Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

2 октября мы ощутили, что ситуация изменилась, а потому нами был создан резерв, находящийся в 15-минутной готовности, а командующий войсками Московского округа внутренних войск получил задачу на выдвижение в Москву тех частей внутренних войск, которые называются специальными моторизованными частями и несут службу в форменной одежде сотрудников милиции. Части из Владимира, Тулы, Орехово-Зуево, Сергиева Посада, учебные подразделения из Лунево и Тулы начали выдвигаться к столице. Они шли на помощь тем соединениям оперативного назначения, которые уже несли службу в Москве.

* * *

Понимая, что солдаты срочной службы отличаются от профессиональных сотрудников милиции, подчеркивалось, что они только осуществляют помощь правоохранительным органам, находясь либо во втором эшелоне цепочки, либо в самостоятельной цепочке, но не на главных направлениях. На самых опасных участках стоял ОМОН. А так как по закону за охрану общественного порядка отвечает старший оперативный начальник того субъекта Федерации, где выполняется эта задача, получалось, что именно начальник ГУВД генерал Владимир Панкратов должен был принимать те решения, которые диктовала постоянно меняющаяся ситуация.

То есть мои действия носили характер поддержки и в соответствии с действующей в МВД вертикалью власти проявлять собственную инициативу я мог только тогда, когда мои полномочия не вступали в конфликт с полномочиями Панкратова и курировавших его в масштабе страны генералов из центрального аппарата министерства — Александра Куликова и Вячеслава Огородникова. Но чувство тревоги не покидало меня утром 3 октября, когда я, сообразно свойствам своего непоседливого характера, добился от министра права советом и делами воздействовать на процесс охраны общественного порядка в Москве. Памятуя о намерении Дунаева захватить здание МВД на улице Огарева, я привлек туда дополнительные силы из состава внутренних войск.

Днем, выезжая из основного здания МВД на улице Житной где-то в половину второго, я отметил, что объявленный митинг на Октябрьской площади (Теперь — Калужская площадь. — Авт.) не был бурным, а возле памятника В.И. Ленину находилось несколько сот человек. Сигналом, что события начинают развиваться в жестком ключе — для меня послужил доклад одного из офицеров в 14.30. Он сообщил, что на Октябрьской площади находится крайне наэлектризованная толпа, насчитывающая примерно двадцать-тридцать тысяч человек.

Я — военный человек, неплохо знающий, сколько времени может занять сбор батальона, полка, дивизии. Массовое накопление и перемещение людей имеет свои законы и только на первый взгляд кажется хаотичным. В этот раз я сразу же почувствовал руку очень опытного организатора, который в течение нескольких десятков минут смог направить процесс по нужному ему руслу. В стихийность подобных процессов я не верю: где-то в толпе находился и руководил действиями людей волевой, хорошо спланировавший операцию командир. Я чувствовал его особый почерк в организации маневра, и это помогло мне отбросить все сомнения по поводу видимой стихийности митинга.

Теперь я понимал, как будут развиваться действия. Многотысячный передовой отряд манифестантов, используя грузовики, обязательно попробует смять милицейские цепочки на Крымском валу, Крымском мосту и Зубовской площади и дальше, по Садовому кольцу, двинется в сторону Белого дома для прорыва нашего оцепления. Не было никаких сомнений, что события будут разворачиваться по давно выученной схеме, но с поправками на сегодняшний день: мэрия Москвы, телевидение, телеграф, телефон…

Конечно, направление движения манифестантов не так уж трудно было предположить и человеку, далекому от военного дела. Но четкость, с которой совершались действия — авангард манифестантов, сметая на пути милицейские цепочки и войсковые наряды, три километра до цели преодолел менее чем за час, — не оставляла сомнений: оппозиция решилась применить таранный удар. Решительный и решающий. Это была уже не демонстрация силы, а сама сила, посланная в бой, чтобы вырвать победу.

Вот этот размашистый почерк не дал меня обмануть и заставил действовать так, чтобы в этом противоборстве не проиграть неведомому мне командиру манифестантов ни в уме, ни в быстроте принимаемых решений. На его стороне была инициатива, на нашей — вовремя разгаданный замысел его операции. Не медля ни секунды, я отдал приказ отряду «Витязь» выдвинуться к Белому дому, а генералу Баскаеву — готовить все резервы, которые уже прибыли из Подмосковья и располагались на улице Подбельского.

Сделав это, я позвонил заместителю министра внутренних дел России генералу Александру Куликову, чтобы поделиться своей обеспокоенностью: «Александр Николаевич, уже прорвана цепочка на Крымском мосту. Прорвут и на Зубовской площади. Важно не дать им пробиться на повороте с Садового кольца на Новый Арбат. Туда надо бросить все силы!» Мой однофамилец ответил раздраженно: «А.С., ты не вмешивайся. Там есть кому командовать! Там генерал Панкратов».

Что я мог противопоставить этой кабинетной уверенности в сверхъестественные возможности Панкратова? Чем я мог помочь своим безоружным солдатам, которых в эти минуты давили машинами и буквально сметали на своем пути ожесточенные люди? Сорваться лично на выручку из стационарного командного пункта, где есть все средства связи, необходимые для управления, я не мог: это несерьезно… Вмешаться, по сути в чужой бой, наперекор тому, кто им управляет — только дров наломать из-за несогласованности действий. Все, что мог в эту минуту, так это связаться с генералом Анатолием Романовым, своим заместителем, находящимся на передовом командном пункте в мэрии Москвы, и проинформировать его о том, что стало мне известно в последний момент.

В тяжелой ситуации я никогда не теряю самообладания. Это не хвастовство, а просто свойство моего характера. Кто-то начинает терять голову, кто-то махнет для уверенности стакан-другой водки. Но именно тогда — получив известие о прорыве цепочки на Крымском мосту — первый и последний раз в жизни я испытал удар, который едва смог выдержать. Просто и отчетливо вдруг встали перед глазами все последующие события. Наступила какая-то странная, опустошительная ясность в душе. То удивительное состояние, когда окружающий тебя воздух будто утрачивает жизнь и уносится в широко распахнутые двери, вслед за вышедшими по твоей воле людьми. И в этом пространстве, где ты остаешься в одиночестве, мгновенно текут секунды, и ты начинаешь осознавать, что собственная жизнь уже мало что значит для тебя. Легче протянуть руку, достать пистолет и разом покончить со всем. Что это потрясение не лечится ничем, кроме как выстрелом, который будет оглушительным и дымным в этом кабинете на Красноказарменной улице, но в нем будет достаточно силы, чтобы перенести меня туда, где все происходящее уже не имеет ни цены, ни смысла, ни боли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});