Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой - Александр Колмогоров

Так как у Олюши и Тани нет места, то я пишу от своего и их имени жалобу на Вову. Нам говорили: «Вот поедете в Петровцы, там и покатаетесь на Вовином велосипеде». И вдруг… что же Ты думаешь! Вова нам его не даёт. Просим тебя написать ему убедительное письмо. Сломать мы его не сможем, потому что в Петергофе мы катались на Тасином и Верочкином велосипедах, тем более что двое бегут рядом. Крепко целую Тебя. Очень Тебя любящий Жоржик. Приезжай к нам скорее[559].

Но штабс-капитан, смиряя плоть, предпочёл войну идиллии летнего отдыха вблизи влюблённой и недосягаемой для него женщины. Перед глазами стоял необъяснимый поступок матери, в 62 года добровольно оставившей мирскую жизнь, уехавшей 4 апреля на русско-японскую войну в Маньчжурию и уже «крещённой» в Харбине первым общением с тяжелоранеными, доставленными из-под Тюренчена.

Неучастие элиты армии в дальневосточной и, как им казалось, быстротечной, победоносной войне, не лишало молодых гвардейских офицеров военного счастья и ратных подвигов на полях сражений. Более того, подобный порыв приобретения бесценного боевого опыта приветствовался и поощрялся производством в следующий чин при зачислении добровольца на место выбывшего в бою армейского командира его ранга.

Сделали свой выбор и два друга-кексгольмца Борис Адамович и Константин Цабель, отправившись 19 июня из Варшавы на далёкую азиатскую войну с неведомым доселе для России и, как показали уже первые бои, непредсказуемо-упорным врагом. Из письма Т. С. Вейнберг Б. В. Адамовичу от 18 июня 1904 года:

…Вчера получили твою неожиданную телеграмму. Ты нас огорчил. Только на днях Лиза писала, что ты принимаешь роту и потому неизвестно, удастся ли тебе просить отпуск в Петровцы. И вдруг такая перемена. Ждём подробностей. Лизу это ужасно опечалит, она так ждёт тебя. И мы радовались, что ты с детьми поживёшь. Знаю, что ты об этом тоже мечтал. Конечно, на всё воля Божья. Пишу в Петровцы, может и туда письмо не успеет. Всплакнули мы вчера. Будем молиться за тебя, и, может быть, Он будет милостив. Не забывай искренне любящую тебя друга Тасю. Дай Бог тебе избежать всего страшного. Ведь ты сам не очень крепкого сложения. Помни о нас всех, знай, что мы горячо любим тебя. Сколько радости доставишь нам, если чиркнёшь словечко…[560]

Из письма О. Ф. Вейнберг Б. В. Адамовичу от 15 июля 1904 года:

…Получила вчера вечером Ваше письмо, а раньше — «открытое» и телеграмму. Мы все любим Вас как дорогого, родного и искренне грустим о Вашем решении. Смотрю на Ваш портрет и плачу. Тася почти всякий день, как многие барышни и дамы, работает в Английском дворце: шьёт, пакует посылки для солдат (гимнастёрка, фуражка, бельё, мешочки с сахаром, чаем, табаком, мелочами)…[561]

Из телеграммы Лизы из Миргорода Борису Адамовичу в Варшаву от 17 июня 1904 года:

КАКИМ ПОЕЗДОМ БУДЕШЬ. ВСТРЕЧУ

Им действительно удалось свидеться и, обнявшись, молча простоять все 15 минут такой скоротечной стоянки на платформе маленького миргородского вокзала.

«Из походного журнала» Б. В. Адамовича:

27 июня 1904 года.

…В небольшой церковке на станции «Вязовая» на Урале я поставил свечу перед Голгофой и молился о тех, кто уже страдает, быть может расставаясь с нами навсегда… Проехали Златоуст и оказались в другой части света. Мы уже не там, где полк и всё родное, мы в Азии, за владения которой воюет Родина — «Окно на Восток, которое едем оправить в железный косяк[562].

2 июля.

…На ст. Кемчуг встреча с санитарным поездом. Первые жертвы Тюренченского боя. Тихо и задумчиво мы разминулись с этим составом. Обе стороны провожали одна другую грустным молчанием…

13 июля.

…Харбин, река Сунгари. 23 ½ суток в дороге — 8623 версты. Остановились в жилых комнатах 3-этажного каменного здания Управления Красного Креста…[563]

21 июля.

…В 6 вечера выехали поездом в Ляоянь. Миновали Мукден. Страшное скопление людей и обозов. Вода и грязь вокруг. 24-го вечером получили в штабе армии назначение в 123-й Козловский пехотный полк. 25-го к ночи на повозках и под дождём добрались до расположения части и, заменив погибших 18 июля в бою капитанов, приняли с Цабелем командование над 12-ой и 15-ой ротами…

Первая ночь боевого дежурства, датская от романтики войны:

…Холодно, о тёплом климате нет и помину. Дождь сечёт беспрерывно. Часто просыпаюсь и уже с 5 утра не сплю. Кое-где подмочило, тесно, грязно. Между нами, на сырой земле, завернувшись во что-то, спит и подрагивает мой денщик. Неизвестность обстановки. Всё чуждо… Мы стоим у деревни Сафанши на сухом русле реки Шахе, совершенно ровном и покрытом галькой. Полукругом к долине примыкают высокие сопки — остроконечные дикие вершины из монолитных гранитных массивов, где покрытых зеленью, где обнаживших дикие скалы или красные пятна песчаных осыпей. По вершинам всё время ходят облака, моросящие на нас дождём. За горами японцы…[564]

3 августа.

…Сегодня мы шли по маньчжурским дорогам во всём их ужасе периода дождей. То жидкая грязь, то липкая скользящая глина. Люди идут только по краям этих грязевых ванн, роты растягиваются. Передвигаться ужасно тяжело. Парит, как в бане, и опять ливень. Одолели 17 вёрст…[565]

12–13 августа.

…Подъём на Юдягоусский перевал. Впереди шёл бой. Японцы рвались с гор в долину Тан-хэ[566].

Ужасная, тягостная ночь на 14 августа. Сопку со всех сторон окружил туман. Начался дождь, захлестнуло холодной водой, зазнобило от сырости. Об огнях, кострах и палатках не могло быть и речи… Мы лежали на камнях, кутаясь в накидки. Вода стекала ручьями, внизу в лощине нежданно заревела река…[567] Не выдержав напора противника, 10-й армейский корпус с арьергардными боями отошёл на Ляоянские позиции. И началось сражение…

17 августа.

…Далеко за горами вправо прогремели выстрелы, но гул этого первого залпа не оборвался, как бывало прежде, а слился с новыми ударами и раскатами. Отдавало ли эхо в горах, врывались ли новые батареи в общий страшный хор, только грохот и раскаты росли, сглаживали для уха представление о стрельбе орудий и отдельных батарей и сливались в какой-то потрясающе-кипящий взрывами гудящий рокот… Без устали, без минуты вздоха эта ужасная канонада ревела, стонала, злилась, скрежетала, сея разрушение, гибель и смерть… Две силы бросались глыбами чугуна, свинца и стали…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});