не имело никакого отношения к армии. Его взгляд ухватывал каждую веточку каждого растения, каждый изгиб резьбы по камню или кованой решетки, разнообразие цветов, женщин в свободных или облегающих платьях, ресторанные кухни, где кипела работа, детей — некоторых из них он поднимал и целовал, потому что больше года не видел ни одного ребенка.
Он хорошо знал Венецию. Воспоминания возвращались к нему, пока он шел по улицам. Потом ему пришло в голову, что неплохо бы перекусить. И хотя инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше всего обойтись пекарней, он решил зайти в «Эксельсиор».
В одиннадцать утра ресторан «Эксельсиор» пустовал. Только несколько английских офицеров зашли на ранний ланч. Алессандро направился к столику у большого окна, выходящего на канал. Хрусталь и серебряные столовые приборы на розовой скатерти приковали его внимание, когда он клал на стул кожаную курьерскую сумку и снимал фуражку.
— Вы были на фронте. — В словах официанта не слышалось вопросительных ноток.
— Два с половиной года.
— И хотите съесть все, что только существует в мире.
Алессандро согласился.
— Нельзя. Вас стошнит. Поешьте вкусно, но не перегружая желудок.
— И что вы мне посоветуете?
— Я принесу.
— Только никаких хлебных палочек и минестроне.
— О чем вы говорите! — ответил официант, уже повернувшись к нему спиной.
И прежде чем двери кухни перестали качаться, он уже вернулся с салфеткой на руке и подносом, на котором стояли три тарелки и графин вина. Одна с раскаленным рыбным супом, вторая — с помидорами и рукколой, третья — со спагетти с мидиями.
— Порции маленькие, но это только первая перемена блюд.
Алессандро ел и попутно напевал и говорил сам с собой. Официант убрал со стола опустевшие тарелки, принес копченую семгу, бифштекс из вырезки и жареные белые грибы, еще один графин вина и бутылку газированной минеральной воды.
— Все это по-прежнему существует, — обрадовался Алессандро.
— Да-да-да, — подтвердил официант. — Только стоит дорого.
— Деньги у меня есть.
Далее последовали телятина под соусом из тунца, яйцо по-флорентийски и речная форель. Когда Алессандро покончил и с этим, официант принес кувшин горячего шоколада, фруктовый салат, шоколадное мороженое и кусок орехового торта со взбитыми сливками.
— Я наелся, — признался Алессандро, справившись с десертом.
— Но это еще не все. — И официант поставил на стол стаканчик персикового бренди и блюдечко с мятными карамельками с очень резким вкусом.
— Где вы их берете? — полюбопытствовал Алессандро.
— С тех пор, как началась война, их делают из нитроглицерина, — пошутил официант.
— По вкусу нитроглицерина в них нет, — возразил Алессандро.
— Вы что, пробовали нитроглицерин?
— Если стреляют часто, воздух настолько пропитывается нитроглицерином, что его привкус надолго остается во рту.
За обед Алессандро отдал четырехмесячное жалованье, а когда вышел из отеля, направился в пекарню и купил батон только что выпеченного хлеба. Часы показывали двенадцать, и он решил немного прогуляться, прежде чем идти к родителям Рафи.
На площади Сан-Марко красивая полнотелая молодая женщина с падающими на плечи светлыми волосами и синими-пресиними глазами держала в руке маленький красный зонтик и на немецком поучала группу полных старушек. Ее фигуру отличали идеальные пропорции, но казалось, что она создана не из плоти и крови, а выкована из железа, и каждым жестом, каждым движением она напоминала рыцаря, размахивающего каким-то смертоносным оружием. Ее рука, толще, чем на картинах Рубенса, но не менее возбуждающая и в тридцать раз более сильная, казалось, могла сокрушать каменные колонны, и жестикулировала она яростно. Когда она рассказывала о достопримечательностях, грудь ее, обтянутая хлопчатобумажной блузкой, колыхалась, а волосы летали из стороны в сторону, если она поворачивала голову.
Алессандро подошел к ней. Она опустила зонтик.
— Извините меня, — обратился он к женщине. — Вы говорите по-немецки.
— Да, я говорю по-немецки, — ответила она на чистейшем, без малейших признаков акцента, итальянском.
— Почему? — спросил он. — Вы же итальянка, так?
— Я — да, но они — нет, — ответила она, посмотрев на старушек, которые терпеливо ждали.
— Немки?
Она ответила утвердительно.
— Мы с ними воюем, — сказал он. — Не так далеко отсюда мы убиваем друг друга. Мы убиваем их сыновей и внуков, а их сыновья и внуки убивают нас.
— Они пожилые женщины, — ответила экскурсовод. — Приехали полюбоваться достопримечательностями Венеции.
На лице Алессандро отразилось изумление.
— Эти старые женщины никому не причиняют вреда. Никто не обращает на них внимания. Они могут приезжать и уезжать.
— Дайте мне ваш адрес, — попросил Алессандро.
— Зачем?
— Хочу когда-нибудь зайти к вам в гости.
— Вы с ума сошли.
— Разве вы не хотите, чтобы я зашел к вам в гости?
Она оценивающе оглядела его.
— Да, хочу, но я живу в Париже, и во второй половине дня мы уезжаем в Верону.
— Когда-нибудь я приду к вам в Париж. Мы займемся любовью. Такое случается.
— Случается, — подтвердила она с улыбкой.
— Что он говорит? Что он говорит? — спросила одна старушка на немецком.
Гид повернулась к ней и ответила на правильном, отменном немецком:
— Он говорит, что придет ко мне в гости в Париже.
Старушки одобрительно закивали.
Алессандро густо покраснел.
— После войны, — вставил он.
— Или во время войны, если сможете. Я живу в проезде Жана Нико. Спросите там, как меня найти, но приходите до того, как я выйду замуж, и до того, как состарюсь.
Она наклонилась вперед, взяла его за руку и поцеловала.
— А-а-а-х! — дружно выдохнули старушки, а потом гид подняла красный зонтик, развернула своих подопечных к Дворцу Дожей и повела туда, по пути объясняя, что они видят перед собой.
* * *Для человека, приехавшего в Венецию без карты, центр города — лабиринт, из которого никогда не выбраться. Как и сама жизнь, дома и лачуги тех, кто живет в глубине, в переулках и тихих местах, никогда не попадают на карту, хватает каналов, больших и малых, и улицы поворачивают так плавно, что человек даже не замечает. В конце концов оказывается, что ты сделал круг, хотя вроде бы шел в одном направлении. Вот и Алессандро, пытавшийся добраться до Гетто[47], оказался в Академии[48].
Студентом он часто бывал здесь, но теперь никого не знал, никто не знал его, и он чувствовал себя лишним. Пустующие музеи служили даже более красноречивым свидетельством войны, чем его два года на фронте, где не приходилось встречаться с фрагментами прошлого.
По заполненным сокровищами искусства залам Музея он шествовал практически в гордом одиночестве, сняв фуражку, наслаждаясь не только картинами, но самим зданием. Слишком долго он жил в узком и тесном мире окопов и бункеров. Здесь его окружали пространство, высота, трогающие душу пропорции, волшебные детали отделки.
В конце одного зала в луче солнечного света перед картиной Джорджоне «Буря» стоял человек. Даже рядом с великой картиной чувствовалось, что мнения о себе он самого высокого, и Алессандро видел, что человек этот целиком погружен в себя и не хочет, чтобы ему мешали.
- Письма с «Саманты» - Марк Хелприн - Современная проза
- Тот, кто бродит вокруг (сборник) - Хулио Кортасар - Современная проза
- Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари - Современная проза
- The great love of Michael Duridomoff - Марк Довлатов - Современная проза
- Упражнения в стиле - Раймон Кено - Современная проза
- Вилла Бель-Летра - Алан Черчесов - Современная проза
- Буллет-Парк - Джон Чивер - Современная проза
- Атаман - Сергей Мильшин - Современная проза
- Лукоеды - Джеймс Данливи - Современная проза
- Дочки-матери - Алина Знаменская - Современная проза